ПСС. Том 29. Произведения 1891-1894 гг. - Лев Толстой

Рукопись № 8 не является окончательной редакцией статьи: печатный текст в ряде мест отличается от нее. Очевидно, Толстой вносил исправления в несохранившуюся рукопись или в корректуры.

«О ГОЛОДЕ»

(А.И.Опульский)

ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ И ПЕЧАТАНИЯ

Среди голодовок, периодически повторявшихся в дореволюционной России, голод 1891—1893 гг. был исключительный. Бедствие, чрезвычайное по силе и размерам, охватило почти половину губерний.

Уже летом 1891 г. газеты пестрели сообщениями о голодающих, в городах говорили о помощи, необходимости «служить меньшому брату», придумывали и обсуждали проекты.

Толстой был встревожен надвигающимся народным бедствием. Но он не мог признать правильным путь мелких подачек народу, так как понимал, что причина голода не в неурожае 1891 г., а во всей системе несправедливого эксплуататорского строя. «Неужели люди, теперь живущие на шее других, не поймут сами, что этого не должно, и не слезут добровольно, а дождутся того, что их скинут и раздавят?» — записывает ол я Дневнике 13 сентября.[122]

Однако Толстому, проповеднику религиозно–нравственных истин, кажется, что самое главное в это тяжелое время, как и всегда — «вызывать… в людях любовь друг к другу»,[123] а когда восторжествует всеобщая,, любовь, то богатые поделятся с бедными, сытые с голодными, так как «нельзя любить и не накормить».[124] Н. С. Лескову, спросившему Толстого, что нужно делать в связи с голодом, он ответил, что необходимо написать «то, что тронуло бы сердца богатых».[125] А для этого прежде всего нужно было знать, видеть своими глазами действительное положение народа.

С этой целью осенью 1891 г. Толстой объезжает ряд деревень Богородицкого, Ефремовского, Епифанского уездов Тульской губ. и Данковского уезда Рязанской губ.

На следующий день по возвращении из этих поездок Толстой начала статью «О голоде».

«Начал писать статью о голоде, но не кончил и боюсь испортить»,[126] — сообщает Толстой жене 27 сентября. Как свидетельствуют рукописи и письма этого времени, работа над статьей шла с трудом. «…Начал писать статью о голоде. Я ездил в некоторые уезды. Не знаю, что выйдет. Когда что–либо выйдет, тогда напишу вам»,[127] — сообщал Толстой 6 октября В. Г. Черткову. О том же писал он 8 октября П. Г. Хохлову: «Я затеял писать статью о голоде; но до сих пор ничего не выходит».[128] В других письмах Толстой говорит, почему медленно идет работа над статьей. «…Затеял писать статью о голоде и об отношении к этому общества, да никак не совладаю с ней. Слишком многое хочется сказать и не могу свести всего к одному центру».[129] «Пишу теперь о голоде. Но выходит совсем не о голоде, а о нашем грехе разделения с братьями. И статья разрастается, очень занимает меня и становится нецензурною».[130] «Я ездил с Тан[ей] и М[ашей] порознь в самые голодные места нашей губ[ернии] и хотел написать о том, что по этому случаю пришло мне в голову. Вы верно догадываетесь, — пишет Толстой П. П. Бирюкову, — что наш грех разъединения с братьями — касты интелигентов: и чем дальше пишу, тем более кажется нужным то, что пишу, и тем менее цеизурно».[131]

Над статьей Толстой работал до середины октября и 15 октября, как об этом записывает в своем дневнике С. А. Толстая, отослал ее Н. Я. Гроту для опубликования в журнале «Вопросы философии и психологии».

Предполагалось, что статья будет напечатана в ноябрьской книжке журнала, и 20 октября Н. Я. Грот привез Толстому корректуру. Весь следующий день Толстой работал над корректурой и передал, исправив ее, Н. Я. Гроту. Но после отъезда Н. Я. Грота он наметил в статье ряд изъятий и дополнений, о которых сообщил Гроту в письмах 22 и 23 октября. Хотя Толстой и продолжал работать над статьей, он не был уверен, что цензура ее пропустит. «Я написал статью о голоде, кот[орую] отдал в Вопросы филос[офии] и психологии. Боюсь, что не пропустят»,[132] — писал он 26 октября П. В. Великанову.

26 октября, почти совершенно уверившись в том, что статью «О голоде» цензура не пропустит, Толстой сообщает жене о своем намерении написать новую статью на эту тему, а первую переделать так, чтобы получилось «добрее», и в связи с этим замечает, что чрезвычайно трудно одновременно «быть правдивым и добрым».[133]

24 октября ноябрьская книжка «Вопросов философии и психологии» была арестована и статья Толстого отправлена в Главное управление по делам печати — «в Петерб[ург|, в цензуру, и, вероятно, запретят»,[134] — как писал Толстой жене 29 октября.

Толстой не был доволен статьей «О голоде» — «поспешной и потому нехорошей»,[135] кроме того, ему казалось теперь, что «надо б[ыло] глубже взять вопрос».[136]

Поэтому время рассмотрения статьи в цензуре Толстой решил использовать для ее доработки. «Пришлите, пожалуйста, и поскорее корректурры»,[137] — просит он Н. Я. Грота 27 октября, а 5 ноября уже возвращает корректуры, исправив их и настоятельно прося внести поправки, если статья будет печататься.[138] Одновременно Толстой просит жену просмотреть в корректурах новые поправки.[139]

4 ноября уехавший в Петербург Н. Я. Грот уведомил С. А. Толстую телеграммой, что статья «О голоде» пропущена цензурой с небольшими сокращениями и смягчениями. Сообщая 9 ноября В. Г. Черткову о работе над статьей «О средствах помощи голодающим». Толстой упоминает, что статья «О голоде» «кажется выйдет».

Однако в середине ноября Толстой, не получая сведений о своей статье, начал тревожиться. 17 ноября он писал Н. Я. Гроту: «Что ваша книга и наши статьи? Как вы живете? Боюсь, что замучились и раздражились с хлопотами в цензуре».[140] 23 ноября, рассказывая И. Б. Файнерману о своей деятельности в голодных губерниях, Толстой писал: «Я начал с того, что написал статью по случаю голода, в к[оторой] высказывал главную мысль ту, что всё произошло от нашего греха отделения себя от братьев и порабощения их и что спасенье и поправка делу одна: покаяние, т. е. изменение жизни, разрушение стены между нами и народом, возвращение ему похищенного и сближение, слияние с ним невольное вследствие отречения от преимуществ насилия. С статьей этой, к[оторую] я отдал в «Вопросы, психологии», Грот возился месяц и теперь возится. Ее и смягчали, и пропускали, и не пропускали, кончилось тем, что ее до сих пор нет».[141]

Между тем Н. Я. Грот сообщил 17 ноября С. А. Толстой, что Главное управление по делам печати разослало редакторам всех газет приказ, запрещающий публиковать статьи Толстого.[142] Узнав, что «статья окончательно запрещена»,[143] Толстой уведомил об этом 25 ноября В. Г. Черткова, а жене одновременно писал: «Статью мою, Гротовскую, пожалуйста, возьми в последней редакции без смягчений, но с теми прибавками, кот[орые] я просил Грота внести, и вели переписать, и пошли в Петербург Ганзену и Диллону, и в Париж Гальперину. Пускай там напечатают: оттуда перейдет и сюда, газеты перепечатают».[144]

По–видимому, в это же время Толстой попытался опубликовать статью, в «Книжках Недели». Во всяком случае рукопись статьи находилась и у П. А. Гайдебурова и именно через него, а не через Грота, была послана за границу для перевода. Для «Книжек Недели» Толстой вновь правил статью по имевшимся у него корректурам «Вопросов философии и психологии», значительно изменив ее композиционно, стилистически, а также имея в виду цензуру. 25 декабря он писал Э. Диллону: «Боюсь, что статья от Гайдебурова будет передана вам в очень необработанном виде. Я столько раз переделывал ее и потом столько к ней делалось изменений для цензуры, что я никак не мог ее привести в окончательный вид. Там должны быть повторения и неловкие обороты. Вы меня очень обяжете, исключив из нее в переводе всё, что найдете лишним».[145]

14 января 1892 г. Э. Диллон опубликовал в английской газете «Daily Telegraph» перевод статьи «О голоде», озаглавив его «Почему голодают русские крестьяне», а 22 января «Московские ведомости» вышли с редакционной статьей, в которой приводились выдержки (последние строки IV главы и почти вся V глава) из статьи, опубликованной Диллоном в обратном переводе с английского. «Московские ведомости» снабдили выдержки из статьи таким «комментарием»: «Письма гр. Толстого… являются открытою пропагандой к ниспровержению всего существующего во всем мире социального и экономического строя. Пропаганда графа есть пропаганда самого крайнего, самого разнузданного социализма, перед которым бледнеет даже наша подпольная пропаганда».

Статья Толстого вызвала смятение в правительственных кругах.[146] «Первое впечатление в Москве — это общий крик и стон о «Московских ведомостях», — сообщала С. А. Толстая 4 февраля — …Пришел… Грот, он больше всех хлопотал в Петербурге, и очень умно. Носил гранки, с которых переводил Диллон, к Плеве, показывал о смысле, как поднимется народ: эта фраза всех с ума свела, и ее никто не понял, а он всем толковал».[147]