Смерть не выбирают (сборник) - Григорий Глазов

Миновали путепровод к аэропорту, за которым начиналась трасса. Умиротворенный Агрба прикрыл глаза, но прежде чем вырубиться, с ощущением тревоги вспомнил свой вчерашний неудачный поход на квартиру к Назаркевичу, покрытую брезентом машину во дворе, которую так и не удалось осмотреть. "Не опоздать бы с этим Назаркевичем, не упустить бы чего", – подумал он, но постарался успокоить себя мыслью, что едет на место происшествия, а это главное…

Начальник угрозыска Богдановска Мотрич ждал Агрбу у себя. Они были хорошо знакомы.

– Садись, Джума, – предложил Мотрич.

– Как жизнь, Ярослав? – отряхнув брюки, уселся Агрба. – Анекдоты новые есть?

– Какие тут анекдоты?! – махнул рукой Мотрич.

– Что-нибудь из колхозной жизни.

– Вся наша жизнь анекдот.

Агрба потянулся к графину с водой.

– Подожди, – остановил его Мотрич, достал из тумбочки бутылку минеральной.

Агрба накрыл ее ладонью, обручальным кольцом сорвал металлическую крышечку и выпил в два приема.

– Если нет анекдотов, давай про нашу с тобой жизнь, – Агрба поставил стакан и вытер ладонью рот, а ладонь о брюки.

– Были на мосту. Там ничего. Пошли по тому участку, который высчитал Войцеховский. – И вот, – Мотрич достал из ящика письменного стола очки большие, такой красивой оправы Агрба никогда не видел, а уж он повидал этого добра! – В траве, на берегу, недалеко от обрыва, – уточнил Мотрич.

Агрба приблизил очки к глазам, взял газету, лежавшую на столе. Буквы выросли в несколько раз.

– Сильные стекла… Импортная, – сказал он, разглядывая оправу. Итальянская, – провел пальцем по рельефной надписи на дужке. – У нас такая на руках под тысячу теперь тянет. Но и за "бугром" они дорогие, до 120-150 зелененьких… Отметили, где нашли?

– Да.

– Что еще?

– Больше ничего. Ищем свидетелей, но все не то.

– Давай съездим туда, где эти очки лежали…

"Волгу", на которой Джума прибыл, он тут же отправил, как и обещал владельцу, а сейчас вчетвером – он, Мотрич, лейтенант – следователь района и сержант-шофер тряслись на милицейском "уазике"; машина, видно, давно отслужила свое, в ней тарахтело все, что только было возможно, что-то рявкало в коробке скоростей при переходе со второй на третью. Агрба вспомнил слова Войцеховского: "Между 15-м и 17-м километрами". На пятнадцатом они и свернули на грунтовку в месте, где стоял железный покосившийся столб со знаком "правый поворот запрещен".

– Нарушаем, – Агрба указал на знак.

– Этой дорогой давно не пользуются, – ответил Мотрич. – Раньше по ней с карьера шли самосвалы со щебенкой и песком. Карьер давно выработан, закрыт.

– Что же знак не снимаете? – спросил Джума.

– Пусть торчит, меньше будут ездить на пикники, и так весь берег загадили…

Машина ушла с грунтовки и медленно съезжала по высокой траве к береговому обрыву. У верхней его точки остановились, вылезли, и Агрба сразу увидел перевернутое вверх дном старое ржавое ведро.

– Под ним, – сказал Мотрич, поднимая ведро. – Вот тут они лежали.

Агрба прикинул: от места, где нашли очки, до края утеса метра три. Он прошел их, присел на корточки и заглянул вниз. Обрыв падал круто, а у самой воды стену его уже не было видно, река как бы подмыла его и он нависал над нею.

"Высота приличная, – прикинул Джума. – Метров семь". Он встал, огляделся. Справа и слева обрыв снижался, и дальше берег шел почти вровень с рекой, видна была осока, склонившаяся над водой. Медленно очертив небольшую площадку, в центре которой оказалось ведро, Джума стал вышагивать туда-сюда, то и дело приседал, глядя поверх травы в сторону дороги.

– Ярослав! – вдруг позвал он Мотрича. – Смотри! Видишь?

– Да. – Низко наклонив голову, Мотрич увидел колею полегшей под колесами травы.

– Это когда машина шла сюда. Тут остановилась, а здесь водитель сильно газанул, разворачивался, трава порвана до песка, и сразу новая колея, но трава легла в обратную сторону, к дороге. Надо замерить ширину колеи, – попросил Агрба лейтенанта.

– Давай еще пошуруем тут, раз уж в этом месте поперла карта. – Джума шевельнул траву носком туфли.

– Да мы смотрели, – сказал Мотрич.

– А вдруг? – Джума обвел рукой площадку.

Они разбрелись. Повозившись около часа – склонившись, шевеля кустики, заглядывая под каждый, потирая поясницу. Но больше ничего не нашли.

Когда ехали обратно, Мотрич, кивнув на знак "правый поворот запрещен", сказал:

– Место это тихое, во-первых знак, во-вторых, неудобно спускаться к реке, больно круто, местные купальщики сюда не ездят. Иногородние, случается, шашлыки здесь жарят.

– Или баб, – засмеялся Агрба.

– С бабой стараются на тот берег, там леса. А тут все открыто.

– От шашлычной компании никаких следов: ни углей, ни консервных банок, ни бутылок, ни крышечек от бутылок, – сказал Агрба.

– Все вокруг чисто, непривычно даже. Вроде нога человека и не ступала, – сказал лейтенант.

– Как видишь, ступала, – возразил Мотрич. – Правда, осторожно.

– Не так уж осторожно, дорогой: очки, автомобильные колеса.

– Поедем обедать? – спросил Мотрич, глянув на часы.

– Я готов, – согласился Агрба, догадываясь, что кормить его, гостя, будут вкусно, так уж заведено: он приехал в райотдел из областного управления… – Ярослав, когда от вас вчерашний рейсовый автобус? – Агрба хитрил, он не собирался возвращаться из Богдановска автобусом, просто это был намек, на который тут же отозвался Мотрич:

– На кой черт тебе автобус? Отправим удобней, что-нибудь сообразим…

15

В тот же четверг, когда Агрба укатил в Богдановск, Скорик, созвонившись, отправился в институт к Яловскому.

Едва Скорик уселся в предложенное кресло, Яловский предупредил секретаршу:

– Меня ни с кем не соединяйте и никого не пускайте… Слушаю вас, повернулся он к Скорику. – Что вас еще интересует? Тут уже был один ваш коллега… не помню фамилии.

– Щерба… Из разговоров у меня сложилось впечатление, что Кубракова была очень неуживчивым человеком. Знаете, из тех, кто создает себе врагов, – без предисловия начал Скорик.

– Не совсем так… Я повторю вам то, что сказал товарищу Щербе: Елена Павловна превосходный специалист, хороший организатор. Прагматична в лучшем смысле слова. Да, она жестка, иногда жестока, язвительна. На этой почве возникают трения, случается, с ба-а-льшой искрой, – он говорил о Кубраковой, как о живой, словно она сидела где-то рядом, в соседнем кабинете.

– Из-за этого она и с Назаркевичем враждовала?

– За два часа можно модернизировать деревянную тачку. Кубракова предпочитала модернизировать скоростной автомобиль, хотя на это нужен месяц. А Назаркевич примется доводить до ума тачку, потому что она нужна немедленно. Вот вам разница между ними. Он, безусловно, хороший, способный специалист, фонтанирует идеями. Но в основном для тачки. Тщеславен, гипертрофированно самолюбив, полагает, что она не дает ему хода, затирает, завидует. Неприязнь перешла почти во вражду.

– Почему же она не рассталась с ним?

– Видимо, дорожила как специалистом. От нас и так люди уходят в кооперативы. Платим мало. Ушел технолог Вячин, компрессорщик Матляк, сейчас по договору нанялись куда-то руководитель нашего энергетического хозяйства Лагойда и тот же Назаркевич.

– А куда?

– В какой-то кооператив, не знаю названия… Вот так и живем. Затеял интересное дело с немцами и – на тебе…

– Что за дело?

Яловский стал рассказывать о поездке в Германию. А Скорик, слушая вполуха, подумал: "Неужто между Кубраковой и Назаркевичем в итоге произошло нечто такое, что?.." Наконец, спрятав бумаги в "кейс", он сказал:

– Мне придется сделать обыск в кабинете Кубраковой.

– Это уже ваши хлопоты, – ответил Яловский…

В приемной Кубраковой никого, кроме секретарши, не было. Она стояла у сейфа, вытаскивала папки, сортировала их и расставляла вновь в известном ей порядке. Солнце, бившее из окна, просвечивало ее рыжие локоны, и, казалось, они покрыты каким-то золотым лаком. Поздоровавшись, Скорик сказал:

– Светлана Васильевна, я буду делать обыск в кабинете Кубраковой, нужны понятые. Двое. Скажем, вы и пригласите еще кого-нибудь.

– Кого именно?

– Не имеет значения… Впрочем, можно бы товарища Лагойду.

– Хорошо, я позвоню ему…

В это время осторожно приоткрыв дверь, робко вошел немолодой мужчина и стоя на пороге, тихо спросил:

– Разрешите?

– Входите, Анатолий Филиппович.

– Я принес ключи Елены Павловны, – и он положил на столик возле пишущей машинки связку ключей.

– Спасибо, Анатолий Филиппович.

Уже уходя, мужчина поймал на себе взгляд Скорика, и тот заметил, как едва сдвинулись к переносице его брови. Что-то странное было в этом человеке, какая-то пружинистая сила ощущалась в нем, ее выказывала свободная походка. А странным, как понял Скорик, было лицо: совершенно лысый череп, непривычного цвета загар – не сезонный, что ли, а вроде постоянный, заполнивший каждую складочку, каждую морщинку, ну а главное зубы – ровные, белые, один в один, а десны по-юношески розовые, не осевшие от пародонтоза, не изувеченные никотином, – именно это прежде всего бросилось в глаза. Скорику показалось, что где-то он видел похожее лицо, а может именно этого человека. И когда тот, вежливо попрощавшись, вышел, Скорик вспомнил: в кабинете у старшего помощника прокурора области три-четыре года назад. Скорик зашел тогда по какому-то вопросу. Тот читал, листал бумаги, а человек этот сидел напротив. Скорик ждал, пока коллега освободится и разглядывал странное лицо визитера.