Все реки текут - Нэнси Като

– Не сметь! Ходи нет! – кричал А-Ли. Голос его срывался на визг. – Я стреляй!! Я убивай до смерть!

Брентон, однако, знал свое. Дели хотела закричать и вернуть его, но она понимала, что нельзя отвлекать его внимание даже на секунду. Его властные глаза вперились в безумные глаза повара, в то время как он ни на минуту не прекращал говорить с ним, успокаивая, убеждая.

– Ну, что ты, А-Ли? Мы не сделаем тебе зла. Мы ведь друзья, правда? Ну, будь умницей, сойди вниз. Ты ведь не сможешь простоять так всю ночь. Тебе пора готовить ужин. Иди сюда, ну же! Этот кочегар ведь сам напросился. Мы тебя не виним, А-Ли. Мы только боимся, что ты упадешь. Иди, давай я помогу тебе…

Он уже поставил ногу на иллюминатор, голова его была вровень с крышей. Он стоял, не шевелясь, под дулом ружья, нацеленным в его голову, и все говорил, говорил…

Мало-помалу А-Ли расслабился и опустил ружье.

– А-Ли, дружище! Положи ружье и спокойно сходи вниз. Ты слышишь меня, А-Ли? Тебе не надо… – в этот момент он выдернул ружье из рук повара и бросил его стоявшим внизу людям, которые, не дыша, ждали развязки; затем он подхватил кока под колени и сбросил его на крышу кожуха. В мгновение ока повара скрутили и привязали к стойке на нижней палубе, после чего он бушевал и осыпал всех неистовой бранью на китайском и на пиджине еще два часа.

Послали в Уинвар лодку с нарочным, оттуда вызвали конную полицию, чтобы взять убийцу под стражу. А-Ли к утру успокоился, до приезда полиции его продержали взаперти в ванной комнате.

Брентон открыл бумажник, найденный на камбузе: в нем лежали бумажные купюры на тысячу фунтов. Когда прибыл из Берка полицейский, Брентон передал ему деньги и узелок с вещами А-Ли, а также письменные объяснения того, что произошло на судне, в том числе и оценку вызывающего поведения кочегара, спровоцировавшего китайца на выстрел.

Таким образом, экипаж сократился на двух человек. Срочно требовалось найти кого-то, кто умеет готовить. Взоры всех обернулись на Дели. Приготовление пищи считалось женским делом, а она была единственной на борту женщиной. Напрасно она убеждала всех, что никогда в жизни не стряпала, если не считать варки яиц.

К счастью, Брентон подарил ей на свадьбу поваренную книгу, и хотя Дели не припомнила, когда в нее заглядывала, теперь она стала ее настольной книгой, а ее рекомендации – столь же непреложными, как Священное Писание. Вскоре книгу было не узнать: ее страницы были загнуты, чтобы легче было найти нужный рецепт, залиты молоком, испачканы мукой.

Задача Дели упрощалась благодаря тому, что она располагала весьма ограниченными припасами. «Возьмите двенадцать яиц, взбивайте белки двадцать минут»… – читала она… и переворачивала страницу. Яиц не было, только сгущенное молоко и солонина, и лишь изредка дичь или выловленная в реке рыба. Из овощей – только картофель и лук.

Брентон прекрасно умел готовить, но считал это ниже своего достоинства. Тем не менее он взял на себя выпечку хлеба. Бен добровольно сделался подсобным по кухне: чистил рыбу и овощи, мыл посуду. Но каждое утро из камбуза доносился запах сожженных тостов или подгоревшей овсяной каши, а также крики Дели, когда что-то убегало или обжигало ей руки. Звон разбиваемой посуды, грохот падающих сковородок эхом отдавался меж высоких речных берегов.

Целую неделю они лакомились жареной бараниной; отощавшая и ослабевшая от засухи суягная овца пришла к реке на водопой и увязла в глине. Сначала они хотели вытащить ее и отпустить, но, решив, что заблудившаяся овца все равно пропадет, ее забили на мясо. Тушку подвесили в тенечке в мешке из муслина, закрывавшем ее от мясных мух.

Мужчины ели непропеченные пудинги и твердые ячменные лепешки. Им, видимо, даже нравилась стряпня Дели, и они просили добавки. Но сама она не заблуждалась на этот счет; повар из нее был аховый. «Я обязательно научусь! – не сдавалась она. – Человек с нормальным интеллектом может научиться всему из книг.»

Дели не могла проверять качество своих блюд на собаке, ибо таковой у них не было, но однажды она дала свежеиспеченную лепешку попугаю. Тот поглядел на нее с сомнением, подержал в клюве и склонил голову на бок: она явно не внушала ему доверия. Наконец, он изрек:

– Куда, к дьяволу, задевалась моя отвертка? Наверное, этот острый инструмент понадобился ему, чтобы раздробить жесткую лепешку. Не получив требуемое, он принялся шелушить ее, как шелушат миндаль, общипывая клювом верхнюю корку и рассыпая по палубе крошки.

– Попка хочет пить, – хрипло сказал он, покончив с завтраком. Дели принесла эмалированную кружку с водой и поднесла ему. Но он не стал пить, а начал купаться. Окунет в воду головку, пропоет песенку и забавно подпрыгнет на своей жердочке, будто танцует. Дели нарисовала его и сделала табличку: «Нед Келли на реке Дарлинг». Брентон повесил рисунок в салоне.

Долгими вечерами, когда спадала жара, капитан и команда ложились отдыхать на палубе, курили, рассказывали разные истории и гоняли москитов. Было нечто, почти нереальное в этих ночах на континенте, на тихой неподвижной реке. Ни звука вокруг, лишь изредка прокричит ночная птица. Это было разрядкой после знойного скучного дня.

На бархатном небосклоне сверкали огромные яркие звезды; когда всходила луна, эти безлюдные берега и грязная вода принаряжались в черный шелк, расшитый серебром. Воздух сухой и теплый, ни тумана, ни росы на листьях.

Наверное, уже в сотый раз Дели пожалела, что не родилась мужчиной: лежала бы сейчас на палубе и курила, участвуя в общей беседе. Иногда она присоединялась к ним, но не часто: мужчины не выказывали неудовольствия по этому поводу, но как бы то ни было, извечный антагонизм между слабым и сильным полом исключал ее из их круга. Появление на палубе женщины вызывало известное напряжение: свободно лежавшие мужчины принимали сидячее положение, начинали следить за своей речью, искоса поглядывая на ее мерцающее в темноте матовое лицо над белым воротником платья, и тут же отводили глаза. Ей явно недоставало женского общества.

Насколько было бы лучше, если бы я была стара и безобразна. «Когда мне будет пятьдесят лет… нет, шестьдесят» – для нее это было все едино: она не могла вообразить себя в таком возрасте.

На смену весне пришло лето, и стало очевидно, что в этом году «Филадельфия» не сможет продолжать плавание. Матросы становились все более недовольными и раздражительными, все чаще ходили на веслах в Уинвар и доставали дешевое вино или виски. Брентон решил рассчитать всех, кроме баржмена, помощника капитана, механика и палубного матроса. В крайнем случае второй баржей мог управлять и Бен, пока они не соберут команду, если вода поднимется.