Путинбург - Дмитрий Николаевич Запольский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из жерла сквозь сотни отверстий выстреливали колбаски фарша. Ну если знать, что это типа фарш, его можно было назвать этим словом. Но больше всего это было похоже на кошачьи экскременты — нечто черно-коричневое с ужасным запахом и соответствующей консистенции. Оно падало в огромный стальной чан с маятниковой мешалкой, в него же лилась водопроводная вода, и еще два бомжа кидали совковыми лопатами туда какие-то опилки. Было холодно. Царь-мясорубка время от времени останавливалась, бомжи вычерпывали из чана смесь в вагонетки и катили их в другой конец цеха, где стояла пельменоплевалка. У нее было два раструба: в один заливали содержимое вагонеток, в другой толстая бабуля запихивала огромного бесконечного питона. Мы подошли поближе, и я разглядел, что рептилия толщиной в бицепс Шварценеггера представляла собой сероватое тесто, которое выплевывала соседняя машина. Из задницы пельменоплевалки со скоростью пулемета на ленту вылетали катышки размером с грецкий орех и такой же круглой формы.
Вдоль конвейера стояли люди. Много людей — может, тридцать, может, пятьдесят. Они все были похожи на зомби. Посиневшие от холода лица в муке, на голове немыслимые серые шапочки, под серенькими халатиками какие-то жутковатые ватники. Они хватали катышки с ленты и раскладывали их на застеленные бумагой противни. У каждого рядом стояла своя стальная этажерка на колесиках. Когда все полки заполнялись, работники катили свою тележку в соседний цех и бегом возвращались обратно к ленте. У каждого на спине и на груди был приколот булавками номер. Как у легкоатлетов. Вообще, спортивная была обстановка: вся площадь цеха была разграничена волчатником[591] — видимо, чтобы участники соревнований не сходили с маршрута.
— А зачем флажки и номера? — спросил я Лешу, который мне показывал это свое технолого-логистическое ноу-хау.
— Номера, чтобы контролеры видели, кто норму выполняет, а кто нет. А волчатник, чтобы на перекур и на поссать не шлялись. Как кто вышел за флажки, так и всё — зарплаты не будет.
— Слушай, а почему они все как бомжи одеты? Где ты их взял?
— Да нигде. Сами приходят каждый день, в шесть утра у нас от СКК[592] очередь выстраивается, человек пятьсот. А мы берем на смену только сто.
— Что, каждый день новых?
— Не, иногда по два-три дня работают. Специально просят им зарплату не выдавать дневную, типа еще придут. Один малец две недели протянул. В завязку решил уйти. А так все больше однодневки. Получат в четыре часа зарплату и пьют потом неделю.
Леша мне объяснил, что смена начинается в восемь часов. Специальная команда быстро проверяет у всех паспорта, санитарные книжки (липовые, естественно) и берет у каждого претендента подпись на бланке договора и на всякий случай на пустом листе. Ну вдруг чего сломает кто, чан опрокинет, что-нибудь не то в Царь-мясорубку кинет. Например, себя. Потом же надо будет написать записку: типа никого не вините, это я сам, специально. В результате долгих раздумий о бренности бытия.
— И что, бывали такие случаи?
— Нет. Один хотел броситься. Белочка его задрала. Но напарник столкнул с лестницы на пол. Он только ногу сломал и ключицу. Так что это мы страхуемся. Контингент, сам видишь, какой. Проблемный…
Леша повел меня дальше, в следующий цех — упаковочный. Там уже замороженные катышки шустрые тетки укладывали в коробки и заклеивали. Коробки в ящики, ящики на поддоны. Ну а тут подъезжал рогатый погрузчик и нес их в нутро фур-рефрижераторов, подъезжающих к пакгаузу. Леша отправлял в день не меньше пяти фур. Это восемьдесят тонн готовой продукции.
— Охренеть! И куда фуры поедут?
Оказывается, в Узбекистан, Киргизию. Еще в какие-то жаркие края.
— Леш, но там же мусульмане, у них свинина запрещена!
— Фигня, — ответил мой провожатый. — Там нет свинины. Разве что уши, хвосты, шкуры, копыта. И вообще, там же не написано, из чего мы смесь делаем. Написано: «из мяса молодых бычков».
И Леша криво усмехнулся, сплюнув на пол.
Он носил спортивный костюм Adidas, страусиные[593] ботинки, у него была лысая башка и свернутый набок нос. И не было половины уха. Он не сидел. Ну то есть сидел, конечно, только в «Крестах» — и то недолго. Но за бандитскую рожу ему сразу же любой судья влепил бы год условно. Для профилактики. Если не откупится.
Леша был гражданином Швеции. То есть в золотую студенческую пору он слегка рэкетирствовал на Галере и отжимал у мажоров четверть навара. Ну и валютой баловался, чеками. Однажды склеил там старушку-туристку из Мальмё. Противную, но богатую. Старую коммунистку. Все мужья у нее были русские. Она этот импорт давно отработала, еще с шестидесятых годов. И все померли. Внезапно. Ну как это называется: если мужчина — синяя борода, то женщина — синее что? Ну, видимо, вот это самое. Но с Лешей фокус не прошел. Он вскоре овдовел и вернулся в Ленинград в самом начале девяностых с тремя коронами на паспорте[594] и миллионом крон на счету в шведском банке. Быстро собрал бригаду, накупил пацанам «восьмерок» с длинным крылом, стал хозяином Парка Победы[595]. Но остыл и вложился в свой бизнес. Пельмени. Скооперировался еще с двумя быками. На троих они арендовали хладокомбинат и начали производство. Дело сразу поперло. Главный принцип фирмы — только три постоянных работника, остальные — за нал, по разовым договорам. Платим много, работа тяжелая, шаг в сторону — хей до[596]! Научила Лешу Швеция двум вещам. Первое: никакого социализма быть не должно. И второе: все решает логистика. Ну вот понравился ему скандинавский подход. Простота во всем. И конкретность.
Я с ним познакомился через приятеля. Когда-то он был приятель, да. Сейчас тамбовский волк ему приятель. Уже лет десять не виделись. Крутой стал банкир. Он один такой. «Тинькофф»[597]. А тогда он мне позвонил и говорит:
— Другу помощь нужна, хочет рекламную кампанию сделать своему производству, а сам в этом деле ни уха ни рыла. Но парень хороший, я его еще со времен фарцы на Галере знаю. Жлобоватый слегка, но я ему сказал, что ты мой друг, так что заплатит. Ну и тема у него модная — заморозка. Я вот тоже подумываю об этом.
Год
