Путинбург - Дмитрий Николаевич Запольский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я тогда Вовчику говорю:
— Слушай, ты меня прости, конечно, но монах наш — он это самое. Ты вроде как из братков же, у вас там понятия. Имей в виду, это зашквар!
Вовчик-то из самых первых братанов, еще с Фекой[618] возился в давние годы, но отжал у лохов заводик в начале девяностых на пару с главбухом, потом главбуха кокнули, вот и стал Вовчик единоличником.
— Эх, Димон! Ну ведь он же не просто дырявый какой петушок, а священник! У нас, православных, ведь как: если сан у попа, то благодать на нем Божья. А он, может, грешник, а может, и праведник. Но по понятиям, пока поп в рясе, он поп. И причащаться у петушка в рясе — никакого зашквара! Все чисто, Димон! Пусть в жопу долбится, главное — крест на груди и благословение епископа!
— А что он не совсем православный? Ты в курсе, что он от Ватикана, а не от РПЦ? Это у них типа такая вот маскировка: одеяние как у обычных попов, а поминают не патриарха, а папу римского. И крестятся они не так.
— Ну ты даешь, сосед! Да какая разница? Папа, патриарх — все едино. Ведь смотри: он не самозванец. Звание ему присвоили официально, да? Католики — религия тоже древняя. Если бы чего было неправильно, то разве Господи Иисусе это допустил? Сжег бы на хрен этот их Рим! А раз папу во всем мире уважают, значит, и наш поп правильный. А что петух — так вон у земляка на зоне вертухай был петух. И как-то при шмоне его отмудохал, земляка моего. А в хате один дурик говорит: иди от нас, ты зашкваренный! Смотрящего спросили, он к ворам. А те говорят: как может вертухай вора зашкварить? Ну может, конечно, если там в жопу или в рот сунет. Но если дубинкой отоварил или браслеты надел, то это не зашквар. А потом того сучонка, который гнал, самого опустили. Ссучился! Так что не ссы, Димон, нормальный у тебя поп!
Ну и стал у нас с Вовчиком Фил жить-поживать. Мне как-то некогда особо было с ним диспуты вести, все время стройка занимала, пришлось бригадира уволить, самому с узбеками тысячу листов гипрока прикручивать. А Вовчик с Филом зажигали не по-детски. Каждый день! Месяца полтора точно. Однажды Володя ко мне вечером заявился, трясется весь, бледный, бухой, естественно:
— Забери этого урода обратно, я его выгнал!
Оказывается, Фил разбил ему машину, новенькую «бэху». Вот только что. Въехал в сосну — бампер, крыло, лобовуха. Тысячи на три ремонт, а каско вчера кончилось.
— Заебал он меня, — кричал Вовчик, — не могу больше его сальную рожу видеть пидорскую!
Оказывается, сосед поставил условие: они пьют на двоих не больше полутора литров. Но Фил требовал долива после отстоя[619], а Вовчик ему и говорит:
— Тебе надо, ты и беги, вот тебе пятихатка, тут идти до магазина пять минут.
А тот отвечает:
— Как это так? Как ты, мирянин, меня, инока, за водкой гонишь? Как я, монах, пойду в магазин? В подряснике? У меня даже куртки нет, ты мне ведь не купил!
А Вовчик бычит:
— А с какого я тебе, дармоеду, должен куртку покупать?
Так полвечера ругались, а потом что-то у Вовчика щелкнуло, видать, совсем крышняк съехал:
— Не можешь идти, ехай!
— Ну и поеду!
— И ехай! И чтобы ко мне сегодня не докапывался больше: я спать, а ты один пей!
Фил поехал, купил водяры и тут же из горла засадил. В нашем Репине этим никого не удивишь, народ привычный к разному. Подумаешь, поп на BMW, эка невидаль! У нас тут губернатор на «мерседесе», Глебыч[620] на лошади, Басилашвили пешком и Алексей Герман с Пиотровским на корейском джипе со звучным названием типа «Хуйлунг». Ну и подвела Филиппа техника вождения. Совершил столкновение с растением Pinus sylvestris, как это на его латыни называют, то бишь с сосной, на углу у сельпо нашего, где для черной икры даже специальный прилавок придумали.
— Погоди до утра. Давай сейчас пьяного не будем выгонять. И ты сам вообще-то виноват, что машину ему доверил! Ну ведь так? Остынь! Вы вместе пили без продыху, так кто виноват? Ты же его поишь!
Вовка трясется весь, и слезы катятся:
— Ты прав. Это Бог меня наказал за соблазн: я же душу святую гублю. И свою тоже!
Ну и проводил я его домой. На следующий день зашел. Сидят они с Филом, чаевничают.
— Помирились?
— Да, решили, что больше пить не будем.
Фил позвал своего товарища, отца Алипия из Мурманска. Он иконописец. Будут жить вместе и писать святые лики. А я организую магазин, будем иконы продавать, пусть деньги копят: из Ватикана вчера звонили, говорят, скоро назначат игуменом в новую обитель.
Приехал маленький попик Алипий. Ростом метра полтора, если с камилавкой и на каблуках, но упитанный. Привез какие-то краски, доски. Рисовал неплохо, да. Но вот пить они с Вовчиком стали втроем. Машину он подлатал у армян, не подкопаешься — как новенькую шпаклевкой вывели и стекло поменяли. Даже бампер восстановили. Мир и благоденствие опустились на скорбную обитель, юдоль страстей, печалей, благости и философских штудий[621] под музыку Эндрю Ллойда Вебера.
Через месяц Вовка снова вечером бледный:
— Не могу!
— Почему? Что случилось? Иконы плохие?
— Да прекрасные иконы! Я даже начальнику милиции Выборгского района преподнес, он аж сиял весь. Но не могу!
Тут Вовчик перекрестился.
— Понимаешь, они ночью орут как резаные. У меня даже собака просыпается! Весь дом ходуном ходит! Это же невыносимо!
— Но ты сам говорил, что тебе все равно.
— Да, я думал. А вот теперь — не знаю.
— Ой, Вовчик! Тут ты меня извини, но я пас. Алипия ты сам позвал. Водку сам им покупаешь. Пьешь с ними уже три месяца. И сам ведь знал прекрасно, что они ТАКИЕ. Ну так и не слушай, блин, беруши вон купи в аптеке!
Ушел Вовчик в слезах. Жестоко я его подставил. Но ведь предупреждал же!
Через пару дней Вовчик снова заходит:
— Пошли ко мне, разговор есть.
Суровый такой, желваки играют, в голосе металл. Чего за хрень? Ну пошли. В доме у Вовки сидит
