Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели - Дмитрий Панов

Когда вечером в ночь с пятого на шестое августа разведка сообщила, что на аэродроме в китайском городе Ханькоу, оккупированном японцами, идет подвеска бомб к бомбардировщикам, это обычно бывает подготовкой к ночному налету, сердца застучали, наши тела корежило. Расстояние от Ханькоу до Чунцина примерно тысяча сто километров или три часа полета для японских бомбардировщиков, развивавших скорость до 450 километров в час. И потому мы держали ушки на макушке. Китайцы передавали сообщения, что в Ханькоу поднялись в воздух четыре девятки бомбардировщиков и взяли курс на запад, в сторону Чунцина. Должен сказать, что мне было легче, ответственность за людей, убежденность, что именно мне предстоит показать пример, отвлекали от мыслей о личной судьбе. Отсиживаться на земле, осуществляя морально-политическое руководство, не выходя из землянки, как любил на Малой земле, судя по его мемуарам, легендарный комиссар и маршал Леонид Ильич Брежнев, я не собирался. Да и не прижилось бы это в авиации, где человек, боящийся летать в бой, обязательно подвергается презрению, независимо от должности, и летный паек не лезет ему в горло. Ребята маялись, а я, как мог, пытался их развеселить. Примерно в полночь подали команду «Тимбо»: завыла сирена, которую дублировали голосом по радиорепродукторам, без конца произнося слово «Тимбо». На грузовике и двух легковых машинах мы помчались на аэродром сквозь душную и жаркую китайскую ночь. Огромная луна светила, как большой прожектор. Признаться, я больше всего боялся быть сбитым китайскими зенитчиками, которые, как я заметил еще в ходе погони за разведчиком, имеют привычку стрелять куда попало. Впрочем, возможно это объяснялось тем, что они стреляли из старых семидесятишестимиллиметровых зениток советского производства, с дрянными прицелами. Единственным достоинством наших зенитных орудий была толщина стенок стволов, на которые не жалели металла. Это позволило немцам в войну, дабы добро не пропадало, рассверливать стволы захваченных у нас зенитных орудий до 88 миллиметров и, под названием «русских клистиров», пускать их в дело.

Воздушная оборона Чунцина строилась следующим образом: уже за сотни километров от города, как круги от брошенного в воду камня, расходились посты наблюдения ПВО, которые всегда заранее предупреждали нас, в каком именно секторе появились японские бомбардировщики, идущие на Чунцин. Километров за сто до цели мы садились в свои самолеты и, не на танцы ведь собирались, пристегивали парашюты. Иногда запускали двигатели и прогревали их на малом газу. Как только становилось ясным, что бомбардировщики идут именно на временную столицу Китая, в воздух стартовала восьмерка наших истребителей, каждая пара из которых занимала свою зону барражирования или прикрытия, на высоте 4000 метров над городом. Мы повисали в китайском небе километрах в десяти от Чунцина в ожидании противника. Ближе к городу начиналась зона ответственности зенитчиков, в которую, правда, даже мы залетали без всякой опаски. Японцы могли не опасаться и четвертой истребительной эскадрильи, кроме наших трех, китайской, пилоты которой вели жизнь вольных охотников: поднимались в воздух, когда хотели, и по желанию атаковали противника. Правда, желание это у них возникало весьма редко.

Зато на самолетах И-15 БИС китайской эскадрильи стояли американские радиостанции — приемник и передатчик, благодаря которым китайские пилоты свободно общались с землей и точно наводились на цель. Нам же приходилось довольствоваться допотопными методами: оценивать ситуацию на глазок, подавать сигналы мимикой — благо кабина была полностью открыта и прикрывалась впереди лишь небольшим козырьком из плексигласа, расшифровывать сигналы подаваемые с земли при помощи всякой «наглядной агитации». Например, ночью направление полета японских бомбардировщиков нам указывали миганием прожекторов, а в случае, если японцы своими пятисоткилограммовыми бомбами поковыряли взлетно-посадочную полосу, то на ней выкладывали большой крест из фонарей или две параллельных линии, указывавших, с какой стороны аэродрома можно садиться. Нам было известно, что у китайцев есть в запасе свободные радиостанции американского производства, которые работали очень хорошо, без всяких помех, но сколько мы не просили установить такую радиостанцию хотя бы на самолете командира или начальника штаба, китайцы вежливо отказывались. Попрошу читателя не удивляться. Да, в Китае, власти которого категорически возражали против посылки комиссаров вместе с эскадрильями волонтеров, я, выполняя комиссарские обязанности, считался начальником штаба эскадрильи, что по-китайски звучит: «Мистер Чемодан». Эти слова, конечно, приводили наших летчиков в полный восторг и давали повод для шуток, наверное, сравнимых только с реакцией китайцев, когда наши ребята произносили слова «Иван Иванович», что по-китайски означает «двадцать две тысячи». А настоящим начальником штаба, который приносил мне бумаги на подпись, был Яков Лаврентьевич Мороз. Он вел всю учетную и отчетную документацию и журнал боевых действий эскадрильи. Я только подписывал бумаги.

Китайцы — древний народ, были явно себе на уме. Они, впрочем, совершенно справедливо считали, что нам платят, и потому совсем не обязательно должны посвящать нас в секреты военной техники, купленной ими за немалые деньги у американцев, которые, думаю, продавая технику, поставили строгое условие — держать ее в секрете. Нас очень интересовала осветительная свеча длиной метр с четвертью, которая устанавливалась на треногу и, будучи зажженной при помощи рефлектора, закрепленного на треноге, давала пламя величиной с футбольный мяч, освещавшее аэродром не хуже прожектора, и имевшая интересное свойство — не слепила глаза при посадке. Чем больше мы видели все эти диковинки западной техники, тем больше убеждались, насколько отстала наша страна в техническом развитии за время потрясавших ее общественных катаклизмов. Чего стоил, например, американский пулемет системы «Кольт», имевший калибр почти в два раза больше, чем наши ПВ-1, переделанные из обычных «станкачей» калибром 7.2 миллиметра. Китайцы, воспользовавшись тем, что наши самолеты перешли в их собственность, установили на месте одного из четырех ПВ-1 американский «Кольт». О его работе в бою я еще расскажу. Люди воевали технической мыслью, а наши нажимали на лозунги и человеческую массу. И еще брались поучать всех в мире и всем помогать.

Чтобы покончить с этой темой, скажу только, что перед отъездом из Москвы нас строго настрого проинструктировали: все технические новинки, по возможности, покупать или даже воровать и передавать в советское посольство. Так нам удалось передать туда переключатель, позволявший свободно регулировать питание мотора из разных баков — одним щелчком можно было перейти на подпитку мотора горючим из подвесного бака. После того, как Михаил Бубнов был вынужден покинуть самолет, и тот разбился в горах, о чем я еще расскажу, наши техники потихоньку сняли пулемет «Кольт» с разбитого самолета и часть боеприпасов к нему: зажигательные, бронебойные трассирующие и фугасные пули калибром 12.6 миллиметра. Техники притащили мне пулемет в брезенте, а я, аккуратно уложив его в чемодан, отвез в посольство, военному атташе. Когда мы вернулись в Союз, то такой пулемет уже был на вооружении, почти полная копия «Кольта» называлась БС — боевой самолетный.

Я, пожалуй, даже слишком подробно описал обстановку, в которой мы принимали первый бой в китайском небе. Теперь вернемся на аэродром, где освещаемые яркой китайской луной, мы стартовали парами в свои зоны барражирования. Я, согласно боевому расписанию, занимал южный сектор над самой рекой Янцзы. На высоте 4000 метров мы зависли над рекой в паре с Василием Ремневым, который был весьма бестолковым ведомым и постоянно терял меня из виду, в связи с чем я вскоре заменил его на Ивана Зубарева, с которым заканчивал Качинскую школу, хорошего, высокоорганизованного летчика.

На полном газу мы вышли на заданную высоту и, сбросив обороты, принялись кружиться в своей зоне, ожидая сигнала. Одним глазом наблюдали за землей, откуда с командного пункта города нам должны были подать сигнал прожекторами, а другим — за обстановкой в воздухе. Янцзы, шириной примерно в нашу Волгу около Саратова, отливала серебром в свете луны. Ситуация была пиковая: если собьют, сесть практически некуда. Под нами река, вокруг горы, чуть позади огромный город. Мягкая посадка исключалась. Но что было делать? Советоваться не с кем, а радиостанции, как я уже говорил, у нас не было. Сколько мы не упрашивали одного из китайских инженеров, суля ему немалые деньги, достать нам одну радиостанцию, он, сначала согласившись, потом наотрез отказался, опасаясь расстрела. Но вот с земли вертикально встал, как ствол колоссального дерева, огромный сноп света, включился мощный американский прожектор. Его луч какие-то мгновения постоял строго вертикально, а потом качнулся и лег, указывая на север. Потом сразу погас.