Конвергентная культура. Столкновение старых и новых медиа - Генри Дженкинс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что нас ждет дальше? Так как описанные процессы были теснейшим образом связаны с конкретным голосованием, они воспринимаются как исключительное событие, выходящее за рамки повседневной жизни. Следующий этап – сделать гражданскую активность в рамках демократического процесса частью нашей повседневной жизни.
В книге «Коллективный интеллект» (2000) Пьер Леви описывает то, что он называет «достижимой утопией». Он предлагает представить момент, когда совместное знание и низовые стратегии властных отношений станут нормой нашей повседневной жизни. В мире, который описывает Леви, представители принципиально разных точек зрения обсуждают ценности, открыто обмениваются мнениями, и эти обсуждения создают основу для обоюдного уважения и доверия. Схожий политический идеал лежит в основе работы Центра делиберативной демократии при Стенфордском университете. [43] Основная идея заключается в том, чтобы соединить понятие делиберации (deliberation), под которым понимается процесс активного «взвешивания» свидетельств и аргументов, с традиционным пониманием демократии. Центр провел ряд международных тестов, участники которых были представителями различных политических сил. В течение продолжительного времени они периодически собирались вместе – онлайн или очно. Сотрудники центра снабдили их подробным информационным бюллетенем, касающимся различных аспектов публичной политики. Кроме того, они имели возможность задавать вопросы экспертам и обмениваться мнениями между собой. Через некоторое время исследователи обнаружили значительные изменения в восприятии участниками определенных аспектов политики по мере того, как они знакомились с альтернативными точками зрения, учитывали чужой опыт и идеи, корректируя в соответствии с ними собственное политическое мировоззрение. К примеру, на одной из сессий среди участников возросла с 20 % до 53 % поддержка политики оказания помощи иностранным государствам. Основная причина такой перемены заключалась в том, что участники группы узнали, какой скромный процент общего федерального бюджета выделяется на подобные цели. Дискуссии по поводу войны в Ираке привели к новому консенсусу, согласно которому Ирак рассматривался как объект легитимного интереса США; впрочем, этот консенсус не включал в себя возможности решения проблемы с помощью войны – оптимальным способом решения проблемы были признаны многонациональные переговоры, а не одностороннее вмешательство. [44] Исследователи выяснили, что более информированные граждане также более склонны принимать участие в голосовании и в других формах политической деятельности. По их мнению, обычные граждане гораздо более склонны к свободной дискуссии, чем члены правительства, так как первые не обременены формальными обязательствами перед избирателями и партиями, которые они представляют, и поэтому могут легко изменить свою точку зрения при появлении новых фактов. Основная задача – создать контекст, в котором люди с разным культурным опытом могли бы открыто говорить и слушать друг друга.
К концу 2004 года многие задавались вопросом, как преодолеть разрыв, разделивший красную и синюю части Америки[72]. Обращаясь к политическим проблемам, люди сталкиваются с серьезными трудностями при общении с членами семьи, соседями, однокурсниками, единоверцами и коллегами по работе. Меня крайне удивила реакция одной подруги на мое предположение, что среди моих друзей есть республиканцы. Ее лицо исказила гримаса ужаса, и она воскликнула: «Наверное, у нацистов тоже были друзья, но я бы очень не хотела, чтобы меня с ними ассоциировали». (Для справки, эта подруга живет в «красном» штате!) Когда «политическая атака» настигает нас на низовом уровне, мы либо начинаем конфликтовать с окружающими, клеймя их за политические взгляды, либо предпочитаем скрывать собственные политические убеждения, опасаясь, что их манифестация может повредить взаимоотношениям, представляющим для нас ценность. Мы голосуем обнаженными не в том смысле, что воспринимаем политику столь же комфортно, как личное пространство, а скорее в том, что чувствуем себя открытыми, незащищенными и чрезвычайно уязвимыми, проявляя свою политическую волю.
Учитывая вышесказанное и вопреки негативным прогнозам, в настоящее время мы не более разобщены, чем в иные периоды американской истории. Каждый, кто когда-либо читал хороший учебник по истории, знает, что Америка уже переживала ряд моментов, способствующих разобщению: дискуссии по поводу соотношения властных полномочий федеральных и местных правительств, острейшие дебаты по поводу рабства и реконструкции, расхождения по поводу «Нового курса» и оптимального ответа на Великую депрессию, а также острые обсуждения, сопровождавшие движение за гражданские права и войну во Вьетнаме. В каждом из приведенных случаев общественная поляризация была обусловлена серьезными разногласиями, которые необходимо было разрешить. Разрешая их, мы совершенствовались, политические активисты обращали наше внимание на эти противоречия, мы вынуждены были иметь с ними дело, а не делать вид, что их не существует. В современности мы также имеем дело с ключевыми принципами, обсуждая войну в Персидском заливе или экономическую политику, культурные ценности и принципы, мешающие представителям соперничающих политических партий достичь соглашения по важным вопросам. Нынешняя поляризация также не означает, что мы не в силах выработать общие принципы и действовать в соответствии с принятыми соглашениями. В некотором смысле, текущая поляризация является частью сознательной политики, она стимулируется представителями обеих партий, использующих подобные разногласия для наращивания ставок и мобилизации сторонников.
Также есть мнение, что текущее разобщение, по крайней мере частично, является продуктом реальности, в которой появилась возможность выбирать каналы коммуникации, наилучшим образом соответствующие нашим политическим убеждениям и установкам. В результате у нас формируется менее объективное и менее нюансированное представление об образе мысли других людей. Каким бы ограниченным не был спектр идей, транслируемых коммерческими и официальными медиа, он создавал базис для того, что Дэвид Торберн назвал «культурой консенсуса», помогая разметить пространство, которое большинство людей определяли как пространство общей культуры, создающее условия для диалога. [45] В последних параграфах книги «Технологии без границ», написанной незадолго до его смерти в 1984 году, Итиэль Де Сола Пул предупреждает о возможных опасностях, с которыми может столкнуться демократия в связи с возникновением новых коммуникационных ниш:
«Можно
