Врата. За синим горизонтом событий - Фредерик Пол

Полная медицина — это… ну, это полная медицина. Она делает вас здоровым и живым. И использует при этом тысячи способов. Полная медицина стоит ежегодно сотни тысяч долларов. Немногие могут позволить себе такое — примерно десятая часть процента населения даже в развитых странах. Но эти деньги покупают многое. Мне они купили Эсси.

Вильма говорила, что все в порядке, остальные подтверждали это. Город Таксон уже почти оправился. Самые неприятные последствия приступа были ликвидированы. Системы города снова занялись делом, то есть были способны доставлять людям то, за что люди платят. И вот в полдень появилась специальная частная машина, снабженная постелью, сердечно-легочной установкой, установкой для диализа и всем прочим. В двенадцать тридцать в отеле появился целый отряд медицинского персонала, а еще четверть часа спустя я поднимался на специальном лифте вместе с шестью кубическими метрами оборудования, в сердце которого находилось мое сердце, то есть моя жена.

Помимо всего прочего, Полная медицина постоянно поставляла в кровь Эсси болеутоляющее, успокоительное, кортикостероиды, способствующие заживлению, и модераторы, которые не дают кортикостероидам вредить клеткам; под постелью четыреста килограммов оборудования непрерывно следили за всеми системами организма Эсси, и если системы с чем-то не справлялись, тут же приходили на помощь. Только перемещение Эсси из машины в спальню отеля заняло полтора часа, и соученик Вильмы при этом руководил всем отрядом медиков и специалистов. На это время меня выгнали, и я выпил в вестибюле отеля несколько чашек кофе, глядя, как каплеобразные лифты поднимаются по внешней стене здания. Когда я решил, что могу возвращаться, ко мне подошел доктор из больницы. Он, по-видимому, сумел немного поспать, и на глазах у него были не контактные линзы, а очки в прямоугольной оправе. «Не утомляйте ее», — сказал он.

— Мне надоело это слышать.

Он улыбнулся и позволил себе выпить со мной кофе. Он оказался приятным парнем, к тому же одним из лучших центровых баскетбольной команды Аризонского университета, где учился в аспирантуре. Человек ростом в сто шестьдесят сантиметров, который может играть центровым в баскетболе, многого стоит, и мы расстались друзьями. И это было самое приятное. Он бы не допустил этого, если бы думал, что Эсси что-нибудь угрожает.

Я даже не представлял себе, сколько еще ей предстоит.

Она по-прежнему лежала в барокамере под высоким давлением, и поэтому я не видел, как она осунулась. Дежурная сестра ушла в гостиную, предупредив меня, чтобы я не утомлял Эсси, и мы немного поболтали. Мы в сущности и не разговаривали. С.Я. не очень разговорчива. Она захотела узнать новости с Пищевой фабрики и, когда я сообщил ей тридцатисекундное резюме, спросила, что нового о лихорадке. Когда я уже в ответ на ее вопросы из одного предложения наговорил четыре-пять тысяч слов, мне пришло в голову, что для нее это напряжение и мне не надо ее утомлять.

Но она говорила, и говорила связно, и, казалось, не боится; поэтому я вернулся к своей консоли и начал работать.

Как обычно, накопилось немало сообщений, нужно было принимать решения. Когда это было сделано, я выслушал последние сообщения Альберта о Пищевой фабрике и понял, что пора ложиться спать.

Некоторое время я лежал в постели. Не беспокоился. Не чувствовал истощения. Просто позволял напряжению схлынуть. Слышал, как в гостиной ходит ночная дежурная. Из комнаты Эсси доносилось негромкое гудение машин, которые сохраняют жизнь моей жене. Мир далеко ушел вперед. И я это не всегда осознавал. Я еще не вполне осознавал, что сорок восемь часов назад Эсси была мертва. Погибла. Умерла. Не жила больше. Если бы не Полная медицина и большая удача, мне сейчас пришлось бы подбирать траурный костюм.

И какой-то крошечный участок клеток мозга при всем этом как бы невзначай думал, что все было бы гораздо проще, если бы она умерла.

Я любил Эсси, очень любил, желал ей только добра, я испытал сильный шок, узнав о ее страданиях. Меньшинство клеток говорило только от своего имени. И всякий раз, когда возникал вопрос, подавляющее большинство единодушно голосовало за любовь.

Я никогда не понимал вполне, что означает слово «любовь». Засыпая, я даже подумал, не вызвать ли Альберта, чтобы спросить у него. Но не стал. Не Альберта нужно спрашивать, а ту программу, у который следовало спросить, мне не хотелось вызывать.

Продолжали поступать сообщения, и я смотрел, как разворачиваются события на Пищевой фабрике, чувствуя, что происходит какой-то анахронизм. Несколько столетий назад правители Англии и Испании действовали на месяц-два от событий. Никаких кабелей, никаких спутников. Приказы отправляли на парусных кораблях, ответы поступали, как могли. Хотелось бы мне обладать их искусством. Пятидесятидневное расстояние между нами и Хертерами-Холлами казалось бесконечным. Я нахожусь в Генте, а они там, где Энди Джексон (Седьмой президент США; в 1815 году выиграл у англичан сражение под Новым Орлеаном. — Прим. перев.), две недели спустя после окончания войны, еще воюет с англичанами в Новом Орлеане. Конечно, я посылал им приказы. Что они должны спросить у этого парня, Вэна. Какие попытки должны предпринять, чтобы свернуть Пищевую фабрику с курса. И в пяти тысячах астрономических единиц они делают, что им взбредет в голову, а когда мои приказы придут, все это будет уже в прошлом.

По мере выздоровления Эсси улучшалось и мое настроение. Теперь сердце ее работало самостоятельно. Легкие подавали воздух. Ее уже не держали под повышенным давлением, и я мог коснуться ее и поцеловать в щеку. Эсси начала проявлять интерес к происходящему. Когда я посочувствовал, что она пропустила свою конференцию, она улыбнулась. «Все записано, дорогой Робин. Когда ты занят, я просматриваю эту запись».

— Но ты ведь не могла читать свой доклад…

— Ты так думаешь? А почему бы и нет? Я ведь написала тебе программу «Робинетт Броудхед». Ты не знал, что я такую же написала себе? Конференция видела голографическое изображение, и С. Я. Лаврова-Броудхед произнесла текст доклада. И получила всеобщее одобрение. Даже ответила на вопросы, — похвасталась она, — с помощью твоего Альберта.

Удивительный человек! Я всегда это знал. И ожидал от нее поразительных достижений, а когда поговорил с ее врачом, он отрезвил меня. Он на минутку заскочил из больницы, и я спросил, скоро ли нам можно будет улететь домой. Он некоторое время задумчиво смотрел на меня через свои голубые контактные линзы. «Мне кажется, вы не совсем понимаете, как серьезно она пострадала, мистер Броудхед. Сейчас она просто собирает остатки своих сил. И они ей еще понадобятся».