Слово - Сергей Алексеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– «Не пристало ли нам, братья, начать старыми словесами печальные повести о походе Игоревом…»
– Стой! Хватит! – Гудошников пристукнул кулаком. – Старыми словесами… Старыми! Если автор предлагает начать повесть старыми словесами, значит, были и новые, так?
– Да, по логике так.
– Ну вот, отсюда и надо плясать, от этой печки… В то время еще существовала литературная традиция, эти старые словеса. И манера своя была, и стиль, и образы… Автор «Слова» был продолжателем этих традиций, приверженцем их. Потому он и Бояна вспоминает с первых строк и о старых словесах упоминает. Он был не одинок, он только отъединил свое произведение от других, сам, умышленно. И будто бы вызов бросил новым словесам. Он отделил «Слово» в самом его начале, чтобы не путали его с новой, традицией… Потому оно до сих пор и выделяется среди всех остальных! Потому мы сейчас и удивляемся и не можем его в один ряд со всеми поставить. А его и не нужно ставить. – Гудошников, забыв о чае, достал из мешочка траву и стал мять ее в руках. Пестрая труха медленно осыпалась на пол. – «Слово», оно, как последний солнечный луч перед закатом: посветило и ушло за горизонт. Его нужно рассматривать отдельно, и слышать надо отзвук дохристианской литературы! Это же целая эпоха! Эпоха!.. А мы от чего меряем древнерусскую литературу? А иногда и культуру вообще? Да от христианства же! – Он рассыпал остатки трав, отряхнул руки. – Давай чай пить!
Несколько минут они сидели молча, занятые чаем. Сердито посапывал чайник на плитке, пахло полем, покосом.
– Ты заметила: в «Слове» о Боге и не поминается. Что есть в конце, так это уже более поздняя доработка, приписка… Ум и чувства автора «Слова» еще не были засорены христианской культурой. Он от нее умышленно отгораживался. Потому мы сейчас и восхищаемся!.. Нам радоваться надо, что «Слово» дошло до нас почти без христианской редакции. А вот «Повести временных лет» не повезло: ее, пожалуй, сорок раз редактировали… Боян-то – кто? Язычник, внук Белеса… – Гудошников перевел дух, взглянул на собеседницу:
– Ну, что молчишь?
– Я слушаю, – прошептала Таня. – Нам на лекциях говорили, что христианство послужило толчком к развитию литературы на Руси… И письменности…
– Я с этим согласен: послужило… Но мы привыкли учитывать лишь то, что послужило, а что взято и уничтожено – никто не считал и не считает. Христианство увело развитие древнерусской литературы по другому руслу, по тому, которое было выгодно религии. И не случайно много литературных памятников эпохи христианства сохранилось. Вера-то книжная, книги береглись. И наоборот, еретические сочинения уничтожались. Народ слишком вольный был, непокорный. Почему нас «Слово» притягивает, завораживает? А человек в «Слове» – вольный! Сильный там человек, красивый! Он как горностай, как сокол под облаками! Он там с природой говорит как с ровней. И голос у человека сильный! «Девицы поют на Дунае – вьются голоса через море до Киева!» А христианству надо было этого человека в церковь загнать, в теснину, на колени его перед Богом поставить, с червем земным сравнять, адом напугать… Помните «Житие Александра Невского»? Это был русский человек, но каким же его христианство показало?.. Каким ему нужно было, таким и показало. А как бы воспел его Боян, соловей старого времени? «…скача по мысленному древу, летая умом под облаками, свивая славу обоих половин этого времени, рыща по тропе Трояна через поля на горы…» – Он помолчал, одним глотком допил чай и со стуком поставил стакан. Таня вздрогнула. – Но – увы! – «Слово» одиноко! И о Невском уже некому было сказать старыми словесами…
Он круто развернулся и похромал в кабинет.
– Я не совсем вас поняла, – проронила Таня, ступая следом. – Но я потом все обдумаю и…
– А все и не надо понимать, – на ходу бросил Никита Евсеич, – сначала надо больше чувствовать… Понятие потом само придет. Я и говорю тебе: рано за «Слово» браться. Ты думай о нем и молчи. Как только созреешь, от ветки отпадешь – тогда говорить начинай.
– А как же с уроком? Я же хотела провести урок…
– И проводи! – Гудошников обернулся. – Как задумала, так и делай.
– Я им хотела показать…
– Показать? А почему бы и не показать? Обязательно показать! – Он взял ключи из ящика стола и решительно направился к двери хранилища. – И не только показать – дать пощупать. Как говорят: русский глазам не верит… – Он отомкнул замки, распахнул дверь. – Проходи сюда!
Таня робко шагнула через порог, остановилась.
– Смелей! – Гудошников открыл шкаф, наугад вынул книгу в черном кожаном переплете… – На! Показывай! Кержаки, знаешь, как говорят? Книга жива, пока ее читают. Бросили читать – и книга погибла.
– А мне говорили… Я пошла в библиотеку, – вдруг заволновалась Таня. – А мне сказали… Там книги не дают на руки… Я просила… Сказали, и вы не дадите…
– Как не дам? Дам! – Он вынул еще одну книгу из другого шкафа. – Вот еще одна, старопечатная. Тоже покажи… Стой-ка, а ты читать-то их прочтешь? Сама?
– Мы учили в институте… – растерялась Таня. – Я немного читаю, трудно, правда…
Гудошников порылся, достал книгу без переплета.
– Вот тебе букварь, учись.
– Спасибо…
– Это тебе спасибо… Только береги, понятно? Проведешь урок – вернешь.
– Вы не волнуйтесь! Я сберегу! Я буду…
– Ты погоди, – прервал ее Гудошников. – Ты как собралась «Слово» им читать? В переводе?
– В переводе…
– Читай на древнерусском. Выучи и читай. Надо, чтобы они слово не только видели и щупали книгу, надо, чтобы слышали… Время еще есть, целых два дня до первого сентября. Успеешь.
Он запер хранилище, спрятал ключи.
– А можно, я не одна приду? – вдруг спросила Таня. – У меня друг есть…
– Приходите, – разрешил Гудошников. – Хоть друга, хоть подругу веди…
Гостья бережно уложила книги в портфель, замялась.
– Иди-иди! – сказал Гудошников. – Не бойся, у тебя получится. Только старайся.
И лишь когда она вышла из дома Гудошникова и направилась к калитке, глядя в окно, Никита Евсеич вспомнил, откуда он знает эту девчонку. Жаром обдало голову, заныло сердце…
Перед глазами стояла живая Александра Алексеевна, Саша, и тянулся куда-то в бесконечность коридор Олонецкой школы…
Она ждала его до последнего часа. Все надеялась, что он вдруг придет и решит, что делать, хотя понимала: откуда же ему взяться в окруженном городе?.. Решила сама: Степана отправила на «большую землю» и пошла токарем на оборонный завод. Потом тяжело заболела. Никто тогда не ставил диагнозов. Диагноз был один – голод и холод.
Александру Алексеевну нашли уже мертвой, скрючившейся.под тремя одеялами, в пустой, давно не топленной квартире.
