Все под контролем (Сборник) - Алексей Калугин

Естественно, я не одобрял контрабанду во времени. Даже если она, как уверял Марин, никак не влияла на ход исторического процесса, это была деятельность, на которую Департамент контроля за временем наложил запрет. Но, с другой стороны, сразу же ответить отказом, даже не узнав, что именно собирался предложить мне Марин, было бы просто глупо. Поэтому я с серьезным видом кашлянул в кулак и, посмотрев на Марина, спросил:

– О чем, собственно, идет речь?

– О рукописях Шекспира, – как ни в чем не бывало ответил Марин.

– Всего-то? – усмехнулся я.

То, что сказал Марин, и в самом деле показалось мне смешным. Он говорил о рукописях Шекспира так, словно речь шла о мелких разменных монетках XVI века, которые каждый путешественник во времени, воспользовавшийся услугами Бюро по туризму, имел право прихватить с собой в качестве сувенира.

– А что вас смущает, Вальдемар? – с недоумением глянул на меня Марин.

– Что меня смущает? – возмущенно всплеснул руками я. – Ну, например, то, что вы предлагаете мне похитить рукописи Шекспира!

Услышав такое, Марин удивленно округлил глаза. Мне показалось, что он едва удержался, чтобы не замахать на меня руками.

– Да бог с вами, Вальдемар! Вы неверно меня поняли!

– Да?

Я несколько смутился. В самом деле, стоило ли так горячиться? Марин ведь и в самом деле не сказал пока ничего, помимо того, что речь идет о рукописях Шекспира. А я почему-то сразу решил, что он задумал их похищение.

– Так что вы предлагаете?

Марин оперся локтями о колени и, переплетя пальцы рук, наклонился вперед. Он как будто хотел сократить разделявшее нас расстояние, чтобы подчеркнуть тем самым, насколько деликатно предложение, которое он мне делал.

– Вам ведь известно, Вальдемар, что к тому времени, когда исследователи начали проявлять серьезный интерес к творчеству Шекспира, не сохранилось ни одной его рукописи. Более того, ни одной строчки, написанной его рукой. Существует всего четыре достоверных автографа Шекспира, – подписи, поставленные им под официальными документами. Судьба рукописей Шекспира неизвестна. Быть может, они просто затерялись среди копий, сделанных для театров, ставивших пьесы Шекспира. А может быть, пошли на растопку камина в холодный зимний вечер. Судя по всему, Шекспир полагал, что не имеет смысла хранить черновики пьес, разошедшихся во множестве копий. В любом случае рукописи Шекспира исчезли безвозвратно. Таким образом, я полагаю, что мы никому не причиним вреда, если попросим Шекспира передать свои рукописи нам.

– Нам? – непонимающе переспросил я.

– Нам, – утвердительно наклонил голову Марин. – Все очень просто, Вальдемар: вы отдаете Шекспиру подготовленную вами рукопись очередной пьесы, а он передает вам переписанную его собственной рукой копию той, которая уже идет в театре.

– И что же мы будем делать с рукописями Шекспира? – я все еще не понимал, куда клонит Марин.

– Видите ли, Вальдемар, по роду моей деятельности мне приходится общаться с самыми разнообразными людьми. В частности, я знаком с несколькими весьма состоятельными коллекционерами, которые, как я полагаю, заплатят неплохие деньги за подлинные рукописи Шекспира. И при этом, что немаловажно, не станут задавать никаких вопросов относительно их происхождения. Имея дело с одним из них, мы можем быть уверенными в том, что рукописи осядут в частной коллекции. Таким образом, тайна рукописей Шекспира так и останется тайной для всех, за исключением нескольких посвященных, – заговорщицки улыбнувшись, Марин указал сначала на меня, затем – на себя. – А мы с вами получим средства, необходимые для осуществления нашего проекта.

Изложив свой план, Марин умолк. Он не торопил меня с ответом, представляя возможность все тщательно обдумать и взвесить.

Не знаю, что именно сыграло тут решающую роль, но в конце концов я принял предложение Марина. Быть может, меня убедило то, что он все время говорил «мы», подчеркивая тем самым, что вовсе не собирается взваливать на меня одного всю ответственность за столь непростое решение. А может быть, меня подстегнуло то, что я уже и без того нарушил закон. Так стоило ли после этого идти на попятную? Тем более что Марин был абсолютно прав – у меня не было никаких иных источников финансирования нашего проекта.

А может быть, все дело заключалось в том последнем доводе, который привел Марин, видя, что я все еще сомневаюсь.

– Существует еще одна причина, по которой мне хотелось бы, чтобы рукописи Шекспира оказались в частной коллекции, откуда они очень не скоро попадут в руки экспертов, – Марин тяжело вздохнул и, вытянув руки перед собой, свел вместе кончики пальцев. – Рукописями Шекспира, вне всяких сомнений, интересуется и Департамент контроля за временем. И если мы не сумеем их изъять, это непременно сделают агенты Департамента. Вы полагаете, у них не вызовет подозрений тот факт, что все пьесы Шекспира написаны сразу же набело, без единой помарки?

С этим было трудно поспорить. Я угодил в ловушку, которую сам же для себя построил. И я сделал единственное, что мне оставалось в такой ситуации.

– Согласен, – сказал я Марину.

Глава 20

Последующий год был очень необычным для меня. Необычным в первую очередь в плане того, как я начал воспринимать действительность.

Жизнь разделилась для меня на два уровня. Я, как обычно, ходил в Академию, готовил какие-то статьи для сетевых журналов и сборников, иногда встречался с друзьями, чтобы обсудить то, как быстро летит время и как неумолимо оно изменяет нас, хотим мы того или нет. Но одновременно с этим я на каком-то подсознательном уровне постоянно ощущал свое присутствие рядом с Шекспиром. Быть может, это была всего лишь игра воображения, но порой мне казалось, я точно знаю, что он делает в тот или иной момент.

Вот сейчас он сидит в небольшой комнатке, которую снимает у бондаря на южном берегу Темзы. У бондаря больная жена и трое детей – две дочери и сын. Девочки еще слишком малы, а сын уже помогает отцу в работе. Но все равно денег на жизнь им катастрофически не хватает. Поэтому и сдает бондарь комнату под лестницей безвестному актеришке, который ведет себя так надменно, словно он самый знаменитый человек в Лондоне после Ее Величества королевы Елизаветы. За окном уже темно. На столе, рядом со стопкой исписанных бумаг, горит огарок свечи. Глядя на мерцающее пламя, Шекспир покусывает кончик пера.

Все это я вижу настолько отчетливо, что порою мне кажется, будто я сам нахожусь в той же комнате. Шекспир не видит меня, потому что я стою у него за спиной. Но, стоит мне только сделать движение или шумно вздохнуть, как он, вздрогнув, обернется. Но я не хочу, чтобы он видел меня. Вытягивая шею, я пытаюсь заглянуть через плечо сидящего на стуле человека, чтобы разглядеть строки, написанные на бумаге, которая лежит перед ним. Но, как я ни стараюсь, у меня ничего не выходит. Строки расплываются и меркнут, буквы наползают друг на дружку, словно уродливые жуки, превращая слова в бессмысленное месиво штрихов, черточек и полуокружностей.