Все под контролем (Сборник) - Алексей Калугин

– «Ворон, только что добившийся успеха, обрядившись в наши перья»! – восклицал, потрясая текстом статьи, Шекспир. – «Настоящий пройдоха, представляющий себя единственным потрясателем сцены»!.. И это написал человек, которым я некогда восхищался!.. Да ни одна из его паршивеньких пьесок и в сравнение не идет с «Генрихом Шестым», которого он посмел критиковать!.. Мерзкий писака, неспособный создать ничего стоящего, а потому со злостью, словно бешеный пес, набрасывающийся на того, кто представляется ему подходящим объектом для травли!..

В его гневных и по большей части совершенно бессвязных репликах, как ни странно, совершенно искренне звучала уязвленная гордость автора, выстрадавшего свои произведения и вместо понимания наткнувшегося на глухую стену тупого неприятия.

В том году в Лондоне свирепствовала эпидемия чумы, унесшая одиннадцать тысяч душ. На воротах домов, пораженных чумой, были нарисованы красные кресты и вывешены деревянные таблички с надписью «Господи, помилуй нас!». Королева укрылась от эпидемии в Виндзорском дворце, куда не пускали посторонних. Театры, как места скопления людей, а следовательно, возможные рассадники заразы, по приказу властей были закрыты, и Шекспиру почти год пришлось провести в своем родном доме в Стратфорде.

Похоже, он не испытывал большой радости от общения со своими родителями и женой. Во всяком случае, когда мы вновь встретились с ним год спустя, зимой 1593-го, он рассказывал не о своей семье, а о знакомстве с графом Саутгемптоном. Он даже мечтал написать поэму и посвятить ее своему новому другу и покровителю. Мне об этом, конечно же, было известно заранее, и вместе с пьесой «Укрощение строптивой» я передал Шекспиру две поэмы: «Венера и Адонис» и «Изнасилование Лукреции».

В том же году поэма «Венера и Адонис» была напечатана «ин-кварто» Ричардом Филдом, земляком и другом детства Шекспира. Радости Шекспира не было границ, – это была его первая опубликованная работа! Видели бы вы улыбку, сиявшую на его лице, когда он вручал мне эту тоненькую книжечку, на обложке которой он сделал надпись: «Вальдемару Хвостову от Уильяма Шекспира. Надеюсь, вы по достоинству оцените сей труд». Можно было подумать, что он был уверен, будто я никогда прежде не читал «Венеру и Адониса».

Зимой с 1593 на 1594-й, выдавшейся на редкость теплой и слякотной, труппа «Комедианты Пембрука» оказалась на грани разорения из-за закрытия театров во время продолжающейся эпидемии чумы и, чтобы как-то свести концы с концами, отправилась в турне по провинции. Но Шекспир не поехал вместе со всеми. Получив выгодное предложение, он остался в Лондоне и присоединился к «Комедиантам лорда-камергера».

Расчет оказался верным. К концу 1594 года эпидемия чумы пошла на убыль, и «Комедианты лорда-камергера» буквально за одну неделю превратились в ведущую лондонскую труппу, предоставив вниманию столичной публики уже давно готовую новую пьесу Шекспира «Комедия ошибок».

Именно с этого момента у Шекспира начала все заметнее проявляться коммерческая жилка. В конце 1594 года он покупает десятипроцентный пай «Театра». Три года спустя покупает второе по величине кирпичное здание в Стратфорде, уплатив за него 60 фунтов. В том же, 1597 году он начинает операцию по спекуляции ячменем. Закупив десять четвертей ячменя на сумму 25 фунтов, – сельский работник мог заработать такие деньги за три года! – он свалил его в подсобных помещениях своего нового дома. В 1599 году он прикупает дополнительный пай в «Глобусе», только что построенном братьями Бербидж взамен «Театра», который пришлось разрушить по причине того, что срок на аренду земли, на которой он стоял, истек. Еще через пару лет он приобретает за 320 фунтов 107 акров пахотной земли в Олд Стратфорде.

Я так точно называю все суммы и цифры, потому что сам Шекспир с гордостью перечислял их мне. Своим финансовым успехам он радовался не меньше, чем литературным достижениям. Быть может, это было именно то, что психоаналитики называют замещением? Шекспир вполне серьезно считал себя талантливым драматургом, но при этом на подсознательном уровне все же понимал, что он лишь переписывает чужие пьесы, которые затем выдает за свои. Поэтому ему был необходим успех на каком-то ином, нелитературном поприще, который он автоматически переносил бы и на свою деятельность в роли драматурга.

Не составляло труда заметить, что Шекспир тратит гораздо больше, чем мог себе позволить артист даже самой преуспевающей театральной труппы, являющийся одновременно еще и талантливым драматургом, чьи пьесы идут нарасхват. Но я не пытался разобраться в том, откуда у него деньги. Как-то раз, кажется на третий или четвертый год нашего знакомства, во время очередной нашей встречи, в ходе беседы у меня сложилось впечатление, что Шекспир пребывает в несколько стесненном финансовом положении. Я весьма деликатно поинтересовался, не согласится ли он принять от меня некую сумму под беспроцентный заем.

– Ни в коем случае, – почему-то с улыбкой взглянул на меня Шекспир. После чего добавил: – Вы и без того сделали для меня слишком много.

Наверное, стоит отдельно сказать о сонетах.

Я передал Шекспиру первые стихотворения летом 1593 года. Последние – в 1598-м. Ирония заключается в том, что я воспроизводил их по изданию Джорджа Элда 1609 года, которое было посвящено мне. Шекспир отрицал, что передавал сонеты в печать. Хотя, как я полагаю, он лукавил. Когда я поинтересовался у самого Элда, кто именно передал ему сонеты для печати, он как-то очень уж неопределенно принялся описывать мне темноволосого мужчину среднего роста, весьма представительного и разговаривающего со странным акцентом. Образ этот мог быть как вымышленным, в том случае, если Шекспир попросил Элда никому не говорить, что это он принес сонеты, так и реальным, поскольку Шекспир вполне мог попросить о небольшой услуге кого-то из своих друзей.

Не скрою, мне польстило то, что Уильям наконец хоть как-то оценил мои заслуги в становлении его как драматурга. И все же мое мнение о нем все сильнее изменялось не в лучшую сторону. Помимо того, что Уильям слишком много времени уделял финансовым делам, мне не нравились заносчивость и высокомерие, проявляющиеся в нем с некоторых пор. Начало этому процессу положил, если не ошибаюсь, родовой герб, который Шекспир получил в 1596 году. Теперь он был знатным господином, требующим к себе уважения. Ну а уж когда после восшествия на престол короля Якова Первого труппа «Комедианты лорда-камергера» была преобразована в «Комедиантов короля в качестве лакеев Его Величества», распиравшая Шекспира тщеславная гордость перевалила все мыслимые границы. Порою он казался мне похожим на огромный мыльный пузырь, готовый лопнуть в любую секунду. И пузырь этот надул я.