Мифология «голодомора» - Елена Прудникова

Вы можете себе представить, что чувствовали крестьяне, видя, как гниет на пунктах зерно, которое они с таким трудом, отрывая от себя, туда свозили? Лучшей агитации против государственных закупок и не придумаешь.

Тем не менее, в той же Одесской области, несмотря на прямой запрет Москвы, комитет по заготовкам разрешил открыть 67 глубинных пунктов, а открыто было 98, и на 87 из них к ноябрю 1932 года скопилось 40 000 тонн зерна. Причем многие пункты открывались на расстоянии всего 10–20 км от станций железной дороги — зачем они, такие, нужны? Однако, несмотря на малое расстояние, хлеб из них не вывозился.

Что это — разгильдяйство или вредительство? Впрочем, какая разница?

Снова репортаж из Зиновьевского района — уж если власти чудят, так в причудах не мелочатся.

«Несмотря на то, что в Зиновьевском районе УССР станционные склады не загружены, районные организации, кроме имеющихся 12 глубинок, открыли еще 8. Весь хлеб сдается на глубинки, откуда он совершенно не вывозится. В ближайшие дни все глубинки будут заполнены, ибо на этих пунктах находится не только хлеб, но и зерно заготовок прошлого года».

А ведь в прошлом году на Украине тоже был голод! Получается, что хлеб так и пролежал невостребованным и неучтенным — еще директивой ЦК образца 1931 года заготовленным признавался только тот хлеб, который подвезен к железнодорожным станциям и пристаням. Собранный на глубинных пунктах хлеб находится где-то между небом и землей: с одной стороны, собран, а с другой — в планы не попал. А значит, планы не выполнены! Вот и повод еще раз пройтись по хозяйствам в поисках недоимок — и еще поворовать!

Центральные методы и местные перегибы

Поскольку усилия местных органов приносили мало толку, в октябре в зерновые районы отправились чрезвычайные комиссии — прямо как в 1927 году. На Украину поехал Молотов, на Северный Кавказ — Каганович. Районные руководители и председатели колхозов летели со своих мест, как вспугнутые птицы — некоторые из партии, а кое-кто и под суд. Какой-то толк от всего этого был — вот только какой? Зато снова начали плодиться «перегибы».

Следующей мерой, после требований и уговоров, стал полный запрет рыночной торговли зерном, мукой и печеным хлебом (последним — в количестве более 1 пуда) в районах, не выполнивших план хлебозаготовок. Логично: если нет зерна на выполнение госзаказа, то откуда оно берется для продажи? Весь вывезенный на рынок товар конфисковывался и зачислялся в фонд хлебосдачи.

Применялись, хотя и не так часто, как об этом говорят, и пресловутые «черные доски». Если село заносили на эту самую «доску», в нем немедленно прекращалась государственная и кооперативная торговля, вывозились все товары из лавок, досрочно взыскивались кредиты и прочие финансовые обязательства.

Тут надо правильно понимать, что представляла собой эта мера. Мы уже говорили про взаимные обязательства. Раз крестьяне не выполняли свои обязательства — поставлять по твердым ценам продовольствие — то и государство не выполняло свои. Это не значит, что жители опальных селений не могли впредь получать кредиты или покупать спички и керосин. Все было можно — но уже на черном рынке, по совсем другим ценам и под совсем другие проценты. С точки зрения бизнеса это вполне справедливо, не так ли?

Что касается местных методов добычи хлеба, то они были… разными.

Мы не станем приводить здесь знаменитое письмо Шолохова — его и так не читают разве что из утюга. Однако Северный Кавказ, особенно казачьи станицы Дона — не показатель. Партийный и советский актив в этих районах состоял почти исключительно из иногородних. Между ними и казаками лежала такая ненависть и такие реки крови, что и те, и другие пользовались любой возможностью, чтобы отыграться за родственников, вырезанных в Гражданскую.

Возьмем, к примеру, Нижне-Волжский край, куда приехал в качестве уполномоченного секретарь ЦК ВКП(б) Постышев. Естественно, он тоже требовал любыми средствами выполнить план хлебозаготовок. Впрочем, «любых средств» в его распоряжении было немного — снять с работы не обеспечивших хлебопоставки руководителей, отдать их под суд, да посадить с конфискацией тех, кто не выполнял государственные поставки. Если хлеб в хозяйствах был — это могло сработать. Если не было — не могло. Беда в том, что комиссия и уполномоченные по хлебозаготовкам не знали, в каких из не выполнивших план хозяйствах хлеб есть, а в каких нет, поэтому гнули к земле всех — естественно, с перегибами.

Так, например, крайком в принципе не возражал против того, чтобы у колхозников забирали хлеб, выданный на трудодни, — если они имели излишки сверх необходимого для питания семьи или получили хлеб незаконно. Результатом стало то, что в отстающих хозяйствах забирали все продовольствие, вычищая амбары «под метелку».

Или, например, Постышев запретил накладывать дополнительные задания на те колхозы, которые полностью выполнили план. «Партия не позволит, чтобы за счет нерадивых трогали хорошие колхозы», — открытым текстом заявил он. Как вы думаете, накладывали дополнительные задания? Правильно думаете. Когда над районным руководством висит перспектива суда, станет ли оно считаться с какими-то запрещениями? Вот и забирали сначала план, потом встречный план, потом для выполнения плана всего района…

Что касается перегибов… то интересно, все-таки, устроены историки! Тот же Виктор Кондрашин, который вгоняет факты в свою теорию не то что молотком — топором, иногда пишет удивительные вещи. Вот, например, написанный им портрет уполномоченного по хлебозаготовкам, замечательным образом обесценивающий всю книгу об ужасах коллективизации, в которой он приведен. Мы и сами могли бы изобразить нечто подобное — но пусть лучше это сделает человек, придерживающийся противоположной точки зрения.

«Многие уполномоченные по хлебозаготовкам, сельские активисты, коммунисты и комсомольцы… искренне верили в необходимость насилия над крестьянами… В большинстве своем выходцы из беднейших слоев, знавшие в доколхозной деревне и голод, и кулацкую кабалу, они с энтузиазмом восприняли идею коллективизации и активно ее проводили. Работая не покладая рук на колхозных полях, изо всех сил стремясь организовать общественное хозяйство, они видели, как основная масса односельчан недобросовестно относится к колхозному труду, как многие из них воруют колхозное зерно, нередко в самый напряженный период полевых работ бросают все и уходят из деревни. Ведь именно они, как правило, перевыполняли нормы и несколько раз, нередко полуголодные вытягивали в колхозе все основные сельскохозяйственные работы. Поэтому для них выполнение жестких директив районного руководства с помощью методов принуждения психологически не было трудным»[234].

Скажите, уважаемый читатель: а какую позицию вы бы заняли на месте этого уполномоченного? Наверное, посчитали бы, что лодырей ни в коем случае нельзя наказывать голодом, что работать все должны по способностям, а получать — по потребностям. Так? Тогда ответьте еще на один вопрос. Вы всей семьей делаете в квартире ремонт: работаете не покладая рук, клеите, красите и пр. А ваш великовозрастный сын все это время лежит на диване перед телевизором. Когда он в конце дня, скривив рот, заявит, что на ужин могло быть что-нибудь и повкуснее вареной картошки — куда и какими словами вы его пошлете?

То-то же…

Общую картину хлебозаготовок в УССР привел в своем письме Сталину от 27 декабря 1932 года только что назначенный на Украину секретарь ЦК КП(б)У Мендель Хатаевич. Считавший, кстати, что в очередной раз уменьшенный план (315 млн пудов с учетом гарнцевого сбора) республика должна была дать без особого напряжения. Вместо этого получилось черт знает что…

«Украина вошла в текущие хлебозаготовки с трудностями, вытекающими из прошлой хлебозаготовительной кампании и из весенней посевной кампании текущего года…

От массовых перегибов, имевших место на Украине в конце прошлой хлебозаготовительной кампании, подавляющее большинство работников ударилось здесь после окончания весеннего сева в другую крайность — в сторону отказа от всякого твердого администрирования на селе… Можно прямо сказать, что с конца октября большинство украинских руководящих кадров было под гипнозом „перегибобоязни“. Благодаря этому не принимались никакие меры против растаскивания и разбазаривания урожая, которое происходило в широчайших размерах…

Значительная часть колхозников, имея на своей памяти весну этого года, страховали себя сами, растаскивая урожай и не веря в то, что они обеспечены хлебом по трудодням. В этих условиях важнейшей задачей парторганизаций было совместить твердые революционные меры борьбы против разворовывания колхозного и совхозного урожая с выдачей натуральных авансов колхозников только по трудодням… чтобы на этой основе повысить во всей массе колхозников стимул к борьбе за урожай, за скорейшее окончание и лучшее проведение уборки. На деле же из всей той части урожая, которая пошла на распределение между колхозниками (не считая разворованного) от 40 до 75 % было распределено и израсходовано уравнительно, по едокам на общественное питание. В результате честно и добросовестно работающий колхозник, имеющий большое число трудодней, получил по своим трудодням на руки, в порядке авансирования хлеба в 2 и в 2 1/2 раза меньше того, что ему причиталось, а лодырь, дезорганизатор колхозного производства, который имеет мало трудодней и занимался разворовыванием урожая, получил и сожрал в добавление к тому, что украл, половину и более половины того хлеба, который следовало бы выдать по трудодням тем, кто их выработал. Этим, в значительной степени, приходится объяснять то положение, при котором Степь Украины еле-еле заканчивает в этом году обмолот в декабре…»