Белая малина: Повести - Музафер Дзасохов

Чем ближе я подъезжаю к селу, тем все сильнее одолевают меня тяжкие думы, тем все чаще оказываюсь я в собственных глазах в положении провинившегося. Я и в самом деле виновен, это точно! Никогда не предполагал, что жизнь моя может так круто измениться. Пять лет назад я уезжал из села, чтобы приобрести специальность учителя начальных классов, после чего рассчитывал вновь вернуться в родные места. Но судьба распорядилась по-своему, и вместо техникума я неожиданно для себя оказался в институте. Радости мне это не принесло никакой, скорее муки и беспокойство. Что станет с сестренками, как они будут одни, без меня? Но, как говорится, нет судьи более сурового и неподкупного, чем время. Оно все ставит на свои места, всему дает точную оценку.

Пять лет пролетели как одно мгновенье. И с сестрами, к счастью, ничего плохого не случилось. Как говорит старушка Надыго, судьба каждого предопределена свыше, чему суждено быть, того не миновать. Впрочем, о чем говорить? Сестры-то были вдвоем, это я был один все эти годы. Ну, это я так, для красного словца, а вообще-то Дунетхан и Бади оказались в более трудном положении, чем я. Когда умерла Дзыцца, они были еще совсем детьми. Бади шел всего двенадцатый год, она училась в пятом классе. Дунетхан была старше ее лишь на год. После моего отъезда девочки оказались одни, но не испугались трудностей, даже меня, случалось, поддерживали и подбадривали в трудную минуту. При этом они умудрялись и от подружек ни в чем не отстать. Бывало, Дунетхан даже в общежитие ко мне приезжала. Соберет нестираную одежду, а на следующий день приносит мне ее чистой и отутюженной. Потом и она упорхнула из родительского гнезда. Но о нашей малышке Бади мы никогда не забывали, наведывались к ней и вместе, и порознь. Так вот и бежали годы.

С той поры, как мы с Надыго сидели под тутовником, Уршдон унес немало воды к Тереку, ну и Куыройыдон тоже не дремал. Конечно, пять лет назад у меня были одни понятия, сейчас другие, более твердые, устоявшиеся. И все же с таким чувством вины я еще никогда не ехал домой. Эх, будь жива наша мать, сейчас все было бы иначе!

Дзыцца, Дзыцца! Подвела ты нас, покинула безвозвратно, навсегда, теперь одинокая лесная ворона и та, считай, богаче нас. Каждый твой завет служил для нас твердой опорой в жизни. Не смог я запомнить всего, чему ты нас учила, не то сумел бы избежать ошибок, не нуждался бы так остро в помощи, как теперь. Но и сейчас, благодаря тебе, я чувствую в себе достаточно сил, чтобы не потеряться в жизни. А в ней немало поворотов, каждый из которых надо учитывать. Порой, чтобы сорваться в пропасть, достаточно бывает скользкого камешка под ногами. Преодолеть все преграды удается лишь немногим. Нет людей, которые бы не ошибались. Но и ошибки бывают разные. Не обратишь внимания на маленькую ошибку, она незаметно превращается в большую, исправить которую уже бывает невозможно.

Но если уж ты решился оставить отчий дом, счастье и благополучие этого дома не должны бесследно исчезнуть, на новом месте они должны пустить новые, еще более крепкие и могучие корни. У меня же пока не было сил покинуть дом, равно как и уверенности поселиться на новом месте. Я боялся оказаться в положении человека, который, отплыв от одного берега, не может пристать к другому. Беда, если свои перестанут считать тебя своим, а другие отторгнут тебя, как чужого. Выбрать предстояло единственный и самый верный путь. Ошибаться мне было нельзя: оставшись за старшего в семье, я не имел права обмануть доверия своих сестер.

Рейсовый автобус мчал меня знакомой дорогой. Раньше до села надо было добираться на поезде, к тому же приходилось делать целый крюк. Пассажиры тратили уйму времени, проводили в дороге мучительную ночь. Теперь же всего через час я уже в Ардоне. Автобус миновал Таргайдон, на повороте к Алагиру остановился. Отсюда надо топать пешком. Во многие близлежащие села теперь ходят автобусы, но наше пока не в их числе. Как любит говаривать старушка Надыго, Бог нас обделил.

Бог многим обделил Барагуын. Средней школы у нас нет, сколько помню, мы ходили в школу в Джермецыкк. Учителей у нас до сих пор не хватает, они приезжают к нам из других сел. Немалую трудность для жителей создает отсутствие базара. Скажем, понадобилось тебе продать курицу, так шагай за шесть-семь километров, а если где поближе об этом заговоришь, тебя осмеют, как ненормального. Еще одна проблема связана с мостами. Прежде чем перебраться на другой берег Уршдона, жителям приходится совершать немалый окольный путь. Сколько раз мы наводили мосты у реки, столько же раз их уносило половодье, так что людям опять приходилось прибегать к обходам.

Услышь меня кто-нибудь, так наверняка решил бы, что из такого села надо бежать без оглядки, ночью и днем, в любое время суток. И ошибся бы! Второго такого села, как наше, не сыскать нигде на свете. Узнаешь его уже издали, по высоким тополям, а все село вообще утопает в зелени.

Кажется, что это не село, а лес. Особенно часто у нас встречается вишня. Летом мы не знаем, куда ее девать. Свой или чужой, взбирайся на дерево и рви, сколько тебе захочется. Никто на тебя в обиде не будет. Ведь это всего лишь вишня!

Ничего плохого не скажешь и о наших реках. Зимой они не замерзают, летом вода в них холоднее льда. Не только жители Джермецыкка, куда мы ходим в школу и на базар, но и жители других соседних сел приезжают на наши мельницы молоть зерно. О рыбе, что водится в реках, я и говорить не стану, потому что слава о нашей форели разошлась далеко вокруг.

Электрический свет не во всех селах появился сразу, у нас же он с каких пор горит! Провода Беканской электростанции прошли через Барагуын, так что наши дома были в числе тех, у кого свет зажегся первым. Сколько веселых насмешек претерпели мы из-за земляной груши — кервеля, а в голодные военные годы кервель спас от голода не один десяток людей.

Ну вот, я, кажется, увлекся и стал расхваливать свое село, как тот кулик — болото. Но что, если достоинств у него и в самом деле больше, чем недостатков. Во всяком случае, для меня нет на этой земле места, дороже моего родного села. Ничто не доставляет мне такого удовольствия, как вид холмов вокруг села, ничто так не радует, как пронзительно синее небо и золотое солнце над ними!

Вон Каууат. Если бы я не завидел его с околицы села, мне бы показалось, что мир перевернулся, ведь все те годы, что я провел здесь, Каууат стоял перед моими глазами. Когда-то там размещались овчарни и мы ходили туда за кизяком. Этим древним видом топлива когда-то пользовались наши отцы и деды, кизяк обогрел немало бедняцких жилищ. Ну а глиной, доставленной из Каууата, еще и сегодня обмазаны стены нашего хлева.

Старожилы рассказывали, что когда-то на Каууате смастерили приспособления, с помощью которых из подсолнечных семян давили масло. Там же вроде бы были найдены запасы каменного угля, правда, их пока решили не трогать до лучших времен. Скорее всего эти времена давно настали, однако об угле почему-то больше никто не вспоминает. Забвению порой предаются не только мелкие дела, но и крупные.

Холмы Карджына и Джермецыкка поднимаются высоко, но и Каууат рядом с ними выглядит достойно. Есть в его суровой внешности нечто горделивое. Он лежит вытянувшись, формой своей напоминая большой продолговатый батон. Впрочем, все в природе красиво, уместно, соразмерно.

Слева взгляду открывается цепь белоснежных горных вершин, ниже линии гор — поросшие лесом холмы, зеленые луга, просторные ровные поля. Смотришь на эту сказочную красоту и понимаешь, как едина, сплочена природа, и в это единение составной частью входит и мое родное село с его высокими тополями и прямыми улицами, с серебристыми ручьями и говорливым Уршдоном, с его сердечными и хлебосольными людьми.

Каждому из нас дорого место, где ты родился, место же, где родился и вырос, — дорого вдвойне. Мои предки родились в горах, там же увидели свет мои мать и отец. Там, в горах, прошла жизнь многих поколений их и моих предков. Могу ли я не дорожить горами! Люблю я их безумно, меня влечет к ним неведомая сила. Не раз и не два доводилось бывать мне в горах, я посетил родину отца, побывал на родине матери, и все же есть какая-то особая, ни с чем не сравнимая прелесть в моем родном селе, сердце воспринимает его с обостренным чувством нежности.

Направляясь в село, я рассчитывал избавиться от тревожных мыслей, на деле же оказался вовлеченным в их водоворот. Да, от жизни не убежать, в противном случае каждый старался бы схорониться где-нибудь в укромном местечке и жил бы себе припеваючи, без всяких забот и треволнений. Хотя порой и говорят, что человеческая жизнь коротка, она способна вместить в себя многое. Ее с лихвой хватит на то, чтобы вкусить от сладкого плода счастья и испить из горькой чаши беды. В отпущенное тебе судьбой время ты вполне можешь оступиться — кто из нас не ошибался? — но этих же весен вполне достаточно для того, чтобы, исправив ошибку, идти дальше. Будь иначе, многократно воспетое, хваленое благоразумие природы было бы лишь неудачным измышлением человечества.