Белая малина: Повести - Музафер Дзасохов

С кладбищенского холма мне открылось все село целиком. Если до сих пор я видел только его «голову» и «туловище», то теперь появились и «ноги». Никогда прежде оно не казалось мне таким маленьким, уютным, должно быть, сказывалось мое долгое отсутствие здесь. Особенно крошечной выглядела околица села, куда я, бывало, прибегал в поисках нашей живности. Как и прежде, здесь с удовольствием пасся скот: телята и ягнята, гуси и овцы, тут же слонялся чей-то ослик. Судя по всему, тесноты из них никто не ощущал, всем места хватило. Здесь, на лужайке, можно было вдоволь порезвиться и передохнуть, пощипать травки и полежать в тени.

Нет, не выбежал мне навстречу Хуыбырш, как бывало прежде. Мне это показалось недобрым знаком. Дом, в котором нет собаки и кошки, выглядит необжитым, недостает ему какой-то теплоты. Зато, будто из-под земли, появился наш пушистый серый кот, видно, обязанности Хуыбырша он взял на себя, вот и трется то об одну мою ногу, то о другую.

Я опустился на ступеньку лестницы, ведущей в коридор. О том, что могут испачкаться брюки, я и не подумал. Здесь, бывало, садилась Дзыцца после рабочего дня. Мы сразу с веселым гомоном окружали ее. Как недавно это было и как давно! Вот соседский дом. Многое изменилось в жизни соседей, самые старые успели умереть, молодые достигли среднего возраста, дети подросли, а четырехугольное окошко их дома по-прежнему, неуставая, глядит на мир. Дзыцца часто вспоминала, как щедрая Надыго угощала ее через это окно. Особенно ей запомнился соседский квас, холодный и вкусный. «Бывало, — рассказывала Дзыцца, — работаю в поте лица на огороде, занимаюсь прополкой или окучиванием, под жгучими лучами солнца едва держусь на ногах, только надумаю сходить домой выпить глоток воды, а Надыго уже тут как тут, каким-то чудом узнает о моей жажде. Откроет окошко, с улыбкой протянет мне большую полную чашу, полную ледяного кваса. Пьешь его и чувствуешь, будто перерождаешься, словно в чаше не квас, а настоящий бальзам».

Дом наш стоял целый и невредимый на том самом месте, на котором я оставил его в прошлый свой приезд. И яблоня все также высилась во дворе. Только ветка, на которой росли самые вкусные яблоки, теперь стала засыхать. В огороде, как в былые времена, паслась скотина. Урожай давно убрали: кукурузу, картошку, фасоль, тыкву, но для скота осталось еще достаточно лакомств: трава, кукурузные стебли, тыквенные листья, недозрелые кочаны кукурузы, картофельная мелочь — ничего не пропадает зря. Все это отыскивают на земле, под опавшими листьями коровы, овцы, свиньи. От них не отстает гуси и утки, так и рыщут они по уголкам сада, уплетают вкусную и редкую пищу. Подобно другим садам и огородам, наш огород осенью полон всякой скотины и птицы. Что общего между этой явью и тем, что привиделось мне во сне!.. Выходит, не каждый сон оказывается вещим. И слава Богу!

IV

Я едва успел войти в дом и переброситься с Бади парой слов, как в гости пожаловали Темиркан и Бесагур — друзья моей далекой детской поры. В юном возрасте у человека бывает немало друзей, прежде всего среди сверстников, соседей, одноклассников. После этого границы дружбы значительно расширяются. Растет число друзей, и все же наиболее близки сердцу те, кого ты узнал еще в пору детства и в преданности которых не раз убеждался. К их числу как раз и относятся Темиркан и Бесагур. Во многом с ними схож и Хацама. Никогда он не дал мне повода усомниться в своей честности и искренности, но поскольку срок нашей дружбы с ним поменьше, я считаю Хацаму просто младшим среди братьев. А младшего вроде бы принято любить даже больше других.

— Каким солнцем, каким дождем тебя занесло? — улыбаясь, трясет мою руку Темиркан. — Обычно ты по воскресеньям приезжаешь.

— Вот соскучился, проведать вас решил, — отвечаю я. — Заодно, глядишь, и для газеты какой-нибудь материал подвернется.

— Как же, читаем твои статьи! — с важным видом замечает Бесагур.

— Написал бы ты о наших овощеводах. Как-никак, а в целом районе они заняли первое место. — Эта мысль, похоже, давно пришла Темиркану в голову, и теперь ему представилась возможность высказаться.

Спрашиваю его:

— Откуда такая осведомленность, ведь я еще и слова не успел сказать?

— Ты о чем? — вопросом на вопрос отвечает Темиркан.

— Да ведь я как раз из-за овощеводов и приехал!

— Правда?

— А ты думал, только вы в селе все знаете? В городе тоже наслышаны об успехах овощеводов.

— Только, прошу, о Гадацци больше ни слова. — Темиркан слегка хмурится. — Позавчера в районной газете его расхвалили, так людям это не понравилось. Гадацци носит звание бригадира, а пользы от него никакой. Сняли бы его поскорей, так было бы лучше. Ну, в общем, сам во всем разберешься.

По правде говоря, я и сам удивился, как это Гадацци, который если и любит работать, так только на своем приусадебном участке, вдруг оказался среди колхозных передовиков. Если Темиркан говорит правду, — а я в этом ни на секунду не сомневался, — то в этой ошибке есть изрядная доля моей вины. Недавно в номер надо было заслать небольшую информацию. Товарищи из районной газеты посоветовали похвалить бригаду Гадацци. Я поверил им, и, выходит, напрасно.

— С каких это пор Гадацци стал передовиком?! Если бы бригадир третьей бригады не уехал на учебу, никто бы и знать не знал о существовании этого Гадацци, а тут на тебе — передовик! — Бесагур не удержался, тоже вступил в разговор.

— Гадацци всего месяц-другой бригадиром работает, а бригада при нем только снизила свои показатели!

— Человек, можно сказать, в лучах чужой славы купается, а вы ему еще в ладоши хлопаете! — распаляется Бесагур.

— Ладно, — уже более миролюбиво заявляет Темиркан, — не будем журналисту свое мнение навязывать, он и сам не слепой, до правды докопается. Лучше расскажи нам, какие новости в городе?

— Что вам рассказать, не знаю.

— Да ведь ты в газете работаешь…

— Вот там мы и публикуем все новости… Лучше вы мне о своих новостях расскажите.

— Тогда спрашивай того, кто из Дейыкау, — кивает Темиркан на Бесагура.

— Ты, кажется, собираешься злословить о селе, в котором живут мои родственники по матери? — улыбаюсь я.

— Зачем злословить? Речь идет о том, что было на самом деле.

В нашем селе живут выходцы из самых разных горных ущелий, при случае они любят пошутить, посмеяться друг над другом. Злые упреки в споре, конечно, отпадают, а на добрую шутку разве можно обижаться? Вот они и стараются метким, к месту сказанным словцом одержать над соперником моральную победу. В этой перепалке острые языки не щадят ни одно село, но, кажется, особенно достается Дейыкау. Вот и теперь Темиркан пытается сразу же избрать это село мишенью для своих шуток.

— Благородство жителей Дейыкау — для многих предел несбыточных мечтаний, до них им еще тянуться и тянуться. — Бесагур держится достойно. — И потом, почему жители Бадыкау, потешаясь над другими, сами себя считают безгрешными ангелами?

— Ничего мы не считаем, — отвечает Темиркан. — Пожалуйста, если хочешь сказать что-нибудь о нас, говори, не стесняйся, а мы послушаем.

— В таком случае, ты, Казбек, извини, если чуточку задену односельчан твоего отца. Сам видишь, Темиркану очень хочется меня завести, а чего не сделаешь ради друга…

— Давай, давай, — как бы благословляет его Темиркан. — Интересно, что ты там придумал.

— Я вот спросить тебя хочу… — спокойным тоном начинает Бесагур.

— Пожалуйста, спрашивай!

— Про каких это жителей говорят, что они любят полоть гармошками?

— Во-первых, как это можно полоть гармошкой? — удивляется Темиркан. — Не знаю я таких мастеров, может, они недавно появились.

— Появились они давно, и первыми появились, да благословит тебя Бог, не где-нибудь, а в твоем Бадыкау, — едва сдерживая смех, говорит Бесагур.

— Чистейшей воды вранье! — ни в какую не соглашается Темиркан.

— Вранья здесь ни грамма. Только было это давно, и твои сородичи уже успели забыть об этом. А вот от стариков можно услышать, что много лет назад, когда горцам выделили земли на равнине, ранней весной жители сел обычно собирались, чтобы вместе, сообща, ехать на полевые работы. В их числе, конечно, и бадыкауцы. День или два они ехали на арбах, кто знает, только рано или поздно добирались до своих земель. Вот как-то прибыли бадыкауцы на полевые работы, скинули на землю свой скарб, разбили палатки, собрались уже работать, шарят, ищут повсюду, а мотыг нет, дома забыли. Вместо них в телегах — гармошки, и не по одной, а по пять, шесть штук. Вот после этого они и получили прозвище любителей полоть поле гармошками.

— На этот раз ты меня одолел! — смеется Темиркан и в знак поражения поднимает над головой руки. — Только умоляю, скажи, кто тебе эту историю рассказывал?

— Э-э, хитрец, чего захотел!..