Политическая биография Сталина. Том 2 - Николай Капченко

Фундаментальную слабость правых, их, так сказать, ахиллесову пяту, отметил в своей работе Р. Даниельс. В первую очередь он указывает, что правое крыло в партии никогда не представляло собой четко сложившуюся группу со своей организационной структурой и некоей суммой принципов, на которые они могли бы опираться в своей борьбе против партийного руководства. Он пишет далее, что эта слабость правых в историческом их сравнении с левыми оппозиционерами (троцкистско-зиновьевская оппозиция) имела и обратную, положительную сторону, поскольку служила неким основанием их сопротивляемости и прочности: они всегда при наступлении очередного кризиса готовы были использовать этот свой потенциал[355]. Отсутствие четко зафиксированных принципов и каких-либо организационных структур давало им свободу действий.

Но Сталин как раз и раскусил не только сильные, но и слабые стороны оппозиции. Сильные их стороны он сумел превратить в слабые, а слабые в еще более слабые. Ему не составляло большого труда отсутствие принципов охарактеризовать как беспринципность (что порой было недалеко от истины), а отсутствие каких-либо организационных структур представить как полный политический вакуум, отчужденность от интересов широких масс партийцев. В сталинской постановке вопроса именно таким образом была своя железная логика. Особый нажим генсек делал на то, что вчера еще решительные борцы против троцкизма сегодня переходят фактически на позиции своего вчерашнего противника. И здесь, как говорится, крыть было нечем.

Борьба с правыми, конечно, не могла быть для генсека легкой, а тем более кратковременной кампанией: она растянулась на два года — 1928 и 1929 гг. Нарастание ее шло по восходящей линии, хотя и случались отдельные периоды некоторого подобия замирения, когда казалось, что начинают вырисовываться контуры приемлемого для обеих сторон политического компромисса. Но это были всего лишь эпизоды политических иллюзий со стороны правых. На компромиссы Сталин шел всегда с одной лишь целью — еще лучше подготовить почву для решительного контрудара. А до поры до времени он нередко демонстрировал готовность к соглашению и поиску взаимоприемлемых договоренностей по спорным вопросам. Обращает на себя внимание, что на первых этапах противостояния с правыми генсек главный упор делал на методы прежде всего идейной борьбы: «основным методом борьбы с правым уклоном должен быть у нас на данной стадии метод развёрнутой идеологической борьбы. Это тем более правильно, что среди некоторых членов нашей партии имеется обратная тенденция — начать борьбу с правым уклоном не с идеологической борьбы, а с организационных выводов»[356]. (В скобках заметим, что выделенные Сталиным слова — на данной стадии — звучали не просто как скрытая угроза в адрес лидеров правых, но и как своеобразная подготовка общественного мнения в самой партии, а также и в стране к организационным выводам в отношении лидеров правого блока. Сталин вел против них борьбу по всем правилам военно-политической стратегии, знатоком которой он себя считал.)

Этапами противоборства стали объединенные пленумы ЦК и ЦКК, прошедшие на протяжении двух указанных лет. Если на апрельском пленуме 1928 года обе стороны старались всячески приглушить разногласия, то в рамках Политбюро разыгрывались перманентные схватки и взаимные препирательства, принимавшие подчас чуть ли не скандальный характер. Выше уже приводились выдержки из письма Орджоникидзе, в котором он выражал надежду на политическое примирение между Сталиным и Бухариным. Такое примирение не состоялось, да и не могло состояться в силу очевидных причин — генсека с лидером правых разделяли не просто политические разногласия, а настоящая политическая пропасть. И с течением времени эта пропасть становилась все глубже и шире. Так что надежда Орджоникидзе, человека искреннего и горячего, на возможность установления мира между Сталиным и Бухариным ни на чем не основывалась, разве только на желаниях самого Орджоникидзе. Чтобы в этом убедиться, достаточно прочитать записки, которыми обменивались (на разных этапах противостояния) Бухарин и Сталин. В августе 1928 года Бухарин писал Сталину:

«Коба,

Я пишу тебе, а не говорю, так как мне и слишком тяжело говорить, и — боюсь — ты не будешь слушать до конца. А письмо ты все же прочтешь…

Ну скажи, для чего все это? Я тебе заявил, что драться не буду и не хочу. Я слишком хорошо знаю, что может означать драка, да еще в таких тяжких условиях, в каких находится вся страна и наша партия. Я тебя прошу обдумать сейчас одно: дай возможность спокойно провести конгресс: не делай лишних трещин здесь, не создавай атмосферы шушуканий (не помогай этому такими вещами, как нетерпеливой отсылкой Слепкова). Кончим конгресс (и кит) (имеются в виду конгресс Коминтерна и обсуждение китайского вопроса — Н.К.) и я буду готов уйти куда угодно без всяких драк, без всякого шума и без всякой борьбы.

Н. Бухарин»[357].

Упреки были взаимными. Бухарин, видимо, тоже не оставался в долгу и часто, как сказали бы сегодня, «доставал» Сталина. Вот одна из записок генсека Бухарину: «Ты меня не заставишь молчать, или прятать свое мнение выкриками о том, что я «всех хочу поучать». Будет ли когда-либо положен конец нападкам на меня?»[358].

Как видим, неприязненные личные отношения между Сталиным и лидерами правых стали достаточно красочным фоном, на котором развертывались различные фазы их политической борьбы. Надо сказать, что в этой борьбе Сталин умело использовал любой, даже самый малейший промах в стратегии и тактике оппозиционеров. А таких промахов, причем очень серьезных по тогдашним политическим меркам, у лидеров оппозиции было немало. Одним из самых серьезных явился факт встречи и переговоров Бухарина с Каменевым, ранее исключенным из партии решением XV съезда. Встреча состоялась в июле 1928 года во время пленума ЦК и носила тайный характер. Однако, по всей вероятности, ее содержание по каналам ОГПУ стало известно генсеку сразу же или вскоре после того, как она произошла. В дальнейшем Сталин ссылался на то, что об этом партия узнала из публикаций зарубежной эмиграции. Но суть не в том, откуда генсеку стало известно обо всем этом. Его не столько встревожил, сколько, надо полагать, обрадовал сам факт такой конспиративной встречи. Теперь можно было напрямую вести атаку на правых, используя в качестве неотразимого и мощного оружия сам факт попытки сговора лидера правых с представителями разгромленного блока объединенной оппозиции.

Нет необходимости в деталях рассматривать весь ход переговоров Бухарина с Каменевым. Остановимся лишь на ключевых моментах.

Прежде всего Бухарин информировал Каменева об обострении ситуации в Политбюро. Причем он не исключал, что Сталин вынужден будет обратиться за помощью к представителям троцкистско-зиновьевской оппозиции, поэтому сделал как бы упреждающий шаг, обратившись к ним первый. Каменев спросил: «Да серьезная ли борьба-то?» Бухарин: «Вот об этом я и хотел поговорить. Мы считаем, что линия Сталина губительная для всей революции. С ней мы можем пропасть. Разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезнее всех бывших у нас разногласий с Вами. Я, Рыков и Томский единогласно формулируем положение так «было бы гораздо лучше, если бы мы имели сейчас в ПБ вместо Ст[алина] — Зиновьева и Каменева». Об этом я говорил с Р[ыковым] и Т[омским] совершенно откровенно. Я со Сталиным несколько недель не разговариваю. Это беспринципный интриган, который все подчиняет сохранению своей власти. Меняет теории ради того, кого в данный момент следует убрать. В «семерке» мы разругались с ним до «врешь», «лжешь» и пр. Он теперь уступил, чтобы нас зарезать. Мы это понимаем, но он так маневрирует, чтобы нас выставить раскольниками»[359].

Каменев поинтересовался: «Каковы же Ваши силы?» Бухарин ответил:

«Я + Р[ыков] + Т[омский] + Угл[анов] (абсолютно). Питерцы вообще с нами, но испугались… Андреев за нас. Его снимают с Урала. Украинцев Сталин сейчас купил, убрав с Украины Кагановича. Потенциальные силы наши громадны, но 1) середняк-цекист еще не понимает глубины разногласий, 2) страшно боятся раскола. Поэтому, уступив Сталину в чрезв[ычайных] мерах, [середняк-цекист] затруднит наше нападение на него. Мы не хотим выступать раскольниками, ибо тогда нас зарежут. Но Томский в последней речи на пленуме показал явно, что раскольник — Сталин. Ягода и Трилиссер (заместители председателя ОПТУ — Н.К.) наши… Ворошилов и Калинин изменили нам в последний момент. Я думаю, что Сталин держит их какими-то особыми цепями. Наша задача постепенно разъяснить гибельную роль Ст[алина] и подвести середняка-цекиста к его снятию. Оргбюро наше».