Политическая биография Сталина. Том 2 - Николай Капченко

И Сталин, конечно, не останавливался. Сталин не был бы Сталиным, если бы полагался только на средства убеждения. Хотя и этой стороне вопроса он уделял необходимое внимание, поскольку в конечном счете победа его линии не могла быть обеспечена без соответствующей идеологической подготовки кадров всех звеньев, в особенности на селе. Но отнюдь не второстепенное значение генсек придавал мерам государственно-репрессивного порядка. Тем более что в ходе своей поездки он имел возможность лично убедиться не только в наличии, но и достаточно широком распространении разного рода антисоветских настроений среди крестьян. Соответствующую информацию он повседневно получал и в Москве, где ОГПУ суммировало сводки с мест о характере и масштабах антисоветских выступлений.

Однако линия на применение мер уголовного воздействия в отношении кулаков, не желавших продавать хлеб, вызывала открытые возражения и среди части партийного актива. С этим Сталин столкнулся лично во время поездки в Сибирь. Так, один из участников партийных совещаний, проведенных Сталиным, направил специальное письмо генсеку с выражением своих глубоких сомнений. В нем он, в частности, подчеркивал: «Может быть, я ошибаюсь, но я твердо убежден в том, что основная масса середняка и бедноты расценит привлечение кулака к суду только за непродажу хлеба не иначе как возврат, в той или иной форме, к временам военного коммунизма, периоду продразверстки. Ссылка на закон, какая бы то агитация, иного мнения у мужика не создадут. Я не говорю уже о том, что кулак на почве этих фактов разовьет усиленную агитацию против нас; это — дело относительно второстепенное. Основное заключается в том, что осуждение кулака только за «невыпуск» хлеба приведет середняка к убеждению, что рано или поздно очередь дойдет и до него, как держателя известной части хлебных излишков. Первое, с чем мы столкнемся в результате проведения намеченных мероприятий, будет заключаться в повышении ценности хлеба в глазах самой деревни, а отсюда в дальнейшем сокращении предложения его на рынке»[341].

Давая ответ на эти и аналогичные им критические высказывания, Сталин, по существу, выступил рьяным апостолом применения чрезвычайных мер. Вот его аргументация: «Вы говорите, что применение к кулакам 107 статьи есть чрезвычайная мера, что оно не даст хороших результатов, что оно ухудшит положение в деревне. Особенно настаивает на этом т. Загуменный. Допустим, что это будет чрезвычайная мера. Что же из этого следует? Почему применение 107 статьи в других краях и областях дало великолепные результаты, сплотило трудовое крестьянство вокруг Советской власти и улучшило положение в деревне, а у вас, в Сибири, оно должно дать якобы плохие результаты и ухудшить положение?» И далее:

«Предлагаю:

а) потребовать от кулаков немедленной сдачи всех излишков хлеба по государственным ценам;

б) в случае отказа кулаков подчиниться закону, — привлечь их к судебной ответственности по 107 статье Уголовного Кодекса РСФСР и конфисковать у них хлебные излишки в пользу государства с тем, чтобы 25 процентов конфискованного хлеба было распределено среди бедноты и маломощных середняков по низким государственным ценам или в порядке долгосрочного кредита.

Что касается представителей ваших прокурорских и судебных властей, то всех негодных снять с постов и заменить честными, добросовестными советскими людьми.

Вы увидите скоро, что эти меры дадут великолепные результаты…»[342].

Сталин взял курс не только на применение чрезвычайных мер для выполнения плана хлебозаготовок, но и призвал к решительной борьбе против тех советских и партийных работников, которые будут проявлять колебания или сомнения в проведении новой линии. Во время сталинской инспекционной поездки были сняты с работы и подвергнуты наказаниям, вплоть до исключения из партии, многие местные работники — за «мягкотелость», «примиренчество», «срастание» с кулаком и т. п. Волна замены партийных, советских, судебных и хозяйственных работников прокатилась тогда по всем районам. На Урале за январь — март 1928 года были отстранены более тысячи работников окружного, районного и сельского аппарата. Все это создавало обстановку нервозности и административного произвола. Началось закрытие рынков, проведение обысков по крестьянским дворам, привлечение к суду владельцев не только спекулятивных хлебных запасов, но и довольно умеренных излишков в середняцких хозяйствах. Суды выносили решения о конфискации как товарных излишков хлеба, так и запасов, необходимых для производства и потребления. Аресты в административном порядке и тюремные заключения по приговорам судов довершали картину. Именно с этой поры на селе стала широко распространяться практика привлечения к уголовной ответственности за так называемую контрреволюционную пропаганду. Понятно, что под эту статью при желании можно было подвести не только действительных врагов Советской власти, но и вообще всех кого заблагорассудится. В целом можно констатировать, что в ходе развертывания кампании против кулачества на селе в массовом масштабе допускались нарушения не только существующего законодательства, но даже тех довольно крутых инструкций, которые издавались в центре. К кулакам зачастую причислялись середняки, подвергавшиеся соответствующим мерам экономического нажима и даже репрессиям. Все это рассматривалось всего лишь как искривление партийной линии, хотя в действительности носило более глубокий характер. Страна начала вступать на путь, открывавший самый широкий простор для применения репрессивных методов в решении вопросов экономического характера.

Я написал последнюю фразу и задумался: а можно ли рассматривать эти проблемы в качестве чисто экономических? Конечно, в своей основе они носили экономический характер, но не только. В сущности они органически переплетались с вопросами регулирования классовых отношений в еще не сформировавшемся до конца советском обществе. И Сталин здесь, конечно, усматривал прямую взаимосвязь и взаимообусловленность, ибо считал, что решая народнохозяйственные задачи, большевики одновременно решают и вопросы классового порядка. Трудно выделить, что выдвигалось им на первый план в качестве приоритетной задачи — экономические или классовые цели. Скорее всего, разжигание классовой борьбы в деревне преследовало двоякую цель — скомпрометировать кулаков в глазах средних и бедных слоев сельского населения, посеять между ними вражду и даже ненависть и таким способом подготовить предпосылки (как экономические, так морально-психологические) для постановки в скором будущем вопроса о ликвидации кулачества как класса. Это была стратегия дальнего прицела и истоки ее лежали в общей концепции строительства социализма в одной стране. Причем методы такого строительства всегда определялись в соответствии с текущим положением дел.

В данном контексте едва ли можно оспорить вывод, содержащийся в биографии Сталина, написанной Р. Такером: «Эта стратегия увенчалась успехом, но не без борьбы в партии. Рассматриваемый период был долгим и одним из самых трудных в карьере Сталина. Ему приходилось неоднократно идти на попятный, когда в партии начинались колебания по вопросу о том, стоит ли мериться силами с зажиточными слоями крестьянства, в том числе с середняками, игравшими жизненно важную роль в народном хозяйстве, и с кулаками. Умеренные во главе с Бухариным, Рыковым и Томским вели упорную закулисную борьбу, а также (по мере возможности) борьбу в партийной печати за то, чтобы помешать движению политического маятника в крайнее, требуемое Сталиным, положение»[343].

Здесь уместно сделать одно общее замечание относительно процесса эволюции сталинской политики и его мышления как главного руководителя Советского Союза. Направление этой эволюции — все более явный переход от методов убеждения к методам принуждения. И чем большей становилась власть генсека, тем более заметным становился примат методов принуждения над методами убеждения. Хотя на словах Сталин по-прежнему выступал в тоге ревнителя соблюдения демократических норм партийной жизни и развертывания широкой инициативы масс. Возникает вопрос: была ли такая эволюция случайной? Отражала ли она, так сказать, личные антипатии генсека к демократическим методам и его уже хорошо известную склонность к авторитарному стилю руководства? Иными словами, определялась ли она в первую очередь и главным образом личными качествами Сталина как политика?

Ответ на эти вопросы не так прост, как может казаться на первый взгляд. Есть веские основания для вывода, что личные качества Сталина, конечно, сыграли важную, а отнюдь не второстепенную роль в такой эволюции. Однако объяснять все только и главным образом личными качествами генсека — значит серьезно упрощать дело. Избранный Сталиным курс на создание мобилизационной экономики и форсированное развитие страны с железной закономерностью диктовал необходимость перехода именно к таким методам. Иными, а именно демократическими методами, осуществить этот стратегический курс на практике было невозможно. Данное утверждение ни в коей мере не означает, что речь идет об априорном оправдании методов Сталина и выдаче ему своего рода политической индульгенции. Суть не в этом, а в том, что цели, поставленные им, в значительной степени предопределяли и методы их достижения. Конечно, отсюда не вытекает вывод, будто верна истина, что цель оправдывает средства. Цель не оправдывает средства, а лишь определяет их выбор. И если именно под этим углом зрения, в такой плоскости расценивать действия Сталина, то они не представляют собой какого-то уникального явления. В истории, да и в современной политической жизни, мы на каждом шагу сталкиваемся с подобными явлениями.