Врачу, исцелись сам! - Владимир Митрофанов

Эту картину Якобсон поставил подороже – пусть повисит подольше, поукрашает салон. Но буквально на следующий день пришла одна парочка из постоянных покупателей муж с женой специально за уже ранее высмотренным журнальным столиком начала прошлого века. Увидев картину, они чуть ли не хором спросили:

– Это что за копия?

– Это оригинал неизвестного художника, – ответил Якобсон.

И опять хором:

– Сколько стоит?

– Сколько и написано на ценнике, – сказал Якобсон, снова озвучив сумму.

И опять опасливый вопрос:

– Это в рублях или в у.е.?

– У нас все цены теперь только в рублях, – сказал Якобсон.

Мужик тут посмотрел на жену, та в ответ быстро кивнула, тот с секунду-две просчитал что-то в уме, подняв глаза к потолку, и спросил:

– Кредитки берете? Мы тогда возьмем и столик и картину.

Четвертая, принесенная Гавриловым, картина провисела ровно три часа. "Он же так сопьется!" – подумал Семен Маркович, поскольку свой

"сухой закон" Гаврилов уже давно нарушил. Сам художник позвонил только через две недели: "Как там? Продалось?" – "Пока нет, человек один просил отложить! – соврал Семен Маркович. – Можешь еще сделать?" – "А-а, ну ладно!" – и снова пропал на месяц. Денежки еще и поработали это время: кое-что на них Семен Маркович купил и продал. Наконец Гаврилов появился – уже с новой картиной. Худой и трезвый: "Продалась? Здорово. Ты мне, Сеня, денег пока не давай, я работаю, а то опять эти алкоголики набегут. У них на водку какое-то сверхестественное чутье. И еще постоянно деньги берут в долг и не отдают. Как будто так и надо!

Кстати, Борисков тоже такое чутье в некоторых людях замечал.

Однажды ему один пациент прямо в больницу привез в подарок ящик водки, причем очень хорошей именной водки. Сам хозяин предприятия лично и привез. Ящик тот незаметно внесли и заперли на ключ в темной комнате рядом с бельевой. И буквально со следующего дня тут же в коридорах можно было обнаружить слоняющихся словно бы без дела сантехников, электриков, наладчиков оборудования и прочих подсобных рабочих. Дворник даже появлялся. Сантехники, что за ними отродясь не водилось, предлагали что-нибудь срочное сделать, например, проверить краны. Удивившись, Жизляй с Борисковым на всякий случай зашли в комнатушку. Жизляй потянул носом: "Да вроде и не протекает! Я грешным делом подумал, что может быть, бутылку случайно раскокали. И как только они это чувствуют? Нет, пора России перестать пить водку.

Добра от нее нет никакого. Одно зло. Понятно, конечно, когда с горячими пельменями, да с морозца. Но не каждый же день, и я думаю, даже не каждую неделю. Раз в месяц от силы. Но много! Ха-ха-ха!" Но надо сказать, что водку ту всю выпили. И довольно скоро.

А тогда, немного подумав, Якобсон предложил Гаврилову, чтобы не давать денег наличными, открыть на его имя счет в банке, сказав ему:

– Ты совершенно прав: пока у тебя наличные деньги не кончатся, они будут ходить постоянно. Обопьют и обнесут. А главное, работать тебе не дадут. А так оформим тебе пластиковую карту, будешь снимать сколько надо.

Гаврилов сделал недовольную гримасу..

"Какое мое-то дело? – тут же подумал Якобсон. – Да пусть хоть ужрется да и сдохнет!"

Новоявленный гений смотрел на него воспаленными глазами.

– Не пойдет. Я нажрусь, дам кому-нибудь карту и с концами. Давай сделаем так. Ты мне денег вообще не давай, как бы я не просил – только определенную сумму на краски и на еду. Остальное клади на счет без всякой карты. Давай даже подпишем соглашение. А я тогда напишу еще три картины, для которых у меня есть сюжеты и рамы, а потом все – буду работать только для себя, под собственным именем.

Но все это дело начало затягивать и Якобсона. Он поставил более высокую цену. Вскоре пришел какой-то важный иностранец, и сказал, что он купил бы эту картину тут же для себя, но понимает, что с вывозкой такой картины из России могут быть проблемой. Качество ее было, пожалуй, слишком высокое, и за обычную подделку выдать ее было бы сложно. Он попросил Якобсона помочь сделать ему официальную справку о том, что это чистый новодел, подделка, копия, как угодно, что Семен Маркович с чистой совестью и сделал. Эта картина уехала на

Запад.

Трагедия Гаврилова состояла в том, что писал он то, что не хотел писать, по сути дела имитацию, а то, что он творил для себя, от всей души – никто не понимал.

Борисков этого художника Гаврилова знал лично по Гороховой, и еще тот как-то лежал у них в отделении с пневмонией. Шел откуда-то пьяный и заснул на снегу. Хорошо еще руки не отморозил. Свой принцип художника, который он как-то показал Борискову, записанный на мятой бумажке. Гаврилов его торжественно зачитал "Нам надлежит отказать от всяких толкований, и лишь только изображения должны иметь место

(Витгенштейн)". Он даже подарил при выписке Борискову одну свою картину, которую тот на время положил за шкаф и с тех пор так ни разу и не вынимал.

Еще тогда оказалось, что Гаврилов довольно долго работал в церквях по реставрации, рассказывал:

– Так и не знаю, почему мироточат иконы, но я с этим сталкивался очень близко, специально заглядывал за них: вдруг, думаю, кто-то из пипетки подкапывает или трубочки подведены – но ничего такого не заметил. Более того, у одной тетки вся квартира была увешана бумажными иконами, и все они вдруг замироточили.

Выпивая, Борисков с Губарем часто собачились по поводу искусства.

Борисков говорил так:

– Пишут, что "Черный квадрат", созданный в 1915 году отнесен к национальным шедеврам ХХ века и занимает среди них первое место. А вот первое место, по мнению англичан, занимает шедевр примерно такого же уровня – это "Фонтан" Марселя Дюшана – по сути своей – самый обычный писсуар. Также, кстати, в пятерку шедевров входит и шелкография, то есть раскрашенная фотография Уорхола "Мерилин

Монро", ну и Пикассо, конечно. Это очень странный феномен, который я объяснить не могу. Ведь, по сути, это говорит о том, что двадцатый век для изобразительного искусства прошел зря. Или же, что наиболее вероятно, у людей, делающих такой выбор, что-то с головой. Ведь к

"Черному квадрату уже написана идеальная музыка, под названием

"Тишина", где нет ни звука. Осталось только написать идеальный роман, где будет одно только всем понятное слово – "говно". И поверьте, наверняка найдутся несколько человек, которые прочитают его и сочтут гениальным.

Люди инстинктивно тянутся к творчеству, видимо, в них это заложено. Был какой-то период, когда больные в отделении постоянно мастерили какие-то поделки – пластиковые рыбки из капельниц, потом было массовое увлечение домиками из спичек – в ординаторской все подоконники были завалены этими домиками и рыбками, и еще вязаными из ниток салфетками. Еще больные писали стихи, и даже поэмы. Один пациент, помнится, написал такие замечательные стихи: "Я прожил сорок семь и в день рожденья… умер. Ни дня не мог прожить сверх сорока семи". Но в последние годы такого рукоделия и тем более стихотворчества Борисков как-то в больнице не замечал. Времена изменились. Это все безвозвратно ушло.

– И тогда, может быть, придет гений – новый Малевич – и в своем гениальном озарении напишет новый "Черный квадрат", ну, если не черный, так коричневый – коричневый квадрат еще, кажется, не рисовали. Или уже рисовали?

Несомненно, это был ловкий прикол. Сам Борисков считал "квадрат" профанацией и бредом, отрыжкой искусства. Губарь на это говорил так:

– Ты просто ни фига не понимаешь в искусстве. Это же – гениально!

Ты хоть раз видел, чтобы кто-то сделал копию "Черного квадрата"? Это же символ. Кто-то первый должен был придумать. И для этого надо было иметь определенное мужество. Конечно, Рафаэль бы на это не решился – тут же бы его и сожгли на костре.

– А ты мне все-таки расскажи, в чем тут прикол?

– А прикол состоит в том, что люди в большинстве своем идиоты, стадо, поддающееся внушению. И эта стадность широко используется.

Отлей из бронзы кучу дерьма, объяви ее гениальной (впрочем, и это уже было – у какого-то известного скульптора как раз и были такие говноподобные скульптуры, имя его только забыл – он других скульптур и не делал вовсе) и тут же на это найдутся любители. Один рисует картины своим членом и на это получил даже французский гранд. Кто-то мочится на полотна (кажется такое тоже уже было – у Уорхолла). Важна мода и раскрутка. Искусство часто мистификация – вождение идиотов за нос. Задача, в общем-то, простая – возбудить фантазию, дать работать собственному мозгу. И под это дело себе денег срубить и не ходить на работу на завод к восьми утра всю жизнь. Ведь сколько ни ходи на завод или в забой – много не заработаешь, даже если сутками работаешь. Большие деньги можно заработать только, если заставишь работать на себя других людей, ну и редко в случаях, когда ты умеешь делать что-то такое, чего другие не могут. Но такое бывает редко.