Полузабытая песня любви - Кэтрин Уэбб

– Да, я полагаю, вы правы. Но люди всегда найдут, на что жаловаться. Так говорил мой отец, который ценил жизнь и был великим оптимистом. Хотя, насколько я теперь помню, он в основном говорил о моей матери. И не уставал повторять, что, попав на небеса, она перво-наперво сообщит Богу, что облака у него чересчур мягкие. – Он слабо улыбнулся, и Илир кивнул.

– Думаю, ваша мать и моя нашли бы о чем поговорить, – произнес он.

– Да будет вам. Хватит ныть. Пейте, – скомандовала Ханна, стукнув по их кружкам своей.

Значительно позже, когда Илир, проталкиваясь через толпу, пошел к стойке, Зак наклонился и поцеловал Ханну, придерживая ее голову одной рукой на тот случай, если она захочет отстраниться. Она не сопротивлялась, и он прижался лбом к ее голове и закрыл глаза, наслаждаясь запахом. Теплым, земным и очень чувственным. Воздействие пива примешивалось к усталости и рождало истому, из-за которой было трудно думать. Когда Зак ее отпустил, она настороженно улыбнулась.

– Что это, Ханна? – спросил он.

– О чем ты?

– Это просто секс? И я для тебя отпускной роман?

Она отодвинулась от него и долго тянула пиво, прежде чем ответить.

– Я не в отпуске, – сказала Ханна.

– Ты знаешь, о чем я говорю. Что произойдет, когда я отсюда уеду? Все закончится?

– Ты уезжаешь? – спросила она.

Этот вопрос застал его врасплох и вывел из равновесия. Зак понял, что еще не задумывался о том, когда именно закончит дела в Блэкноуле и закончит ли их вообще.

– Ну, я не могу остаться в комнате над пабом навсегда, правда?

– Я действительно не знаю, Зак, – проговорила Ханна, и он не понял, на который из его вопросов она ответила. Он провел пальцем через несколько капель пива на столе, соединив их в фигуру, напоминающую морскую звезду.

– Я знаю, что у тебя есть секреты, – сказал Зак тихо. Ханна замерла на стуле. – Что ты участвуешь в… чем-то.

– Я думала, ты здесь для того, чтоб исследовать жизнь Обри, а не мою?

– Я этим занимался. И занимаюсь сейчас… Но мне кажется, его жизнь и твоя имеют много точек соприкосновения, больше, чем может показаться.

Ханна смотрела на Зака не моргая.

– Ты ничего не собираешься мне рассказать? – продолжил наконец Зак.

Ханна принялась вычищать грязь из-под ногтя большого пальца. Потом она нахмурилась.

– Не дави, Зак, – чуть слышно прозвучал ее голос.

– Не дави? – эхом отозвался он. В его тоне послышалось недоверие. – Это все, что ты можешь мне сказать?

– Зак, ты мне нравишься. Правда. Но… ты не знаешь, в чем я участвую…

– Возможно, я знаю об этом больше, чем ты думаешь…

– Нет-нет. – Ханна покачала головой. – Чего бы ты ни знал или ни думал, что знаешь, тебе известно далеко не все. А без этого ты не поймешь. И я не могу тебе рассказать, Зак. Не могу. Так что не дави. Если ты не можешь оставаться со мной без того, чтобы я рассказала тебе вещи, которые тебе знать не положено, то мы не можем быть вместе. Понимаешь? – Она посмотрела ему в глаза. Выражение ее лица было печальным. Вспышка гнева, которую Зак только что пережил, сошла на нет, растворившись в чувстве растерянности.

– Как мы можем быть вместе, если ты не допускаешь меня в свою жизнь? Ты хочешь сказать, что все кончено?

– Я говорю… доверяй мне, если можешь. Постарайся обо всем забыть.

– А если я не могу? – спросил он, однако в ответ она лишь посмотрела на него непреклонным взглядом.

Шум у стойки прервал их разговор, и Ханна испытала видимое облегчение. Один мужской голос, грубый и агрессивный, звучал громче остальных. Ханна вскочила на ноги.

– Нет уж, черт побери, будь я проклят, если стану ждать, пока вы обслуживаете этого говнюка! – Этот крик, наполненный гневом, разнесся по всему пабу. Сразу все разговоры затихли. – Я тут живу, приятель, и мое место здесь. А где твое, разрази тебя гром?

– О, как чудесно. Наш милый придурок с замашками ксенофоба решил заглянуть на огонек, – проговорила Ханна так громко, как только смогла.

Зак выругался себе под нос, когда она пошла к стойке. Сама на фут ниже собравшихся там мужчин, она вела себя так, словно была десятифутового роста. Они перед ней расступились, как это сделала бы отара ее овец.

– Послушай, Ханна, незачем вмешиваться. Получится только хуже, – предупредил Пит Мюррей.

– Почему бы тебе хоть раз не попридержать свой поганый язык? Я подошел первым, а этот ваш польский холуй пытался меня бортануть. Лично я думаю, что ему здесь вообще нечего наливать пиво.

Тираду произнес мужчина лет пятидесяти. Он был высоким, лысым, и его пивное брюхо перевешивалось через ремень потрепанных джинсов. Кожа и глаза покраснели: от гнева и обильной выпивки к ним прилила кровь.

– К счастью, присутствующим, черт возьми, совершенно плевать на то, что думает такое дерьмо, как ты, Эд, – сказала Ханна нежным голосом.

Илир с лицом, черным от ярости, исподлобья глядел на обидчика. Он что-то гневно пробормотал на родном языке, и Эд отпрянул, так много злости прозвучало в этих непонятных словах.

– Все слышали? Я знаю, когда мне угрожают, даже если это делает обезьяна, которая и говорить-то по-человечески не умеет. Ну что, Мюррей, сам выбросишь его отсюда или это сделать мне?

Пит Мюррей посмотрел на Ханну, потом на Эда, а затем с сожалением сказал Илиру:

– Возможно, лучше пойти домой, приятель. Не стоит связываться, а?

– Нет! Почему мы должны уходить только из-за того, что пьяному дураку пришло в голову покуражиться? – возразила Ханна.

– Вы послушайте, что она мелет! Это я-топьяный! Давай, собака, ступай в свою конуру. – И лысый ткнул пальцем в Илира, не обращая внимания на враждебные взгляды окружающих.

Последовало тяжелое молчание. Зак подумал о том, чтобы как-то успокоить Ханну, например положить руку ей на плечо, но она тряслась от гнева, и он подозревал, что она может развернуться и ударить его. Никто не двинулся с места, и Эд снова злобно посмотрел на Илира, изображая притворное удивление:

– Ты все еще здесь? Пошел вон, выметайся, пока я не позвонил в иммиграционную службу. – Воздействие этих слов на Илира было видно невооруженным взглядом. Кровь бросилась ему в лицо, глаза расширились. Зак услышал, как Ханна сделала резкий вдох. На краснощеком лице Эда расплылась широкая улыбка. – Ах вот как? – произнес он радостно. Эд обвел сидящих в пабе пьяным взглядом, стараясь запомнить присутствующих. – Вы все видели, а? Кажется, я попал в больное место? Не случится ли такого, что, когда констебль Плод нанесет тебе визит, документы у тебя окажутся не в порядке? А, солнышко?