Латино-Иерусалимское королевство - Жан Ришар

Отныне тесная зависимость королевства от Запада стала свершившимся фактом, и монголы сразу это почувствовали. Их посланники не посещали Акру или Никозию; они прекрасно знали, что решения принимаются не в Сирии и не на Кипре. Поэтому они отправлялись прямо на собор в Лионе, в Рим, в Париж, в Неаполь, в Барселону, в Лондон, иногда даже, когда французских или английских государей не было в их столицах, в Тунис (1270 г.) или Гасконь{575}. Латинское королевство стало слишком слабым, чтобы договариваться в одиночку: за него решение принимали во Франции, в Англии, в Сицилии, в Арагоне или в римской курии. В этом отношении необычайно показательно повествование о путешествии несторианского епископа Барсомы, посланного ханом Аргуном ко дворам Западной Европы. Монгольский прелат, жалуясь на недостаток внимания к его посольству (он побывал в Париже и Лондоне), выразил свои чувства следующим образом: «Те, кто имеет сердце тверже скалы, жаждут завладеть Иерусалимом, а те, кому он принадлежит, не занимаются этим делом»{576}. Подчинение Святой Земли дворам Европы, таким образом, стало неоспоримой реальностью.

Эта зависимость прослеживается даже в мелочах. Со времен завоевания Тира, Акры и Триполи у Фатимидов, иерусалимляне продолжали чеканить в монетных дворах этих городов динары (безанты) и дирхемы старого образца и продолжали воспроизводить монеты египетских халифов в XI и XII вв.: в торговле на Востоке, где не знали иных монет, не признавали денье и прочие деньги из серебра и меди, которые чеканились в королевских монетных дворах{577}.

Папство, правда, довольно поздно заметило скандальный смысл в этом слепом следовании мусульманским монетам: на монетах, чеканившихся в городах Святой Земли, арабские легенды (надписи) без конца повторяли призывы ислама, а дата их выпуска отсчитывалась от хиджры. В самом средоточии христианских земель монетная чеканка напоминала об основании Мухаммедом ислама! Поэтому Иннокентий IV приказал прекратить выпуск подобной монеты и заменить мусульманские надписи на христианские (8 февраля 1253 г.). Отныне — Акра опередила в этом Триполи — на «безанте» по-прежнему красовался призыв на арабском, но с датой выпуска согласно христианскому летосчислению, и призыв этот был обращен к Св. Троице{578}.

Итак, правители Запада стали уделять такое внимание к своим колониям в Святой Земле, что даже регламентировали монетную чеканку… Теперь древнее Иерусалимское королевство оказалось в подчинении у метрополии; оно перестало быть независимым государством — хотя его короли и прежде проявляли заметную почтительность к французской монархии и папству, что видно, например, из писем Амори I к Людовику VII, — и превратилось в настоящую колонию. Иерусалимских баронов ныне возглавляли, помимо их природных вождей, представители западных государств. И если требовалось принять важное решение, те могли сказать свое веское слово. Однако путь, от Святой Земли к побережью Италии был долгим: то, что курьер из Акры добрался до Лондона всего за месяц{579}, считали событием просто невероятным. Требовалось по меньшей мере двадцать дней, чтобы приехать из Святой Земли в Рим. Во время осады Акры в 1291 г. известие о нападении мусульман едва достигло Запада, как город уже пал. Помощь не могла подоспеть вовремя. Кроме того, эту помощь использовали далеко не с той эффективностью, как это могла бы сделать королевская власть, если бы она еще существовала в Святой Земле: папа Григорий IX с сожалением отмечал, что шестьдесят тысяч турских ливров, присланных Людовиком Святым, в конце концов, были пущены в никуда{580}.

Забота, проявляемая папством к Святой Земле, вовсе не заменяла строгую власть, которой бы все повиновались: ведь требовалось не только вести переговоры с государями Запада, чтобы добиваться от них помощи, примирять их, подготавливать военные походы в Сирию{581}: нужно было следить на месте, на Святой Земле, чтобы все усилия не пошли прахом из-за нерадивости, оплошности и бездарности исполнителей. Главенство папы над королевством Акры обернулось в век теократии триумфом доктрины, за которую некогда боролся патриарх Даимберт Пизанский. Иерусалим стал второй «вотчиной Петра», где патриарх, наместник папы, отодвинул в тень короля Кипра и Иерусалима, которому пришлось смириться с ролью защитника Гроба Господня (или, скорее, Св. Креста в Акре). Но патриарх, даже если им был великолепный Фома Аньи из Лентино, сначала назначенный епископом Вифлеема, а уже затем избранный на Иерусалимскую кафедру, не мог стать военачальником: все патриархи XIII в. отличались святостью жизни, но эта добродетель не делала их способными к военному командованию. В 1273 г. Григорию X пришлось признать, что Фома из Лентино, набирая наемников, чтобы привести их с собой в Сирию, сделал неверный выбор. Солдаты, которых он нанял, оказались никудышными бойцами, и тогда папа доверил набор опытному капитану Оливье де Терму{582}. Патриарх, по словам Жана д'Ибелена, являлся «духовным сеньором» королевства. Отныне, в силу вещей, особенно несостоятельности королевской власти, он стал претендовать на функции «светского сеньора».

Ситуация во франкской Сирии складывалась довольно парадоксально: существование этой западной колонии, чье содержание стало тяжким бременем для Европы (за исключением итальянских городов, которые получали с их факторий огромные прибыли), больше не оправдывалось необходимостью защищать паломников, направлявшихся ко Гробу Господню, ибо Иерусалим все равно находился в руках у мусульман! И всякая надежда отвоевать город пропала. И тем не менее все были готовы на любые жертвы, чтобы продлить жизнь осколкам Латинского королевства до тех пор, пока события не приняли непредвиденный оборот. Фактически в период с 1254 до 1291 гг., стараниями Запада были отражены все нападения мамлюков.

Нормальное функционирование франкских институтов оказалось парализованным в этой ситуации: битва между христианским миром и исламом, разворачивавшаяся на территории Акрского королевства, значительно превысила возможности Святой Земли; королевство было слишком ослаблено гражданскими войнами, следовавшими одна за другой с 1231 г. и разгромами 1244 и 1249 гг., чтобы восстановить свои силы. Гуго де Лузиньян, будучи энергичным королем, попытался это сделать. Но тяжкая необходимость подчиняться воле Запада — цена за присылаемые войска — заставила его отказаться от своего намерения: перед амбициями Карла Анжуйского, короля Сицилии и дяди французского государя, вертевшего папством почти по своему усмотрению, способного преградить доступ войскам и продовольствию, столь жизненно необходимым{583} для Святой Земли, Гуго оставалось только сдаться. С этого времени Запад свел франкскую Сирию к роли обыкновенной колонии, в современном смысле этого слова; более и речи быть не могло, чтобы королевство Акры вело свою независимую политику. Денационализация королевства стала свершившимся фактом; Святая Земля с тех пор зависела от событий, происходивших на Западе, и Сицилийской Вечерне, вкупе с ее последствиями, было суждено неминуемо привести к падению Акры{584}.

VII. Между монголами и мамлюками

Активный интерес, который проявляли к франкской Сирии в западных государствах, подошел к концу после крестового похода Людовика Святого: за двадцать лет, последовавших за этой экспедицией, латинские колонии на Востоке подверглись необычайно сильной опасности. Произошло событие поистине мирового значения, и королевство Акры едва не сгинуло в вызванном им водовороте. Завоевания монголов, начатые при Чингисхане (ум. 1227 г.), после временного затишья, были продолжены в правление его сына Одогая: Иран был окончательно захвачен, Грузия подчинена, турки-сельджуки раздавлены (1243 г.), Русь и Украина заняты, Венгрия и Польша опустошены (1241 г.). Затем, в обстановке наследственных споров, в которых увязла регентша Туракина, и в период недолгого правления великого хана Гуюка продвижение татар вновь замедлилось. Мы видели, что во время крестового похода Людовика Святого были предприняты попытки установить согласие между франками и монголами, но они провалились; монгольская империя еще не была готова к войне. После смерти Гуюка и воцарения великого хана Монгка, покорителя Китая, натиск чингисхановских армий возобновился. Брат Монгка, Хулагу, в 1256 г. стал правителем Ирана, и весь мусульманский Восток затрепетал, чувствуя, что монгольские завоеватели обрели новый стимул: и действительно, 10 февраля 1258 г. Багдад был захвачен и разграблен, и Хулагу, не мешкая, перешел в наступление на Сирию{585}.

Франков Сирии не раз упрекали в том, что они не поняли необходимости заключить союз с монголами, на который решился лишь князь Антиохии и Триполи Боэмунд VI. Но не забудем, что для христиан одно имя монголов свыше двух десятилетий вызывало проклятия и ужас. Эти степные всадники промчались через Польшу, Чехию, Венгрию и Хорватию, сжигая на своем пути города, хладнокровно, с кошмарной методичностью умерщвляя население. В 1241 г. против них начали проповедовать всеобщий крестовый поход, и римские папы, в самый разгар своей борьбы с Фридрихом II, дрожали при мысли, что «этот враг христианства» задумает навлечь татар на своих единоверцев. Угроза нападения монголов по-прежнему нависала над восточными границами Европы: посольства Плано Карпини и Асцелина (1245–1248 гг.) были отправлены как раз с целью устранить эту опасность, убедив монголов принять христианство. Обе миссии потерпели крах: Гуюк передал Карпини письма для папы, в котором удивлялся просьбе, высказанной понтификом, и приказывал ему и христианским государям покориться монгольской империи, в противном случае грозя войной и войной беспощадной (11 ноября 1246 г.){586}. Андре де Лонжюмо, которого Людовик Святой послал к монголам, привез французскому королю приказ платить дань (1251 г.); позднее Гильом де Рубрук вернулся с аналогичным распоряжением (1253 г.). Западу пришлось признать, что потомки легендарного пресвитера Иоанна — на самом деле враги, готовившиеся его захватить. Поэтому в 1253 г. Иннокентий IV повелел проповедовать крестовый поход против них в Чехии, Моравии, Сербии и Померании. На следующий год стало известно, что татары собираются напасть на Ливонию, Эстонию и Пруссию: в этих землях снова началась проповедь крестового похода. В 1259 г. страх перед монголами был столь велик, что аббаты Польши, Венгрии и Ливонии не прибыли на заседания генерального капитула в Сито, а Александр IV призывал сопротивляться захватчикам. Его наследник Урбан IV просил конунга Норвегии принять участие в грядущей битве (9 июня 1262 г.), и Климент IV 25 июня 1265 г. приказал проповедовать крестовый поход против монголов в Венгрии, Чехии, Польше, Штирии, Австрии, Каринтии и маркграфстве Бранденбургском{587}. Нужно было обладать особым политическим чутьем, чтобы распознать в этих татарах, врагах христианского мира, надвигавшихся на польскую и венгерскую границы, союзников на Востоке. Царь Армении Хетум, получавший гораздо более точные сведения от восточных христиан, понял это и в 1246 г. подчинился Гуюку — чем сбил с толку общественное мнение Запада — и смог убедить Боэмунда VI, своего зятя, в целесообразности такого поступка. Начался сильный скандал, когда узнали, что Боэмунд стал союзником монголов: епископ Вифлеемский, возмущенный этим постыдным подчинением (тем более что Боэмунду, по приказу хана, пришлось восстановить на церковной кафедре в Антиохии греческого патриарха), отлучил князя Антиохийского. В свою очередь, Боэмунд воззвал к папе и тот приостановил приговор 26 мая 1263 г.: в 1263 г. на Западе были уже лучше информированы, чем тремя годами ранее{588}.