Стихотворения. Портрет Дориана Грея. Тюремная исповедь; Стихотворения. Рассказы - Оскар Уайльд

САССЕКС205

Мы любим землю, но сердцаУ нас не беспредельны,И каждому рукой ТворцаДан уголок отдельный,Чтоб он, как милосердный бог,Трудясь над мирозданьем,Свой добрый мир построить могС божественным стараньем.

Балтийских сосен ароматНам дорог или звуки,Что в пальмах пробудил пассат,Летящий из Левуки?Свой рай по сердцу выбирай,А я, с судьбой не споря,Люблю мой край, мой дивный край, —Да, Сассекс мой, у моря!

Не украшают ни сады,Ни ласковые рощиКитообразные гряды —Один терновник тощий!Зато — какая благодать! —Просвет в нагой теснинеНам позволяет увидатьУильд лесистый, синий.

Здесь полудик, небоязлив,Дерн мудрый — нелюдимоПрилег на меловой обрыв,Как при солдатах Рима.Где бившихся и павших след,Превратной славы знаки?Остались травы, солнца свет,Курганы, бивуаки.

Тяжелый, крылья просолив,Зюйд-вест летит вдоль пляжа.Свинцовой линией проливПрочерчен против кряжа.О том, что отмель скрыла мгла,Здесь, на своем наречье,Гремят судов колокола,Бубенчики овечьи.

Здесь нет ключей — долин красы,И только на вершине,Без вод подспудных, пруд росыВсегда есть в котловине.Пророча летних дней конец,Трава у нас не чахнет.Ощипан овцами, чебрецВосходом райским пахнет!

Безмолвием звенящим весьПронизан день прелестный!Творца холмов мы славим здесь,В забытой церкви местной.Но есть иные божества.Свой круг блюдет их ревность,И, в тайнике его, живаЯзыческая древность.

Достанься мне земель-сестерПрекрасных наших сорок,Я разрешил бы равных спор:Мне старый Сассекс дорог!Меж Темзою и Твидом крайВозьми любой зеленый.Холмы мне дай, и Рейк, и Рай,И берег укрепленный.

К изгибу горного хребтаНаправлюсь против солнца.На графства смотрит наготаВерзилы Уильмингтонца.Здесь Ротер, сделав крюк, притих.Он ищет, оробелый,Прилива подле дамб сухихГордыни обмелелой!

Пущусь на север, в тишь дубрав,В ущелья, к древним се́нямДубов, хоть ниже сорных травМы в Сассексе их ценим!Иль в Пиддингхо пойду, на юг:Дельфином золоченымИграет ветер, и на лугВолы бредут по склонам.

Привычка, память и любовьТвердят нам: «До кончиныСвой край всем сердцем славословь!Ты и земля — едины!»Не пробуй это побороть!В тупик твой разум станет:Из глины созданную плотьК родимой глине тянет!

Мы любим землю, но сердцаУ нас не беспредельны,И каждому, рукой Творца,Дан уголок отдельный.Свой рай по сердцу выбирай,А я, с судьбой не споря,Люблю мой край, мой дивный край, —Да, Сассекс мой, у моря!

ДУРАК206

Жил-был дурак. Он молился всерьез(Впрочем, как Вы и Я).Тряпкам, костям и пучку волос —Все это пустою бабой звалось,Но дурак ее звал Королевой Роз(Впрочем, как Вы и Я).

О, года, что ушли в никуда, что ушли,Головы и рук наших труд —Все съела она, не хотевшая знать(А теперь-то мы знаем — не умевшая знать),Ни черта не понявшая тут.

Что дурак растранжирил, всего и не счесть(Впрочем, как Вы и Я) —Будущность, веру, деньги и честь.Но леди вдвое могла бы съесть,А дурак — на то он дурак и есть(Впрочем, как Вы и Я).

О, труды, что ушли, их плоды, что ушли.И мечты, что вновь не придут, —Все съела она, не хотевшая знать(А теперь-то мы знаем — не умевшая знать),Ни черта не понявшая тут.

Когда леди ему отставку дала(Впрочем, как Вам и Мне),Видит бог! Она сделала все, что могла!Но дурак не приставил к виску ствола.Он жив. Хотя жизнь ему не мила.(Впрочем, как Вам и Мне.)

В этот раз не стыд его спас, не стыд,Не упреки, которые жгут, —Он просто узнал, что не знает она,Что не знала она и что знать онаНи черта не могла тут.

«Когда уже ни капли краски не выжмут на холсты Земли...»

Когда уже ни капли краски не выжмут на холсты Земли,Когда умрут полотна древних и вымрут новые врали,Мы — без особых сожалений — пропустим вечность или две,Пока умелых подмастерьев не кликнет Мастер к синеве.

И будут счастливы умельцы, рассевшись в креслах золотых,Писать кометами портреты — в десяток лиг длиной — святых,В натурщики Петра, и Павла, и Магдалину изберутИ просидят не меньше эры, пока не кончат этот труд!

И только Мастер их похвалит, и только Мастер попрекнет —Работников не ради славы, не ради ханжеских щедрот,Но ради радости работы — но ради радости донесть,Каким ты этот мир увидел, Творцу его, каков он есть!

БАЛЛАДА О ВОСТОКЕ И ЗАПАДЕ208

Запад есть Запад, Восток есть Восток, не встретиться им никогда —Лишь у подножья Престола Божья, в день Страшного суда!Но нет Востока и Запада нет, если двое сильных мужчин,Рожденных в разных концах земли, сошлись один на один.

Летит взбунтовать пограничный край со своими людьми Камал.Кобылу, гордость полковника, он сегодня ночью украл.

Копыта ей обмотав тряпьем, чтоб не слышен был стук подков,Из конюшни вывел ее чуть свет, вскочил — и был таков!

Свой взвод разведчиков созвал тогда полковника сын:«Ужель, где прячется Камал, не знает ни один?»

Сын рессалдара, Мохаммед-Хан, встал и сказал в ответ:«Кто ведает, где ночевал туман, — найдет Камалов пикет!

В сумерки он абазаев громил, рассвело — в Бонэре ищи!Но должен объехать он Форт Бакло, чтоб из дому взять харчи.

Если бог поможет, вы, без препон, как птицы, летите вдогонИ его отрежьте от Форта прежде, чем достигнет ущелья он!

Но если теснины джагаев достиг — назад поверните коней!Не мешкай нимало: людей Камала тьма-тьмущая прячется в ней.

Справа скала, слева скала, колючая поросль мелка.Чуть не в упор щелкнет затвор — но не видать стрелка!»

Полковничий сын прыгнул в седло. Буланый объезжен едва:Хайло — что колокол, сердце — ад, как виселица — голова!

До Форта полковничий сын доскакал, но к еде душа не лежит:Тот жаркому не рад, от кого конокрад, вор пограничный, бежит.

Из Форта Бакло во весь опор всадник погнал жеребцаИ в ущелье джагаев, коня измаяв, приметил кобылу отца.

Он в ущелье приметил кобылу отца и Камала у ней на хребте.Ее глаза белок различив, он курок дважды взвел в темноте.

Мгновенье спустя две пули, свистя, прошли стороной. «Ты — стрелокНе хуже солдата, — молвил Камал. — Покажи, каков ты ездок!»

В узкой теснине, как смерч в пустыне, мчались ночной порой.Кобыла неслась, как трехлетняя лань, конь — как олень матерой.

Голову кверху Буланый задрал и летел, закусив удила,За гнедой лошадкой, что, с гордой повадкой, трензелями играя, шла.

Справа скала, слева скала, колючая поросль мелка.Трижды меж гор щелкнул затвор, но не видать стрелка.

Зорю дробно копыта бьют. В небе месяц поник.Кобыла несется, как вспугнутый зверь, Буланый — как раненый бык.

Но рухнул безжизненной грудой в поток Буланый на всем скаку.Камал, повернув кобылу, помог выпутаться седоку

И вышиб из рук у него пистолет — как биться в такой тесноте?«Если доселе ты жив — скажи спасибо моей доброте!

Скалы нет отвесной, нет купы древесной на двадцать миль кругом,Где не таился б мой человек со взведённым курком.

Я руку с поводьями к телу прижал, но если б я поднял ее,Набежали б чекалки, и в неистовой свалке пировало бы нынче зверье.

Я голову держал высоко, а наклони я лоб,Вон тот стервятник не смог бы взлететь, набив до отвала зоб».

«От пира, — сказал полковничий сын, — шакалам не будет беды.Прикинь, однако, кто придет за остатками еды.

Если тысячу сабель пошлют сюда за моими костями вслед,Какой ценой пограничный вор оплатит шакалий обед?

Скормят коням хлеб на корню, люди съедят умолот,Крыши хлевов предадут огню, когда перебьют ваш скот.

Коль скоро сойдемся в цене — пировать братьев зови под утес!Собачье племя — шакалье семя! Что ж ты не воешь, пес?

Но если в пожитках, зерне и быках цена высока, на твой взгляд, —Тогда отдай мне кобылу отца. Я пробью дорогу назад!»

Камал помог ему на ноги встать: «Не о собаках толкТам, где сошлись один на один бурый и серый волк!

Пусть ем я грязь, когда причиню тебе малейшее зло!Откуда — из чертовой прорвы — тебя со смертью шутить принесло?»

Он ответил: «Привержен я крови своей до скончания дней!Кобылу в подарок прими от отца. Мужчина скакал на ней!»

Сыну полковника ткнулись в грудь ноздри лошадки гнедой.«Нас двое сильных, — сказал Камал, — но ей милей — молодой!

В приданое даст похититель ей серебряные стремена,Узду в бирюзе, седло и чепрак узорный получит она».

Тогда, держа за ствол пистолет, полковника сын говорит:«К тому, который ты взял у врага, друг тебе пару дарит!»

«Дар за дар, — отозвался Камал, — риск за риск: обычай для всех один!Отец твой сына ко мне послал. Пусть едет к нему мой сын!»

Он свистнул сыну, и с гребня скалы обрушился тот стремглав.Стройнее пики, он был как дикий олень средь весенних трав.

«Вот господин твой! — сказал Камал. — Бок о бок с ним скача,Запомни, ты — щит, что вечно торчит у левого плеча!

Твоя жизнь — его, и судьба твоя — отвечать за него головой,Покуда узла не развяжет смерть либо родитель твой!

Хлеб королевы ты должен есть: флаг ее — твой флаг! —И нападать на владенья отца: враг ее — твой враг!

Ты конником должен стать лихим и к власти путь прорубить.Когда в Пешаваре повесят меня — тебе рессалдаром быть!»

Они заглянули друг другу в глаза, и был этот взгляд глубок.На кислом хлебе и соли они дали братства зарок.

И, вырезав хайберским ножом свежего дерна кусок,Именем божьим, землей и огнем скрепили этот зарок.

На гнедой кобыле — полковничий сын, на Буланом — Камалов сын, —Вдвоем подскакали к Форту Бакло, откуда уехал один.

У караульни блеснуло враз двадцать клинков наголо:Пламя вражды к жителю гор каждое сердце жгло.

«Отставить! — крикнул полковника сын. — В ножны вложите булат!Вчера он был пограничный вор, сегодня — свой брат, солдат!»

Запад есть Запад, Восток есть Восток, не встретиться им никогда —Лишь у подножья Престола Божья, в день Страшного суда!Но нет Востока и Запада нет, если двое сильных мужчин,Рожденных в разных концах земли, сошлись один на один.

ИСКУПЛЕНИЕ ЭР-ХЕБА209