Даурия - Константин Седых

Федот и матросы, пообедав с мунгаловцами, отправились в Коп-Зор-Газ.

– Не подкачайте, ребятишки, завтра! – крикнул Федот на прощание.

Едва схлынула дневная жара, как полк начал седловку. За ночь ему предстояло сделать большой переход. До Ключевской было тридцать верст. Сотни собирались и выстраивались вдоль дороги, на выезде из поселка. Балябин поздоровался с ними и сказал короткую речь. В ней он призывал Второй Аргунский бить белогвардейцев, как бьет их Аргунский Первый. За это время отправленная в походное охранение полусотня, выслав от себя лобовой и боковые дозоры, скрывалась уже за ближним увалом. Балябин поглядел ей вслед и энергично махнул рукой. С мягким топотом, бряцая оружием и стременами, прошла мимо него первая сотня, за ней вторая, и скоро весь полк вытянулся в длинную колонну.

В тот вечер долго горел над степью радужный веер заката. Все лога и увалы были усеяны цветами даурского подснежника, левкоев и мака. Издали казалось, что на яркой зелени беспорядочно разбросаны белые, желтые, голубые платки. В сопках кричали краснокрылые турпаны, в небе, ежеминутно меняющем краски, окликали друг друга невидимые глазу соколы. В одном месте из скалистого распадка, от родника, перебежали через дорогу два быстроногих дзерена и пропали в зарослях коричневого кустарника.

Роман ехал рядом с Семеном Забережным. Все время, не отрываясь, разглядывал он в буйном цветении утопавшую степь. Еще неделю назад, в день памятного Роману первого боя, степь зеленела робко и неуверенно. Многие увалы и сопки были черны от недавних палов. И было тогда в степи просторно и грустно. А сегодня расстилалась она перед глазами неотразимо влекущая, нежно-зеленая вблизи и дымчато-голубая вдали. Кипела в ней торопливая жизнь растений, зверей и птиц. Семен изредка пытался заговорить с Романом, но тот, погруженный в думы, не отвечал ему. Наконец Семена вывело из себя его молчание. Он хлопнул его по плечу и спросил:

– Чего зажурился?

Роман встрепенулся, потер плечо и виновато признался, что загляделся на степное приволье.

– На цветки любуешься? – колюче улыбнулся Семен. – Да, цветочки хорошие, только заглядываться на них нам с тобой нельзя. Ты не красная девица.

Роман обиделся, раздраженно воскликнул:

– Вот тебе раз!.. А что же тут плохого? Я, может, после того, как на цветки нагляжусь, злее с семеновцами воевать буду.

Семен поглядел на него, довольно хмыкнул и ничего не сказал.

Солнце скатилось за зубчатые сопки на западе. Все тени слились, и степь потемнела. Вместе с сумерками пришла прохлада. Казаки стали надевать шинели.

Роман ненасытно вдыхал в себя настоянный на цветках и травах сумеречный холодок и чувствовал в себе суровую готовность биться с врагами за эту степь, за небо и горы родного края.

Ключевскую увидели сквозь розовый утренний туман. Загадочно лежала она в сырой и темной долине на страдном пути полка.

Связных от Коп-Зор-Газа на условленном месте не оказалось. По-видимому, матросы не нашли отряда. Балябин посовещался с командирами сотен и решил не ждать, а немедленно броситься на станицу, к которой уже подходила спешенная цепь головной полусотни.

Семеновцы проспали. В крайней избе полусотня наткнулась на сонную заставу, поголовно состоявшую из китайских хунхузов. С ними расправились моментально. Обезумев от страха, выскакивали они из избы в дверь и окна и ложились под ударами штыков и прикладов.

В разбуженной выстрелами станице началась губительная паника. Семеновская часть, собранная из наемных китайцев и чахаров, которыми командовали русские офицеры, оказалась небоеспособной. Когда сотни аргунцев, сверкая шашками, свистя и гикая, понеслись на станицу, китайская пехота начала разбегаться в разные стороны. Следом за нею понесся дивизион чахарской конницы на косматых и низкорослых лошадях. Сопротивление оказали только румыны-пулеметчики, успевшие выкатить на улицу два станковых пулемета. Они заставили отхлынуть назад вторую сотню, которая раньше всех ворвалась на широкую станичную улицу. С румынами расправились казаки Богдатской станицы, медвежатники и белковщики. Разъяренные смертью трех своих товарищей, они подкрались к румынам с тыла и перебили всех наповал одиночными выстрелами.

Четвертая сотня охватывала Ключевскую справа. В бешеном галопе устремилась она по сухому и ровному лугу вдоль плетней огородов, чтобы отрезать семеновцам путь к отступлению. Впереди всех скакал Тимофей. За ним поспевали Гавриил Мурзин, Лукашка Ивачев и Роман. Отстав от них не больше чем на десять – двадцать шагов, плотно сомкнутые, летели орловские фронтовики и остальные мунгаловцы. Не было среди них только Алешки Чепалова и Петьки Кустова. Попридержав лошадей, остались они далеко позади.

Чахары в цветных халатах и стеганых конусообразных шапках густой беспорядочной толпой вырвались из улицы и бросились в ворота поскотины. Было их человек триста. Многие казаки невольно дрогнули и остановились. Но чахары думали только о бегстве. Напрасно пытался их остановить казачий офицер на белом породистом коне. С криками ужаса проскочили они ворота и рассыпались во все стороны. Яростно настегивая гривастых лошадок, уходили они в туманную утреннюю степь.

Тогда аргунцы пустились преследовать их и скоро настигли задних. Казачьи кони оказались проворней монгольских.

Роман видел, как Тимофей нагнал рослого чахара в желтом халате. Чахар оглянулся и схватился за висевшую на седельной луке винтовку. Но только успел ее вскинуть к плечу, как высоко поднятая шашка Тимофея опустилась на его украшенную шелковой кисточкой шапку. Пролетая мимо, видел Роман, как, широко раскинув руки, медленно валился чахар с коня на дорогу.

На мостике через узенькую степную речку под одним из чахаров споткнулся конь. На него налетели задние. И моментально мостик был завален кучей бешено бившихся лошадей, раздавленными насмерть людьми. Здесь Роман настиг чахара с красным круглым лицом. Видя, что бежать некуда, чахар выхватил из ножен шашку, обреченно взвыл и повернул коня навстречу Роману.

Скрестились шашки, лязгнула сталь о сталь. Вздыбленные кони старались укусить друг друга. Отбивая сильные и опасные удары чахара, как видно искусного рубаки, Роман чувствовал, что ему не устоять. Чахар превосходил его силой и ловкостью. Краснолицый и потный, исступленно рыча, рассыпал он удар за ударом. И Роман уже с тоской следил за каждым его выпадом и жалел, что так необдуманно зарвался вперед.

В это время совсем близко раздался оглушительный выстрел. У чахара выпала шашка из рук, и он повалился на шею. коня. Роман облегченно вздохнул и оглянулся. В пяти шагах от него передергивал затвор дымящейся винтовки Семен Забережный.

– Ну, моли Бога, что я тут пригодился, – сказал Семен.

Роман с благодарностью глядел на него и чувствовал, что к горлу подкатывается сухой комок.

Пятнадцать верст преследовала четвертая сотня чахарскую кавалерию. Больше ста человек было зарублено ими и столько же взято в плен.

Остыв от боевой горячки, вели казаки пленных по желтой степной дороге в станицу. Чахары угрюмо молчали и дико глядели тоскующими глазами. С минуты на минуту ожидали они, что казаки начнут их рубить. Оживились они только тогда, когда привели их в станицу и загнали в ограду школы, где уже сидели на пыльной зелени китайцы и жевали всухомятку розданный им хлеб.

Вечером Романа, Семена и Данилку Мирсанова отправили с донесением к Лазо на станцию Хада-Булак.

На станцию они приехали утром на следующий день. Первый, кто повстречался им в Хада-Булаке, был Федот Муратов. Он только что подъехал к зеленому вагону, в котором помещался штаб Лазо. Завидев посёльщиков, Федот закричал во всю глотку:

– Здорово, мунгаловцы!

Подъезжая к нему, Роман увидел, что два окна в вагоне раскрыты. В окнах была видна группа военных, склонившихся над столом. Услыхав голос Федота, один из них торопливо подошел к окну. Это был широкоплечий, с русой окладистой бородой и такими же русыми лохматыми бровями человек. Он пристально глядел на мунгаловцев и улыбался.

Федот подошел к Роману:

– Ну как, Улыбин, повоевали нынче?

– Чуть было меня один чахар на тот свет не отправил…

Человек, стоявший у окна, выбежал из вагона и кинулся прямо к Роману:

– Ты, что ли, Улыбин?

– Ну я… – недружелюбно протянул Роман и осекся: человек шел к нему с протянутыми руками и взволнованно говорил:

– Здравствуй, Роман, здравствуй, родимый!

Роман пригляделся к нему и прыгнул с коня. В человеке он узнал своего дядю Василия. Они обнялись, расцеловались. Потом Василий Андреевич, тяжело передохнув, сказал:

– Не гадал я, не чаял, что племянника здесь повстречаю… – И, оглядывая Романа, добавил: – Добрый казак вырос, добрый. А давно ли под стол бегал.

В окне показался другой человек. Он спросил у него:

– Ты это с кем встретился, Василий Андреевич?