Даурия - Константин Седых

От увала отошли не больше версты, когда позади раздался истошный крик:

– Семеновская конница, братцы!..

Роман оглянулся назад и побелел: от Тавын-Тологоя, взблескивая на солнце клинками, неоглядно широкой лавой неслась наемная баргутская конница атамана. Она уже огибала справа и слева покинутый бойцами увал. Завидев ее, все побежали.

– Стой! Куда бежите, сволочи! – закричал взводный на бегущих. – От конницы не бегают, а отбиваются.

Но, видя, что никто не слушается его, он выругался, сбросил с себя кожанку и дал такого ходу, что оставил далеко позади себя Романа с Данилкой и многих других.

Завидуя его проворству и резвости, Роман бежал, выбиваясь из последних сил. Он уже слышал за спиной у себя тяжелое, нарастающее «ура», похожее на вой огромной волчьей стаи. Этот вой тупым сверлом сверлил ему душу, наливал свинцовой тяжестью тело. Скоро ухо уловило бешеный топот гривастых и маленьких лошадок. Сознавая, что дальше бежать бесполезно, он остановился и стал срывать из-за плеча винтовку, чтобы встретить свою смерть лицом к лицу.

II

В день выхода красногвардейских отрядов на границу у Тавын-Тологоя Василий Андреевич Улыбин возвращался в штаб фронта из поездки в Первый Аргунский полк. С этим полком он породнился еще в декабре 1917 года. Эшелоны аргунцев ехали с империалистической войны к себе в Забайкалье и приближались к Иркутску, когда в нем шли ожесточенные уличные бои с восставшими юнкерами. Подавлением восстания руководил бывший прапорщик Сергей Лазо. Опасаясь, что казаки примкнут к юнкерам, он отправил к ним группу лучших большевистских агитаторов во главе с Василием Андреевичем, который незадолго перед этим выбрался из своей якутской ссылки. Аргунцы, к радости Василия Андреевича, оказались настроенными революционно, и агитировать их не пришлось. Они единодушно постановили оказать поддержку Красной гвардии. Но когда прибыли в Иркутск, с юнкерами уже было все покончено.

Полк в полном составе принял участие в похоронах жертв восстания. Над братскими могилами при огромном стечении народа приняли аргунцы присягу на верность революции и сожгли свое старое полковое знамя. Из города уезжали они под красным знаменем, которое вручили им рабочие организации.

Быстро подружившийся с земляками Василий Андреевич вместе с ними уехал на родину. В Чите разогнали они меньшевистско-эсеровский совет, установили Советскую власть. А через две недели Василию Андреевичу и Фролу Балябину, председателю полкового комитета аргунцев, пришлось повести полк против выступившего из Маньчжурии атамана Семенова. Выгнав семеновские банды из пределов Забайкалья, аргунцы разъехались по родным станицам, в которых не были четыре года.

Но в апреле, по первому зову областного ревкома, аргунцы снова поднялись на защиту родного края и сразу же заслужили репутацию самой отважной и дисциплинированной части Даурского фронта.

Василий Андреевич, назначенный помощником Лазо, продолжал держать с аргунцами самую тесную связь. При всякой возможности наведывался он в полк, где завелось у него много друзей и приятелей. Чтобы укрепить еще больше полк, он влил в него несколько десятков командированных на фронт коммунистов и упросил Лазо создать в нем седьмую особую сотню, состоявшую поголовно из читинских рабочих. Но не только дела заставляли посещать его полк. На досуге любил он запросто посумерничать с земляками у бивачных костров и вволю попеть с ними родные казачьи песни. Годы тюрьмы и ссылки научили его ценить эти скромные житейские радости.

На этот раз он пробыл в полку целые сутки и возвращался обратно внутренне посвежевшим и отлично настроенным. Облокотившись на станковый пулемет, прикрытый чехлом, сидел он в стареньком штабном «Чандлере», неторопливо катившемся по гладкой степной дороге, и задумчиво глядел на зеленеющую степь, на синюю каемку далеких сопок, на снежно-белые вершины встающих из‑за них облаков. Оживленная солнцем степь и теплый встречный ветер напомнили ему о былом. В памяти возникло такое же знойное лето, когда все сияло и радовалось на земле.

Он вдруг увидел себя, одетого в голубую с расстегнутым воротом рубашку и шагающего на пашне за плугом по влажной борозде. За ним по пятам вышагивают скворцы и галки, сизое облачко мошкары вьется над его непокрытой головой. Он здоров и молод. От избытка сил зычно и весело покрикивает на быков, и на голос его откликается эхо в зеленом лесу. А навстречу ему идет отец с лукошком на перевязи. Он довольно улыбается и кричит:

– Вот как уродится здесь пшеничка, мы с тобой развернемся! Свадьбу тебе справим такую, что богачи позавидуют…

Горько вздохнул от своих воспоминаний Василий Андреевич и полез в карман за трубкой. У молодой соседки, которую прочил ему в жены отец, давно уже, наверное, взрослые дети, а ему все еще остается только мечтать о семейной жизни. Ни о чем не жалел бы он, если бы имел хоть пару ребятишек. Ребятишки – это самое милое и дорогое на свете. У командира седьмой особой сотни аргунцев Бориса Кларка, человека одинаковой с ним судьбы, шестеро детишек. Василий Андреевич, наезжая с Кларком и Лазо в Читу, бывал у него в семье и всякий раз не мог смотреть без слез, как встречали маленькие Кларки своего отца, как они шумели и радовались его скромным фронтовым гостинцам, как ощупывали его одежду и оружие, наперебой рассказывали о всякой всячине. Даже Лазо, который был моложе Василия Андреевича на целых пятнадцать лет, глядя на эту картину, считал Кларка счастливцем.

– Ты чужому счастью не завидуй, – говорил тогда ему в шутку Василий Андреевич, – своего не упусти, женись давай.

– Вот как Семенова разобьем, обязательно, – посмеивался Лазо, – только без тебя не буду.

– Нет, брат, я, кажется, опоздал, – грустно вздыхал Василий Андреевич и принимался как умел забавлять детишек Кларка.

…Верстах в десяти от станции пасся в степи гурт черно-белых овец. Похожий издали на облачко, гурт медленно двигался по широкой равнине под присмотром конного пастуха. По остроконечной шапке Василий Андреевич безошибочно признал в пастухе бурята. Бурят стоял на песчаном бугре и из‑под руки смотрел на автомобиль. Вдруг из-за бугра стремительно вылетели вооруженные всадники, подхватили половину овец и погнали по направлению к станции. Бурят помчался было за всадниками, но в него выстрелили и заставили повернуть назад.

– Вот это да! Грабеж среди ясного дня! – прокричал Василию Андреевичу шофер Антошка Срывцев, обнажая в восхищенной усмешке острые мелкие зубы. – Уж не семеновцы ли это?

Василий Андреевич схватился за висевший на груди бинокль и стал разглядывать всадников.

– Нет, это не семеновцы. Это какие-то наши молодчики орудуют. Экие мерзавцы, чем занялись! Давай гони за ними, – приказал он Антошке и стал снимать чехол с пулемета.

– Есть такое дело, – лихо откликнулся Антошка. Он плюнул на ладони, круто развернул свой «Чандлер» и начал выжимать из капризного мотора все, что он мог дать. Прядка русого чуба все время падала Антошке на мокрый лоб, закрывала глаза. Он откидывал ее, исступленно горланил:

– Поболеешь да помрешь, от Антошки не уйдешь!

Завидев настигающий их автомобиль, всадники сорвали с себя винтовки и залпом выстрелили по нему. «Чандлер» сразу резко сбавил ход, его стало заносить вправо. Антошка выглянул из кабины, забористо выругался:

– Вот собаки. Прямо в колесо потрафили, камера спустила. Чесани их с пулемета, товарищ Улыбин.

Василий Андреевич с крепко закушенной губой припал к пулемету. Целясь повыше голов, дал по всадникам длинную очередь. Они бросили овец и рассыпались по степи, отчаянно настегивая коней.

Антошка выскочил из кабины с домкратом в руках. Ругаясь, стал устанавливать домкрат под заднюю ось, чтобы снять колесо и заменить его запасным. Василий Андреевич поспешил к нему на помощь. Но как ни торопились они, а смена колеса оказалась делом мешкотным. Всадники за это время сумели скрыться из виду.

Бурят завернул отбитых овец и подъехал к автомобилю. Он оказался скуластым, с малиновыми щеками стариком. Сняв с бритой головой остроконечную шапку, отороченную по низу белой мерлушкой, старик поздоровался, с обидой в голосе спросил:

– Пошто такое деется, товарищ начальник? Так, однако, вконец позорят. Беда, до чего дожили. Куда деваться-то, кому жаловаться?

– Ну, заныл, вольный сын степей, – вытирая паклей свои замазанные руки, презрительно бросил Антошка. Василий Андреевич глянул на него так, что он сразу прикусил язык и в припадке необыкновенного усердия снова полез под машину. Василий Андреевич спросил старика:

– Как вас зовут-величают, товарищ?

– Намжилом зовут, величают Гармаевичем, – приосанился старик на своем обитом серебряными бляхами седле.

– Так вот что, Намжил Гармаевич. Людей, хотевших тебя ограбить, мы обязательно разыщем. За такие дела пойдут они под суд ревтрибунала. В Красной гвардии подлецам места быть не должно и не будет. Ты это всем своим сородичам передай.