Так кто же развалил Союз? - Олег Мороз

Ответ удручающий:

− Я в их душах не копался, но думаю, что президент — он действительно сторонник реформ (это вроде бы очевидно, но вот ведь Яковлев все же считает необходимым удостоверить этот факт. — О.М.) Член Совета безопасности Бакатин — действительно сторонник реформ… Но я бы так сказал: список очень коротенький.

Этот список короткий, зато с другой стороны — длинный: необольшевики, полозковцы, «союзники», национал-патриоты, оэфтэшники (члены прокоммунистического Объединенного фронта трудящихся)… Спрашиваю у Яковлева, кто из них, по его мнению, наиболее опасен.

− Отношение к ним у меня одинаковое, — говорит Яковлев. — Я не делю их по степени моего презрения… Они делают страшное для нашего народа дело. Страшное. Прежде всего, само по себе стремление вернуть народ назад, опять его бросить в эту черноту, грязь, нищету — это позорно. Самая главная опасность — смыкание всех этих сил вокруг неосталинизма. Ведь и «Слово к народу» — это тоска по сталинизму… И «Единство», и инициативники, и правое крыло в КПСС, и Жириновский (вот ведь когда еще курилка проклюнулся! — О.М.)… Это все тоска по военно-бюрократической диктатуре. Все они заражены вирусом большевизма. Все их поры этим поражены. Вся психология… Но в конце концов должны же мы вытащить страну на рельсы демократического развития! В конце концов имеет же наш народ на это право!

Увы… Уже несколько лет Александра Николаевича Яковлева — одного из выдающихся русских людей XX столетия — нет в живых, а этот его отчаянный призыв — в конце концов вытащить страну на рельсы демократического развития! — и сейчас остается так же далек от реализации, как и тогда, накануне августовского путча 1991 года.

Мою беседу с Яковлевым предполагалось напечатать в «Литературной газете» в среду 21 августа. Однако этот номер был «отменен»: в числе других демократических изданий хунта запретила и «Литгазету». Возле типографии были поставлены БТРы, внутри здания дежурили солдаты с автоматами. В одночасье мы все — журналисты запрещенных изданий — оказались безработными.

Потом, — когда путч стал захлебываться, — «отмененный» номер все же вышел. Однако делался он в экстремальных условиях — за одну ночь, и моя беседа с Яковлевым в него не попала. Опубликована она была лишь через неделю, 28 августа.

Встретившись с Александром Николаевичем Яковлевым десять лет спустя, в 2001-м, мы вновь вернулись к этой теме — к тем предпутчевым дням 1991 года. Я вновь его спросил, что именно вызывало у него тревогу, опасение что что-то зреет, ведь он сам признавался: никаких фактов у него не было.

Яковлев:

− Понимаете, в политике иногда происходит интересная вещь: фактов нет, а опыт что-то такое подсказывает, где-то какой-то колокольчик «динь-динь-динь…» Что-то не то творится. К тому же лично у меня тогда к этому была несколько повышенная чувствительность.

По словам Александра Николаевича, в тот момент он только что ушел в отставку с поста старшего советника президента, а ощущение, что он все еще член Политбюро, у окружающих еще оставалось, и с ним продолжали, — из-за страха, может быть, ненавидя его как человека, — общаться соответствующим образом: кланялись, улыбались, будучи застегнутыми на все пуговицы.

− И вдруг чувствую, — говорит Яковлев, — что-то изменилось, пиджаки расстегнули, разговаривают как-то снисходительно, даже не разговаривают, а цедят сквозь зубы, в глазах огонек такой появился недобрый: подождите, мол, скоро уже… Так вот, по сократившемуся числу звонков, по тому, как меня начали избегать, стало ясно: что-то готовится.

Забавно, не правда ли: оказывается, по каким-то нюансам в поведении клерков, по едва заметным изменениям в их холуйской, лакейской чиновничьей психологии можно, оказывается, догадаться о грядущих серьезных катаклизмах в государственной жизни. Для тех, кто хорошо изучил эту психологию, придти к такой догадке не составляет труда.

Кстати, любопытно, что не избегал Яковлева лишь Янаев, из чего Александр Николаевич делает вывод (не знаю, насколько основательный), что попал он в гэкачепистскую гоп-компанию достаточно случайно, движимый какими-то мелкими обидами на Горбачева.

− Не знаю уж, зачем его позвали возглавить ГКЧП, долго, чуть не до самого начала событий, уговаривали. А так 8 августа я с ним встречался, разговаривал он со мной вполне нормально. Все жаловался на Горбачева, что тот его к делам не подпускает. Посадил, дескать, меня в золотую клетку, а я ему так верен, я ему хочу служить, выполнять все, что он скажет. И он говорил правду — я-то все это знал давным-давно.

Ну, зачем гэкачепистам понадобился Янаев, достаточно ясно — вице-президент. По Конституции, если президент по каким-либо причинам теряет дееспособность, исполняющим обязанности становится «вице». Очень удобная для заговорщиков фигура.

Прояснил для меня Яковлев и тот вопрос, который я ему тогда задавал, но на который он фактически не ответил: предупреждал ли он Горбачева о зреющем заговоре. На этот раз ответ был однозначный:

− Да, я ему сказал, что будет переворот…

− Какова же была его реакция?

− …Я ему сказал, что будет переворот. А он мне: «Саша, брось ты. Ты переоцениваешь их ум и храбрость». Ничего я не переоценивал. Я знал их всех как облупленных.

Это поразительное легкомыслие, проявленное Горбачевым, до сих пор остается загадкой. Некоторые за этим усматривают, что и сам президент каким-то образом был втянут в заговор: понимал, что никаким другим способом, кроме как силовым, — причем на этот раз уже самым решительным и серьезным, — Союз уже не спасти, но сам в насильственных действиях, как всегда, участвовать не пожелал, позволил попытать счастья на этом пути «верным соратникам», закрыл на это глаза, удалился в Крым — дескать, валяйте, пробуйте, получится, так получится, не получится — не обессудьте…

Сторонников этой версии сильно в ней укрепило и то, что, вернувшись из Крыма после подавления путча, Горбачев бросил журналистам, ожидавшим от него искреннего, честного, подробного рассказа о том, как все случилось, иные слова: дескать, все равно всего я вам не расскажу…

Так что Яковлев предупреждал Горбачева о заговоре, правда, не располагая твердыми фактами, опираясь лишь на собственные предчувствия. Горбачев отказался ему верить, и именно это послужило причиной, почему тогда их дороги разошлись, разошлись после многих лет тесного сотрудничества и дружбы, после того как они вместе задумали и плечом к плечу осуществляли перестройку.

Правда потом, после поражения путча, их сотрудничество возобновилось.

«Первый заместитель председателя Кабинета министров СССР В. Щербаков — в Совет Федерации СССР (16 августа, за три дня до попытки переворота):

«Страна ускоренными темпами втягивается в глубокий финансовый кризис и развал денежного обращения. Эти факторы в настоящее время в решающей степени определяют ухудшение экономической, социально-психологической и политической ситуации в стране… По самым разным причинам, прежде всего связанным с нерешительностью в принятии непопулярных мер, боязнью ряда руководителей укрепления роли союзного правительства… возможности реализации антикризисной программы уменьшаются с каждым днем. Основные меры по стабилизации финансового положения страны должны были реализовываться с 1 июля. Однако бесконечные согласования, обсуждения и так далее привели к тому, что потеряно уже два месяца… Необходимо понять, что через 2–4 месяца для нормализации положения придется применять совсем другие меры и антикризисную программу можно будет просто выбросить в корзину…»

ПУТЧ. ВЗГЛЯД ИЗ ТОЛПЫ

19 августа 1991 года. В восемь утра позвонил старший сын Кирилл.

— Вы слушаете радио?

— Нет, а что такое?

— Военный переворот!

Ощущение ужаса. Будто земля под ногами разверзлась. Мысли путаются. Где Горбачев? Где Ельцин? Значит, конец надеждам? А что с нами будет? С работы, конечно, выгонят. Газета будет другая. Это не страшно. Надо искать, чем заняться. Может, частным извозом? Если не извоз, вернуться в научную журналистику? Издавать журнал о «летающих тарелках», НЛО… Вечно востребованная, вечно животрепещущая тема. Жалко, что Кирилл не успел уехать за кордон. Теперь вряд ли выпустят. Фила, конечно, загребут в армию. Теперь уж точно. Единственно, кто, может, останется при деле, Лариса. Она по военному ведомству служит.

К десяти часам должен был ехать в редакцию везти интервью с Александром Николаевичем Яковлевым по поводу его исключения из партии (беседовал с ним за три дня до путча, в среду 16 марта). Теперь это никому не нужно. Мир перевернулся. Все-таки надо ехать. В десять был у Поройкова, зама главного. Застал у него Заречкина, заведующего отделом политики. Полная растерянность.