Марсианские войны - Лоуренс Уотт-Эванс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не успели прозвучать выстрелы, как монгол в сине-голубых доспехах повернулся к наступающим. Под средневековым шлемом блеснули желтые глаза. Но самое страшное — белый, очерченный красным, череп на фоне бледной луны.
Увидев приближающуюся цепь, он поднял кривую саблю и что-то закричал по-монгольски. Военный комиссар напрягся. Итак, бой…
Однако монгол заставил своего белого жеребца развернуться, показав его мощный круп, и скрылся в клубах черного дыма. Его товарищи последовали за ним.
Ли Сянтун взмахнул рукой.
— Огонь! Огонь!
Шеренга опустилась на колено, грохот автоматов заглушил цокот копыт. Несколько отставших монголов упали, и только один успел выпустить в ответ стрелу. Она вонзилась в ногу какого-то солдата, исторгнув крик боли.
Разбойники рассеялись.
— Вперед! Вперед! Мы побеждаем!
Шеренга устремилась в погоню, сопровождаемая рыкающим Т-55, который в эту минуту походил на странного горбатого жука.
Военный комиссар самодовольно усмехнулся. Раньше ему не приходилось руководить боевыми операциями. Пайюнопо был мирным городком. Это нападение и успешная оборона будут, конечно, означать некоторую прибавку в жаловании от окопавшихся в далеком Гонконге серых мандаринов. А возможно, и перевод в более гостеприимное местечко.
Более удачного поворота событий трудно было ожидать, размышлял Ли Сянтун. Плохо только, что приходится двигаться в этом черном дыму, от которого першит в горле и режет в глазах. Но и дым не мешал разглядеть картину разрушений: горящие дома, от некоторых из них остались почерневшие остовы, трупы местных жителей…
— Какие идиоты! — крикнул комиссар. — Додумались же напасть на нас! За это они все умрут!
Но уже в следующее мгновение, поперхнувшись дымом, он напряженно вглядывался в черную с прожилками пламени завесу.
— Где они? Куда подевались?
Один из солдат поскользнулся на чем-то и выругался.
— Сюда! — закричал он. — Сюда! Я поскользнулся на лошадиной лепешке.
Все пригнулись, разглядывая следы конских лепешек и спасаясь от едкого дыма, стелившегося поверху. Еще теплые кучки помета вели на боковую улицу, и Ли Сянтун радостно воскликнул:
— Все направо! Они пошли по улице Йонг.
Танк выдвинулся вперед, и пехота прижалась к нему, ища защиты под бронированными боками. Шли медленно, кашляя, чихая, спотыкаясь…
Военный комиссар снова занял свое место в «лендровере», где дышалось легче. Ветер понемногу рассеивал дым.
— Вижу впереди лошадей! — доложил кто-то.
— Свет!
Фары автомобиля и прожекторы танка ударили в полумрак, и почти сразу же лучи света наткнулись на кучку нервно топчущихся невдалеке животных.
— Вот они! — Ли Сянтун привстал с сиденья.
И зачем только он это сделал? Солдаты и так прекрасно видели лошадей с почему-то пустыми седлами.
Зато что-то ударило комиссара в руку. Сначала он не почувствовал боли. Затем опустил голову и увидел торчащую из предплечья стрелу с красным оперением. Глаза комиссара расширились от испуга.
И тут же, словно сам Ли Сянтун превратился в подушечку для булавок, стрелы стали вонзаться в его ноги, руки, грудь…
Комиссар был еще жив, когда упал на сидение. Жив, но прекрасно сознавал, что умирает. Руки онемели и горели. Голова упала на плечо, и комиссар увидел утыканного стрелами адъютанта, сползающего с водительского места. Слабеющее сознание комиссара еще успело отметить стук автоматных очередей и глухие чавкающие звуки, с которыми монгольские стрелы входили в тела его солдат, будто те были соломенными чучелами.
В последний миг перед смертью Ли Сянтуна озарило. Слишком поздно, но он все же вспомнил, что предки нынешних монголов были хитры и коварны, а любимым их приемом являлось ложное отступление с целью заманить ничего не подозревающего противника в засаду…
Глава 28. ПАЙЮНОПО, ВНУТРЕННЯЯ МОНГОЛИЯ
На крыше дома, оставленного нетронутым именно для устройства засады, Казархан отложил в сторону свой лук из бараньего рога и поднялся.
За его спиной пылал северный квартал, в небо взлетели столбы искр, разносивших пожары на другие кварталы. Но Казар не желал ждать. Впереди еще немало кампаний. Глубоко вздохнув, он закричал, перекрывая гул пожара:
— Ариунболд! Веди своих лучников к южному кварталу и поджигай все, что попадется. Китайцев не щади. Очинбал, ты идешь на запад.
— Зачем сжигать, если можно взять добычу? — спросил Очинбал.
— Добычу возьмем в китайских городах.
— Если так, то зачем сжигать монгольские?
— Это ты узнаешь, когда город превратится в груду пепла! — зарычал Казар, утирая пот со лба.
Вся операция заняла совсем немного времени. Ариунболд отправился на юг по главной улице Тысячи Цветов, распугивая встречных китайцев и монголов. Иногда кто-то из всадников пускал горящую стрелу, но в целом дисциплина поддерживалась: стрелы требовались для иных целей.
Казар, снова оседлав Чино, неторопливо ехал по главной улице, посматривая направо и налево. Пожар распространялся быстро, желто-красные жадные языки сначала облизывали очередной дом, аппетит их разгорался, и вот уже несчастное строение поглощалось ненасытным чудовищем.
Кое-где вспыхивали очаги сопротивления. Их подавляли безжалостно, расстреливая людей из автоматов и осыпая стрелами. Вскоре сломленный жестокими разрушениями, обрушившимися на него, городок Пайюнопо утратил волю к борьбе.
— Верно сказал Чингис, — пробормотал себе под нос Казар. — Сопротивление рассыпается под копытами безжалостности.
Слева от него ехал Байяр. Справа Утренняя Лань.
— Зачем все сжигать? — спросил Байяр.
— У него страсть к огню, — сказала Утренняя Лань.
— У меня страсть не к огню, — ответил Казар, — хотя она тоже горит.
— Ты просто ненасытен, — в голосе Утренней Лани звучало не столько недовольство, сколько восхищение.
— Быть ненасытным значит жить, — заметил Байяр, провожая взглядом прячущихся от них женщин.
— Если увидишь подходящую, схвати ее за ухо, — посоветовал Казар. — Так монголы обращаются с пленницами.
— Я завоеватель.
