"Белые линии" - Р. Шулиг

Шандова, женщина памятливая, вгляделась в гостя и воскликнула:

— Еще бы нет! Земан! Приглашай! Вот это гость!

Здороваясь, она энергично пожала Яну руку. Земан был приятно удивлен таким приемом, так отличавшимся от того, с которым он столкнулся в школе.

— Я не знал, что вы с Матысом поженились.

Шандова грубовато пошутила:

— Ему очень хотелось поднять свой жизненный уровень, в этом все дело. Мечтал о собственном автомобиле, вот и женился на мне, пересилил себя, а я ему за это машину купила. Так, Ладя? Ему, короче говоря, надоело ваше скудное жалованье стражей порядка.

Земан принял ее слегка иронический тон:

— А ваше кооперативное не такое же? Я до сих пор помню, как ты напустилась на меня тогда в школе: «Мы здесь, товарищ, агитируем как сумасшедшие... а коровник еще не достроен... кооператив фактически у нас разваливается... Нам здесь хоть надорвись, а вам в Праге все равно, — скопировал Земан ее тогдашнюю манеру говорить, — вы в Праге уже, наверное, живете при коммунизме!»

Земан смотрел на нее и любовался. Правда, за эти пятнадцать лет, что он ее не видел, она постарела, погрузнела. Широкая, крепкая, эта женщина была похожа на кирасира. Однако годы сделали ее спокойнее, мудрее. От нее исходила какая-то прямолинейная решительность, чистосердечность, увлеченность работой, вера в свое дело, уверенность в себе. В ее присутствии Земан чувствовал себя спокойно. Без хвастовства, с деловитой, естественной гордостью она проговорила:

— Да? Так теперь при коммунизме скорее мы живем. — И без обиняков спросила его: — Зачем приехал? Что нужно? Хочешь устроиться на работу?

Земан слегка опешил:

— Я? Как это? Почему?

Матыс слегка кашлянул, потом неохотно, со смущением пояснил:

— Мы видели ту телевизионную передачу!

Земан, огорченный тем, что его не понимают, поспешно возразил:

— Нет, мне от вас нужно нечто другое!

Шандова, однако, была убеждена в своей правоте, но полагала, что попросить ее о работе Земану мешает мужская гордость, поэтому спокойно и невозмутимо брала быка за рога:

— Если у тебя в Праге какие-нибудь проблемы, плюнь на все и иди к нам. Люди у нас тебе будут рады, здесь тебя никто ни в чем упрекать не станет!

Матыс тут же подхватил:

— И ты не думай, что Аничка предложит тебе какую-нибудь грязную и тяжелую работу. У нас современное производство, здесь есть все профессии. А кое-где у нас работают и в белых халатах, как в лаборатории...

Земан смотрел на него с интересом и удивлением. Неужели это тот самый старшина? Он был тогда совсем молодым участковым инспектором. Пятнадцать лет назад он жаловался, что чувствует себя на этом большом своем участке слабым и беспомощным. А теперь у него выросло пивное брюшко, он ездит на машине, стал степенным и важным, как настоящий районный начальник. Теперь он с гордостью водил Земана по двору, как по своим владениям. И похвалиться, собственно, было чем; двор чистый, бетонированный, как взлетная полоса на аэродроме. Возле него теснится ряд новых, современных домов из железобетонных конструкций и панелей; механизированные коровники, склады, мастерские, крытые стоянки для сельскохозяйственных машин, административные постройки, клуб и многое другое. «Это не просто ферма, как когда-то давно, а скорее фабрика по выработке мяса и муки», — подумал Земан.

Матыс открыл раздвижные ворота одного из длинных коровников, чтобы Земан мог посмотреть, и сказал:

— Помнишь, как у нас здесь горел первый кооперативный коровник? Посмотри, как выглядит наш коровник сегодня. У Анки здесь триста коров, полная механизация, автоматы...

Он говорил восторженно, с увлечением, однако Анна нетерпеливо прервала его. Эти хвалебные речи, сопровождающие каждую экскурсию журналистов, различных деятелей и делегаций, которые здесь ходили целыми толпами, уже давно ей надоели.

— Так кем ты хотел бы у нас работать? Референтом по безопасности? С учетом натуральной оплаты здесь ты будешь зарабатывать больше, чем в городе. Так что? Согласен?

— Нет!

Отказ Земана от такого великолепного предложения удивил и немного обидел ее, и она ворчливо спросила:

— Так чего тогда ты хочешь?

— Мне нужно, чтобы ты поехала со мной в Прагу на суд. Как свидетель!

Такого оборота она не ожидала. Ей это не понравилось, и она запротестовала:

— Ты спятил? Это в разгар весенних работ?!

Матыс, желая помочь Земану, поддержал его:

— Он мне рассказал, что там, в Праге, на карту поставлено все, Аня!

Однако Шандова решительно отказалась:

— У нас тоже на карту поставлено все. Мы здесь в деревне, мой дорогой, не имеем времени на эти ваши пражские истерики и глупости и уж тем более не желаем ввязываться в них. Вы в Праге можете устраивать митинги, манифестации, кричать, спорить, но мы должны вкалывать, чтобы следующей весной, когда у вас остынут головы, вам было что жрать! — сказала она с грубоватой откровенностью.

Земан не сдавался, пытаясь во что бы то ни стало ее уговорить.

— Это ведь касается нас всех, Аничка. Меня, твоего Матыса и тебя. Ты что, не знаешь, что твердит этот гнусный поп?

Шандова спокойно ответила:

— Знаю. Ходили здесь с этой резолюцией.

Земан испугался:

— Ты ее тоже подписала?

— Нет. Я под таким свинством не подписываюсь, — засмеялась Шандова. — Тогда бы Ладя меня убил. — Однако тут же серьезно произнесла: — Что тогда случилось, так тому и быть, это того стоило. И даже этих четырех человеческих жизней...

— Ты что, тоже думаешь...

— Ничего я не думаю, я знаю, что нужно было пойти даже на жертвы, чтобы покончить с сельскими поджигателями. Это была жестокая битва, но неизбежная... Сегодня здесь у всех новые дома, холодильники, телевизоры, ванные комнаты, автомобили, облицованные кафелем веранды, а комнаты облицовывают даже лиственницей... — Это ей вдруг о чем-то напомнило, и она обернулась к Матысу: — Ты достал лиственницу, Ладя?

Матыс отвел глаза и виноватым голосом забубнил;

— Я еще в лесничестве не был, Аничка!

Шандова взорвалась:

— От тебя совсем никакого толку, опять в деревне будем последними! — Она повернулась к Земану: — Так что, хочешь на эту должность?

Земан был ошарашен этими ее меркантильными, по-деревенски спокойными рассуждениями, в то время как вокруг, ему казалось, начинался конец света. Они не понимали друг друга, как будто разговаривали на разных языках. Он уже знал, что настаивать, объяснять бесполезно, и поэтому устало, но решительно ответил:

— Нет!

От всего этого он впал в уныние, почувствовал неуверенность. Хуже того, теперь его стало мучить сомнение. Как же в действительности обстояло дело? Чем больше он об этом думал, тем яснее становилось: тот случай, который казался ему таким простым и ясным, с логической стороны далеко не безупречен, во многом не лишен неясностей, имеет странные, необъяснимые моменты. Возможно, что причина тому — холодные, неприветливые глаза пани директора или грубоватость Анки: как было, так и было, это стоило четырех человеческих жизней... Возможно, что это работала его разыгравшаяся фантазия, не контролируемая спустя пятнадцать лет четкой памятью. Но вместе с тем Земан осознавал, что мало знает о собственно планицком деле, кроме того, что сам видел своими глазами.

Земан снова все мысленно восстановил в голове: он приехал тогда в Планице, потому что Калина показал ему донос какого-то лесника Босака и высказал соображения, что этот лесник может оказаться бывшим гестаповским агентом. Потом эти подозрения, без каких-либо веских доказательств, ему подтвердил по телефону другой сотрудник государственной безопасности, Житный. Они вместе поехали арестовать Босака, а схватили его сына Ярду, который им сказал, что отец в доме священника... Они поспешили туда, оттуда в школу, но то страшные выстрелы уже прогремели там. Потом Земан, охваченный ненавистью и гневом, бежал по ржаному полю, стрелял, задерживал преступников. Пятнадцать лет он был убежден в том, что все, что он тогда делал, было правильно, законно и по-мужски честно. Он ни минуты не сожалел о том, что лесника Босака и трактирщика Бенеша, единственных оставшихся убийц, взятых живыми на ржаном поле, они повесили. Но теперь он начал колебаться, задумываться, комбинировать, и это было ужасно... Чем больше он анализировал тот случай, том больше ему казалось, что подлинная мотивировка, истинная правда сложна, почти недостижима.

Земан уже второй час сидел на лавочке под старой липой перед домом Мутловых и хмуро молчал, погруженный в свои мысли. Он даже не замечал, что ночь вокруг него благоухает и так чиста, как это бывает только весной. Он был один. Бланка после возвращения Земана из его безрадостной прогулки по деревне как-то странно избегала встречи с ним, прятала глаза. Она поставила на стол ужин, до которого Ян даже не дотронулся, и разговаривала странным, сдавленным, чужим голосом, только отвечая на вопросы отца или Лидушки.