Еще одна чашка кофе (СИ) - Лунина Алиса

С домом нужно было что-то решать, и братья предложили Маше продать дачу.

Мысль о том, что в этом доме будут жить чужие люди, казалась ей нестерпимой, но изменить ход вещей Маша не могла. Она, правда, попробовала поговорить об этом с Андреем, но тот выступил против идеи сохранить дом.

— Марусь, ну как ты это себе представляешь? Мы в Москве, дача в Питере, кто туда будет ездить? — возразил Андрей. — Дом все-таки требует внимания, контроля. Нет, это не лучшая идея, дача — сомнительный памятный сувенир, понимаю, что тебе тяжело с ней расставаться, но лучше отсечь ностальгию и поступить разумно.

В итоге Маша отсекла ностальгию и скрепя сердце позволила одной из своих невесток продать дом.

В то скорбное лето, вернувшись в Москву, она еще долго жила с ощущением непоправимого горя и пустоты — перебирала дорогие воспоминания о родителях, читала переведенные мамой книги, словно бы разговаривала с ней.

А потом жизнь стала брать свое — колесо будней снова закрутилось, разгоняя привычный круг забот, обязанностей. «А мы и живем, пока нужны кому-то!» — говорила бабушка Таня, и она, конечно, была права. Школьный выпускной старшего сына, выпускной младшего, и вот уже оба ее парня вымахали под потолок и зажили своей взрослой жизнью.

С годами характер у ее мальчишек поменялся — замкнутый, тихий Митя стал раскованным балагуром и душой компании, а хулиганистый непоседа Макс, напротив, превратился в серьезного, молчаливого парня.

И однажды ее сыновья покинули дом. Сначала от родителей отделился Митя, профессионально занимавшийся хоккеем, проводивший на сборах и соревнованиях большую часть времени; а потом и Макс, студент московского вуза, серьезно увлеченный востоковедением, уехал проходить практику в Китае.

Дом опустел, Маша с Андреем остались вдвоем.

Андрей все также был погружен в работу — сенсации, разоблачения, интервью; за эти годы он сделался успешным, узнаваемым журналистом. Домой Андрей обычно приходил затемно, усталым и опустошенным. «Извини, Маруся, я так наговорился за день, что с удовольствием бы промолчал всю оставшуюся жизнь», — как-то сказал Маше муж.

Маша осеклась — ей вдруг стало больно дышать. И вроде Андрей сказал это с улыбкой, как бы с призывом отнестись и к его фразе, и к ситуации в целом с юмором, но только ей почему-то было совсем не смешно.

Ну что ж — сыновья выросли, мужу ты, как выясняется, не очень-то и нужна, так, может, пора вспомнить о том, что у тебя, вообще говоря, есть профессия, и пойти поработать? Но кому нужна сорокалетняя женщина без опыта работы, с экзотическим дипломом искусствоведа? Экзотичнее ее профессии сейчас разве что профессия трубочиста. И кого теперь может заинтересовать ее дипломная работа по истории Петербурга? Это же смешно — знаток Петербурга, живущий в Москве; нелепость, оксюморон. И потом, ее ведь везде спросят: «А где вы были все это время?» Не скажет же она, что работала многоруким Шивой на благо семьи?!

В итоге Маша решила пойти работать хоть куда-нибудь, ну хоть продавцом в книжный магазин, но Андрей неожиданно воспрепятствовал ее устремлениям и категорично заявил:

— Я не хочу, чтобы моя жена работала «кем-нибудь», это снижает статус мужа.

Маша растерялась: двадцать с лишним лет семейной жизни она жила для кого-то, вдруг получила увольнительную и оказалась — вот беспощадная встреча! — наедине с собой.

Все вокруг нее: муж, подруги, родственники — были заняты своими делами и жизнями. Даже бывшая подруга Андрея, мать Мити, Лиза, нашла себя и оказалась востребованной — она вела в интернете блог о семейном счастье, давала людям советы о том, как сохранить семью и как воспитывать детей.

Однажды приятельница сказала Маше:

— Ну и чего ты добилась, Маруся? Отдала мужу и детям свой лучший ресурс — годы, силы. А теперь муж на пике карьеры, пожинает вложения, в том числе твои! Приемный сын вырос и помахал вам рукой. И кто оценил твой подвиг? Вот смотрю на тебя и думаю — благородство всегда (язык не повернется сказать — глупость!) наказуемо.

Маша в ответ только плечами пожала — какие-то вещи просто не выбираешь, с Митей я ничего не просчитывала и не выбирала. И слава богу, что так сложилось. А что дети выросли и ушли, ну так они и должны были уйти, не со мной же им сидеть.

Нет, она ни о чем не жалела, и старалась найти себя в этой своей новой реальности, в новом возрасте (ей вот-вот должно было исполнится сорок). И все-таки пустота не рассеивалась, не наполнялась. Маша словно не жила, а застыла в ожидании настоящей, полнокровной жизни. Синдром отложенного счастья, отложенной жизни.

А с каких-то пор она стала замечать, что в их с Андреем отношениях что-то изменилось. Вот еще недавно ты была для него женщиной, а теперь стала невидимкой — он тебя не видит, не замечает, взгляд отсутствующий, мимо, в пространство. Андрей, да что с тобой, что с нами происходит? Почему стало возможным это постепенное отмирание любви, трепета, милых, сложившихся за годы привычек? Когда с каждым днем — какой страшный альцгеймер души — забываешь то огромное, сильное, что у нас было, теряешь нежность, чувства, по клеточке, по чуть-чуть, но оно уходит, исчезает. Не вернуть. И что вообще нас теперь связывает? Общие воспоминания, выросшие дети и эта оглушительная пустота в настоящем?

Она пыталась понять, объяснить себе происходящее — мы все меняемся, становимся тише, суше, с возрастом гасим в себе порывы, эмоции, сантименты, и Андрей просто стал сдержаннее, что естественно для зрелого мужчины. Но однажды она увидела на ТВ программу Андрея, в которой он интервьюировал талантливую балерину (юную, дерзкую, уверенную в своей красоте и женской силе), и удивилась поведению мужа. Между Андреем и девушкой будто летали какие-то искры — прямо пинг-понг улыбок и взглядов; и этот восхищенный, особенный «мужской взгляд» своего мужа Маша хорошо знала (так он смотрел на нее двадцать лет назад).

Ну а потом эти электрические разряды между ее мужем и его новой подругой стали очевидны и для окружающих, и какая-то злая сорока на хвосте принесла Маше сплетню о том, что у Андрея роман на стороне.

Ни проверять правдивость слухов, ни отрывать сороке хвост, ни выяснять что-то у мужа Маша не стала (да и что выяснять, когда и так ясно, что их история любви закончилась). Она просто спросила мужа (пуля в лоб — честный вариант для честного человека), не считает ли он, что им лучше развестись. Андрей вздохнул, промолчал, отвел глаза. Иногда молчание может быть куда красноречивее ответа.

— Но ведь в остальном все хорошо? — вдруг фальшиво спросил Андрей. — Мы останемся друзьями?

Маша кивнула — конечно. И да — все хорошо. Как в той старой песенке про прекрасную маркизу — сгорели конюшни, горят дома, но в остальном все неплохо.

В тот ноябрьский день, гуляя по Москве, она впервые за много лет подумала о том, что город кажется ей чужим. Нет, ничего против Москвы Маша не имела, она любила московские бульвары и парки, город давно был ей обжит, здесь выросли ее дети, жили ее друзья, и все-таки теперь, в бурлящей, энергичной Москве, она чувствовала себя неуместной. И свой сороковой день рождения Маша решила отметить в Петербурге, тем более что она не была там сто лет, ну почти сто (семь лет в ее случае — та же самая вечность). И вот, казалось бы, от Москвы до Питера всего четыре часа на скоростном поезде — простое перемещение из точки А в точку Б, как в элементарной задачке из математического учебника, про путника, преодолевающего расстояние, но в ее случае задача усложняется. Из пункта А в пункт Б направляется женщина (сорок лет, жизнь полетела к такой-то матери, вместо багажа — разбитое корыто); вопрос: как быстро она преодолеет этот путь и что найдет в финале пути, в этой самой конечной точке Б? Так какой ответ, Маша? Не знаешь… Недаром по математике у тебя всегда была двойка.

С вокзала Маша поехала в скромную родительскую квартиру, расположенную в спальном районе Петербурга, доставшуюся ей при разделе наследства. Оставив вещи, она пошла гулять по городу.