Еще одна чашка кофе (СИ) - Лунина Алиса

Повернувшись, она уловила обращенный на нее взгляд ее нового знакомого Павла.

Она, разумеется, видела его в «Экипаже» и до этого вечера (Павла сложно было не заметить из-за собаки), но знакомы они не были.

— Знаете, я не думала, что когда-нибудь смогу снова оказаться в этой квартире, — пояснила Маша.

Павел понимающе кивнул.

В комнату вошла Теона с подносом и чашками и пригласила гостей пить чай.

За чаем Маша поведала Теоне и Павлу свою историю.

«Так получилось, что у меня две семьи. Свешниковых и Щербатовых объединила война, трагедия и человеческое благородство. Моя бабушка Татьяна Николаевна Свешникова удочерила Веру Щербатову, потерявшую родителей во время войны. Вот так две семьи соединились…»

Ну а потом настала очередь Теоны рассказать о том, как она появилась в этой квартире. И свою историю Теона начала с самого, казавшегося ей важным начала.

— Дело в том, что я всегда любила красить стены! Еще в Тбилиси, в детстве, я ходила и красила все вокруг — дома, заборы, даже вот собачьи будки!

Маша вежливо кивнула — надо же, как интересно!

А Павел поспешил спрятать ироничную улыбку в уголках губ — он-то знал, какие ошеломительные новости вскоре (хотя если эта девчонка будет рассказывать все так обстоятельно — то получится не очень скоро) узнает Мария.

— Понимаете, если бы я не любила красить, то еще неизвестно, стала бы я делать здесь ремонт, или бы все так и осталось еще на сто лет! — тряхнула кудряшками Теона.

Маша снова вежливо кивнула, хотя и не очень понимала, при чем здесь Тбилиси, собачьи будки, и какой-то ремонт.

— Так вот про Тбилиси. Я там влюбилась, но как-то неправильно, так бывает, да? В том смысле, что это был не мой человек. Но тогда я этого не знала, и мне было так плохо, что нужно было сделать еще хуже! А хуже могло стать только в Петербурге, потому что мне казалось, что это ужасный город, просто филиал ада на земле. Ой, извините, я не хотела вас обидеть! Теперь-то я понимаю, что обязательно должна была сюда приехать. Ну вот я приехала, а тут Белкин… А Белкин это же… — Теона запнулась и покраснела. — Ну, он совершенно невозможный. Мне все время хотелось его ошпарить горячим кофе. Но вообще Белкин хороший. По-своему, — Теона еще сильнее покраснела.

Маша улыбнулась. За окном совсем стемнело, застучал дождик. Дремавшая под столом Бобби громко посапывала во сне.

— А потом я решила покрасить стены, просто чтобы что-то здесь изменить, — Теона резким галопом перескочила с опасной темы Белкина. — Но это оказался эффект бабочки, понимаете? Ты что-то делаешь, вообще ни о чем не подозревая, а твой поступок может отозваться на другом конце света или сработать во времени! Мы с Белкиным много раз об этом говорили. Кстати, Белкин сначала не хотел отдавать картину, но вы не подумайте плохого, потому что потом Леша со мной согласился. А уж, когда он прочел письмо, то понял, что я права.

— Какая картина, какое письмо? — удивилась Маша.

— Так вот я и веду к письму и картине, просто рассказываю все по порядку, — кивнула Теона. — А знаете, с первых дней в этой квартире я что-то такое почувствовала. Скажите, а когда вы здесь жили, у вас тоже было ощущение, что с этой квартирой что-то не так?

Маша вздохнула — она ничего не забыла. Скрип половиц, мелькнувшая в ночи тень, чей-то силуэт у окна, перевернутые страницы книги, ощущение, что тебе хотят что-то сказать, но ты не можешь понять и расслышать.

— С годами я поняла, что Петербург — странный город, — начала Маша, — в нем как будто живут два мира. Один — наш, обычный, понятный, с машинами, магазинами, центральным отоплением, горожанами, относительно стабильный и понятный. И есть другой мир — зазеркальный, теневой, ночной, потусторонний, про который мы ничего не знаем.

Маша замолчала: ну не будет же она сейчас рассказывать про существование в этом городе второго — параллельного мира, умерших, но не ушедших с этой земли, неприкаянных, неотмоленных людей, которым что-то мешает отсюда уйти? И что она верит в то, что порой помочь им уйти могут только живые.

Этот мир давал о себе знать; иногда в лабиринтах дворов слышались чьи-то слишком легкие, чтобы принадлежать живому человеку шаги, в водах петербургских рек отражались чьи-то тени, кто-то смеялся, плакал в старых зеркалах, и казалось таким вероятным, естественным даже, что ночью в Эрмитаже переговариваются экспонаты, а Медный всадник оживает и вновь преследует очередного бедного Евгения.

Ничего этого Маша рассказывать не стала (ей совсем не хотелось, чтобы ее сейчас приняли за городскую сумасшедшую); она лишь улыбнулась — да, эта квартира всегда была странной. Все старые петербургские квартиры в этом похожи.

Теона понимающе кивнула (чего-чего, а загадок в вашем чудесатом, как сказала бы одна героиня, королевстве хватает) и продолжила, как терпеливый паучок, неспешно плести свой обстоятельный рассказ.

Продираясь через перипетии этой долгой, запутанной во времени, объединяющей судьбы многих людей истории, Теона, наконец, все-таки добралась до главного и, словно во второй раз, раскрыла тот самый тайник и вновь извлекла на свет крест, зеркало, картину и старые тайны. Теперь уже для Марии.

…Если живешь в Петербурге, где все пронизано русской литературой, неизбежно воспринимаешь город как единый сложный текст, как некую книгу; проходя вдоль канала Грибоедова, невольно думаешь о том, что здесь же когда-то шел Раскольников, что вот в этом доме в новогоднюю, случившуюся сто с лишним лет назад ночь, открылось кабаре «Бродячая собака», а из того окна смотрела на сад твоя любимая поэтесса, и все это живо и близко — вчера, сегодня, всегда.

И однажды ты сама оказываешься внутри некой книги и ощущаешь себя героиней запутанного, невероятного, населенного множеством персонажей романа.

После рассказа Теоны Маша надолго замолчала. Найти осмысленные фразы за внутренним натиском мыслей и чувств было сложно; наконец, растерянно, едва ли не по-детски, она выдохнула:

— А разве так бывает?

Теона замахала руками — вот-вот, и мне до сих пор не верится!

И только Павел невозмутимо пожал плечами — уж он-то, видевший в своей антикварной лавке всякое, знал, что в этом городе еще найдут (сколько их лежит сокрытыми!) множество кладов, и случатся другие невероятные происшествия.

Письмо Ксении дрожало в Машиных руках, как живое. В этой комнате, помнящей прежних хозяев, спустя много лет вновь звучал тихий женский голос.

«И знаешь, Коля, несмотря ни на что, я верю, что смертью все не кончается и что мы обязательно встретимся».

— Выходит, что Ксения перед смертью спрятала это письмо в тайник, надеясь, что ее муж вернется и прочтет его, — Маша положила пожелтевшие от времени листки бумаги на стол. — Я слышала от бабушки Тани, что ее отец, Николай Свешников, приезжал в Ленинград той страшной зимой дважды, но прочел ли он это письмо, теперь уже никто не узнает. Я, впрочем, думаю, что прочел, пусть даже не тогда, и не в блокадном Ленинграде, и не в этой жизни. Потому что я тоже верю в то, что смертью все не кончается.

Она встала, подошла к стене, в которой виднелось то самое углубление, и коснулась его, словно протянула руку Ольге и Ксении.

Старые часы в гостиной пробили полночь. Пора было расходиться.

Маша с Павлом простились с Теоной и вышли на улицу.

Маша вдохнула морозный воздух — надо бы успокоиться. Ноябрьская ночь холодом и ветром охладила ее горячее лицо, чуть остудила голову.

Остановившись у моста и посмотрев на свои окна, в которых горел свет, она улыбнулась — ей было приятно знать, что в их с Таней квартире живет именно Теона.

Маша перевела взгляд на своего молчаливого спутника.

Весь вечер, пока она разговаривала с Теоной, Павел молчал. Маша оценила его деликатность и подумала, что с человеком, умеющим так молчать, захочется поговорить о чем-то важном.

— Позвольте, я вас провожу? — предложил Павел.

— Я бы очень хотела увидеть картину, — не выдержала Маша. — Но сейчас ночь, и я понимаю, что моя просьба звучит невежливо.