Виновник завтрашнего дня (СИ) - Александер Арина

— Я всё объясню, — прошептала одними губами, отдавая телефон. — Только не трогайте его…

— Ну что же, Алексей, — проговорил Скибинский, не спуская с меня глаз, — поговорим?

Я не слышала, что ему ответил Лёшка, однако Павел Олегович криво улыбнулся и, отключившись, опустил мой телефон в карман строгих брюк.

Я обхватила себя руками, будто защищаясь от пробирающего взгляда, и приготовилась в обороне. Подбородок дрожал, всё внутренности оцепенели от страха, сердце загнанно трепыхалось в груди, ударяясь о ребра, но я как всегда была готова противостоять оказанному давлению.

— Значит, это правда? — Павел Олегович скрестил на груди руки, пождав губы.

— Правда, — призналась, ещё сильнее впившись в плечи заледенелыми от страха пальцами. — И если уж на то пошло — это не ваше дело.

Я слишком хорошо знала Скибинского, чтобы понадеяться на понимание. Он приподнял бровь, будто оценивая мои чувства. Пришлось расцепить руки и, выпрямившись, с вызовом посмотреть в ответ.

— Да ты что? Прямо так и не касается? А ничего, что я отвечаю за тебя, м? — заорал, привлекая к нам ненужное внимание охраны. — Ты с десяти лет находишься под моей опекой, живешь под моей крышей и…

— ем ваш хлеб, — продолжила его пламенную речь, стоило затронуть болезненную тему. — Только я вас не просила об этом. Так что не стоит тут изображать попранные отцовские чувства.

Воцарилось тягостное молчание. Я не открыла для него Америку, высказавшись подобным образом. Дело было в другом. В Лёшке. Он предупреждал, что Павел Олегович примет новость о нас в штыки, но блин, ему то какая разница? Ему что, скучно жить?

— Думаешь, она бы одобрила твой выбор? — метко приземлил снаряд, играя на моем чувстве вины перед матерью. — Он не для тебя… Не таким я видел твое будущее, — качнул головой, сокрушаясь. Голос вроде и потеплел, но меня не проведешь. Кадык так и дергался нервно, вынуждая и дальше держать оборону.

— Если бы она была жива, уж поверьте, я бы и вас не знала. Держалась бы от вашей расхваленной семейки как можно дальше. Касаемо моего выбора — как-то ведь мама смерилась с Максимом. Чем он лучше Лёшки? Ах, да, — вошла в раж, не обращая внимания на хищный прищур, адреналинило меня не то слово, — вы же у нас бизнесмены, да? Чистые, с незапятнанной репутацией. Конечно, куда уж некоторым. — Открыто начало потряхивать. И от подкравшейся обиды, и от осознания, что нарушила данное Гончарову обещание вести себя смиренно и не лезть на амбразуру голой грудью. — И раз уж речь зашла о выборе, то не вы ли ещё недавно грозились выдать меня за первого встречного, а Вика — так вообще, уже и по рукам успела ударить с Турским. Только хренушки, ясно? Мне давно восемнадцать и я в праве сама решать, с кем построить свое будущее.

— И как давно вы… вместе? — выбил почву из-под ног прямым текстом.

Что? Я ему о чем, а он… Меня хоть слушали?

— Какая разница, — нервно стиснула вспотевшие ладони.

— Большая. Я хочу знать, как долго он пользовался тобой, глядя мне в глаза.

— Пользовался? — не поверила своим ушам.

— Да, у вас это принято называть по-другому, — ответил, оголяя не только нервы, но и душу. Я поняла. И так унизительно это прозвучало, словно я бестолковая дура, которой только то и можно, что "пользоваться".

— Вас. Это. Не. Касается, — отчеканила, подавшись вперёд.

— Ошибаешься. Ещё как касается. Есть такое понятие, как неприкосновенность, — произнес холодно, вынуждая меня обреченно прикрыть глаза. — Гончаров прекрасно знал о ней. Милая, — смягчил тон, приблизившись, и поддел пальцами мой подбородок. Я шмыгнула носом, борясь с подступившими слезами. Может, ещё не всё потеряно и я смогу вразумить его. Не зря же Лёшка говорил, что Скибинский не желает мне зла. — Скажи, он… может… Чёрт! — выругался, отступив назад. — Я ни за что не поверю, что ты могла с ним…

— Что?! — шарахнулась в сторону, едва не упав, чувствуя, как по спине побежала ледяная дрожь. Похоже, моя попытка достучаться, с треском провалилась. Стало страшно. Скибинский не просто дедуля, тщательно следовавший установленным правилам, он ещё и занимал высокий пост в определенных кругах. У такого если западет планка — всё, сушите вёсла. Уничтожит одним махом. — Вы… — это какой-то сюр. Разбудите меня, потому что более ужасного кошмара я ещё не видела. — Да я люблю его, слышите! Я знаю его четырнадцать лет. Выслушайте меня, пожалуйста, всё не так…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Меня перебили.

— Какая любовь? — вскинул руки вверх Павел Олегович, а потом резко опустил вниз, ударив себя по бедрам. — Я тебя умоляю! Я Гончарова взял к себе не для того, чтобы он спал с тобой! Он убийца, Влада. УБИЙЦА. Не спорю, он профессионал и ему нет равных не только в стрельбе, но у него нет ничего святого за спиной. НИЧЕГО! Понимаешь? Нет? Это нихрена не романтика. Это жестокая реальность. А ты, — ткнул в меня скрюченным пальцем, — ещё и себя ставишь под удар.

Моя выдержка пошатнулась. Отчаянье рвалось наружу, потопив крошечную надежду на понимание. Мне всё равно, кто он. Я не строила воздушных замков, не лелеяла надежду на счастливое будущее. Я даже мечтать боялась. Жила одним днем. А по-другому никак. Называйте это как хотите: помешательством, болезнью, бредом, любовью, но я без него не смогу.

— Да? А как же жизнь в вашем окружении, а? К чему тогда вся эта охрана? — кивнула на марширующие вдоль забора тела. — Вы не ставите свою семью под удар? А как же Максим, м? За что убили его?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Скибинский пошатнулся. Побледнел. Знаю, я тоже ударила по самому больному, но в тот момент мне было плевать на его слабое сердце. Я всеми силами отстаивала свое право на счастье. Ещё и Лёшка со своими наставлениями. Вечно заступался за него. Вот такая, Лёшенька, благодарность тебе в ответ. Ты пачкай руки кровью, а они пускай кичатся чистотой. Господи, аж тошно стало.

— Признайтесь, вас мало заботит мое будущее. Вы бы с радостью подложили меня под любого из своего окружения, тем самым обеспечив себе надежный тыл. Вас больше коробит тот факт, что Лёшка нарушил запрет. Когда вам служишь — хороший, только что-то не по-вашему — всё, враг. А разобраться, выслушать — так это пустая трата времени, да?

Надавив на левую часть груди, Скибинский взял себя в руки. С презрительной улыбкой повернулся к расхаживающим у ворот парням, отвечающим за мою безопасность, и сделал легкий взмах руки, подзывая к себе. Они тут же подошли и, следуя немому приказу, стали по обе стороны от меня, сложив за спиной накачанные руки.

— В комнату её, — отдал распоряжение сипло, обратившись к Сашке. — И Седыха ко мне, срочно!

Я и опомниться не успела, как меня подхватили под руки и поволокли к дому. Нет, нет, стоп! Как так?

— Отпустите! — взревела во весь голос, принявшись вырываться. — Уроды! Лучше бы он не приезжал, — оглянулась кое-как, выискивая глазами Павла Олеговича. — Не помогал. Я бы с радостью посмотрела на вас тогда, — плевалась горечью, понимая, что толку-то никакого, но зато хоть выговорюсь.

Меня сильнее сдавили, приподняв верх, отчего ноги оторвались от земли. Руки обдало огнем. Твари, больно же.

— Ненавижу! Как же я вас всех ненавижу, — продолжала вырываться, прекрасно зная, насколько это бесполезно. Но когда на втором этаже мои «носильщики» вдруг наскочили на Вику, я резко заткнулась. Судя по насмешливой улыбке, она всё слышала. Только её не хватало для полного счастья. Не удивлюсь, если она тоже постаралась «подсластить пилюлю». Конечно, ей то переживать нечего. С её стороны всё в прошлом. Белая и пушистая дрянь. Зато Лёха получит за двоих.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Я же говорила, что вы не будете вместе, — растянула она припеваючи, проходя мимо.

— Ты мне больше не сестра! — крикнула ей в спину, дрожа от подступивших слёз. И тебя я ненавижу, сестрёнка. Тебя — больше всех.

Меня грубо пихнули в комнату, и пока я в потёмках координировала движения, маша в воздухе руками, с грохотом захлопнули дверь. Щелчок проворачиваемого в замочной скважине ключа прозвучал как взрыв, всё-таки лишив меня выдержки, и я расплакалась навзрыд, рухнув на колени прямо под дверью.