Виновник завтрашнего дня (СИ) - Александер Арина

— Любишь ты её или нет — проговорил скрипуче, — покажет время. А пока… — метнул выразительный взгляд на Седыха, давая понять, что от него требуется. Тому не впервой ставить на место Владкиных ухажеров. Однако парень как стоял, так и продолжил стоять, никак не отреагировал на данный приказ. — Та-а-ак, — протянул, начав догадываться, в чем дело. — Никак спелись?

Седых сцепил зубы, продолжая смотреть в окно. Лишь плотно сжатые челюсти выдавали внутреннее напряжение. Если уж получать мандюлей, то только вдвоем.

Гончаров внутренне собрался, сжав кулаки. Не зря в холле ошивались шестеро амбалов.

— Седой, не глупи, — прорычал с нажимом, чувствуя, как по венам разливается волна адреналина.

— Простите, Павел Олегович, — усмехнулся криво Седых, — так получилось. Лёха, он… там и правда всё серьёзно. Я бы никогда не пошел против вас.

— Что ж ты, Ваня, за с*ка такая, м? Знал, получается… и молчал?!! Уже и позабылось, как мать лечили, да? Это твоя благодарность? Не ожида-а-ал. От кого, от кого, а от тебя…

Готовился к чему угодно. Пророчил себе и костыли, и инвалидное кресло. Осознанно шел на бойню. Заслужено. Но к тому, что случилось, что поразило до глубины души своей жестокостью — не был готов.

Откуда не возьмись, в кабинет вломилась свора шестерок и, схватив их, потащила в направлении подвала. Не опирались, да и бессмысленно. Когда на тебе висит по трое амбалов — едва можешь идти, не то, что бы ещё вырываться. Любой рывок сопровождался ощутимым ударом под дых, заставляя хватать ртом воздух, корчась от болезненного спазма.

Не его. На свою боль было плевать. Это так, «ласковое прикосновение» по сравнению с теми пытками, коим поддался Седой прямо на его глазах. Это был самый жестокий урок в его жизни. Каждый удар, нанесенный парню, зеркальной болью отражался и в нем, дикой агонией разливался по венам, прожигал глотку, отпечатывался в памяти четкой матрицей.

Тело стало липким от пота. Голос сел от надсадных хрипов. Мышцы трясло от натужных попыток всё-таки вырваться и броситься на помощь. Гиблый номер. Тогда на него ещё сильнеё налегали, ещё безжалостней сыпали кулаками, вынуждая упасть на колени и корчась в дикой агонии, вслушиваться в вымученные болезненные стоны друга.

От каждого нового удара, его чувства поддавались испытаниям. Разжигались в груди огнем тихой ненависти. Не Ванькин косяк. Не его оплошность. Не он сейчас должен ползать по бетону в полуобморочном состоянии и в полной дезориентации, а Гончаров. Будь так, и слова бы не сказал. И звука бы не издал. Но Ванька… То, что произошло на его глазах, легло на душу неподъемным чувством вины.

Очередная попытка вырваться привела к тому, что и у самого померкло в глазах. Разлилось во рту металлическим привкусом, потекло по подбородку теплым ручейком.

Спасибо… Спасибо за пробуждение и возвращение в реальную жизнь. За напоминание, кем он был на самом деле, кому принадлежал, чем дышал последние годы, а ещё… за мелькнувшую яркой вспышкой мысль покончить с этим миром навсегда.

Очнулся от ощущения прохлады. Кто-то умывал его, освобождая лицо от присохшей кровяной корочки. Почувствовав живительную влагу, затрепетали ноздри, а следом за ними дрогнули и сами глаза, неспешно разлепляя припухшие веки.

Сначала — полная дезориентация. Где он? Что случилось? Почему сидит на полу, привалившись спиной к щербатой стене? Через узкую щель ничего не видно. Пришлось поднапрячься и приложить недюжие усилия, чтобы как можно шире распахнуть глаза, осматривая пустое полуосвещенное помещение.

В правом виску тут же запульсировала боль, напомнив о случившемся. Сжав челюсти, резко подался вперёд и сдавленно застонал, почувствовал боль во всем теле. Знали, твари, куда бить, а главное, как. Внешне и не прикопаешься. Максимум — ушибы да разрисованная харя с разбитой губой. Но всё равно было ощущение, словно пропустили через мясорубку. Элементарный вдох, и тот отдавался в грудной клетке тупой болью.

Рядом прозвучал тихий вздох, потом звук льющейся на бетон воды и в итоге, его лица снова коснулось что-то прохладное. Оказалось, это обыкновенный шейный платок, и по смутным догадкам, он его уже где-то видел.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вика… Её присутствие ударило по нервам, вызвав очередной приступ боли.

— Где Седых? — прикусив уцелевший участок губы, кое-как оттолкнулся от стены, собираясь подняться.

— В больнице. Эй, ты куда? — зашипела она возмущенно и властно надавила мужчине на плечи, вынуждая рухнуть обратно на бетон. — Сиди и не рыпайся. Для начала приди в себя. И вообще, скажи спасибо, что ещё так легко отделался.

Куда уж легче. Мысль о том, что Ванька загремел в больницу по его вине, пробудила дремлющую совесть, вызвав давящие ощущения в области сердца.

Скибинская продолжила промакивать кровоподтеки. Легче так, и в голове не так гудело, и мысли не бежали кто куда и в то же время, каждое её прикосновение вызывало тошнотворный толчок. Во рту пересохло, привкус крови на языке только усугублял положение.

— Дай сюда! — выхватил у неё бутылку с водой и, сделав приличный глоток, скривился. Оказалось, минералка. Солёная вода защипала во рту, разъедая на губе кровоточащую рану. Затем вытянул в требовательном жесте руку, и Вика, фыркнув, вложила в неё свой платок. — Довольна? — скривился, прижав мокрую ткань к рассеченной брови. — Всё как ты и хотела.

— Я предупреждала, — пожала плечами, — так что не надо спускать на меня всех собак, сам виноват.

И вдруг опустилась перед ним на корточки, схватив за свободную руку.

Лёшка не хотел смотреть на неё, но то, с какой силой она ухватилась за запястье, вынудило откинуться к стенке, выжидающе поджав губы.

— Какого хрена ты начал рыть под Олега? Из-за Владки? Зря-я-я. — Вика вскочила на ноги и заходила перед ним, заламывая руки. — Ты с пал с ней? — голос предательски дрогнул. Знала, что спал, не крестиком же вышивали целых три дня. Спасибо Наташке, удружила. На языке так и вертелось признание, три дня не находила себе места, всё хотела пойти к свёкру и рассказать о таком хваленом начальнике службы безопасности, но сдержалась. Не желала ему зла. Уже смирилась с неизбежным. Пускай и рвало на ошметки от жгучей ревности, пускай и ненавидела сестру ещё больше, но никогда бы не слила Лёшку. Молчала. Кусая до крови губы, представляла их близость и разрывала на клочья подушку от ярости, проклиная всё на свете. Каждый раз при встрече с Турским открыто врала, подыгрывая Владкиной легенде. Хорошо врала, профессионально. Что-что, а опыт у неё огромный. Да и устала. Осточертело плыть против течения.

Лёшка в очередной раз попытался привстать, и, оттолкнувшись, рывком оперся на одно колено. Перед глазами поплыло. Замутило. По симптомам похоже на сотрясение.

— Спал, — отшвырнул платок, поднявшись на ноги. — Это что-то меняет?

— Я до сих пор не могу поверить, что вы вместе, — сокрушительно качнула головой, не желая признавать очевидное.

— Веришь? Я тоже.

— У вас нет будущего.

— Почему? — смерил Вику одним глазом. Второй с каждой минутой заплывал всё больше и больше. — Как видишь, я жив, никто меня не убил. Скибинский нуждается во мне и долго держать от дел не сможет, тем более, когда приехал Варланов. Турский? Так он для меня давно не помеха. Ну, раскрыл, ну накапал, и? Все всё узнали. Так даже лучше. А вот о твоей связи с Олегом я уверен, никто не знает.

— Ты что несешь? Какая связь? Олег наш друг…

— Угу, друг, — усмехнулся уголком губ, отмечая, как вздрогнула Вика, — я тоже многое знаю. А хочешь, прямо сейчас пойдем к Скибинскому и все вместе послушаем, за какие такие заслуги ты пообещала сестру Турскому. Хочешь?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Бред.

— Он сам об этом сказал.

Вика отвела глаза, занервничав.

— Надеюсь, ты не будешь отрицать очевидное. А если всё-таки надумаешь — у меня предостаточно снимков, на которых ты и Олежка мило беседуете как не в подлеске за городом, так за заводом. При чем «мило» — это мягко сказано, — припечатал жёстко, начал наступать на неё, загоняя в темный угол.