Меч Кайгена - М. Л. Вонг

— Где Такеру-сама? — спросила Сецуко.

— Не знаю, — Мисаки пожала плечами. — Наверное, командует волонтерами. Я не знаю, — ей было все равно. Он бросил Мамору умирать. И ради чего? Чтобы он прибыл в деревню и попытался помешать Мисаки спасти Хиори?

— Он молился за Мамору?

— Не знаю, — Мисаки пожала плечами. — Не важно.

— Конечно, важно… — Сецуко умолкла, глядя на Мисаки в смятении. — Ты на него обижена, — сказала она через миг.

— А ты нет? — сказала Мисаки. — Он бросил твоего мужа умирать.

— Он спас меня.

— Твой муж спас тебя, — рявкнула Мисаки. — Такеру просто исполнял приказы.

— Ты не можешь винить его за то, что он покинул передовую, да? — сказала Сецуко. — Если он просто следовал приказам?

Мисаки не ответила. Но она потянула Сецуко за руку, когда на носилках понесли тело Юкино Дая. Лицо мечника было укрыто тканью, что делало его неотличимым от других Юкино, умерших в бою, но Мисаки узнала катану на носилках рядом с ним. Из всех красивых мечей в Такаюби Такенаги был тем, которому Мисаки завидовала. Легче других мечей Котецу и такой быстрый в руках Дая. Она знала с печальной уверенностью, что ни один мечник не будет снова достоин этого оружия.

— Нам нужно идти, — тихо сказала Сецуко.

Мисаки кивнула. Оставив детей под присмотром Котецу и рыбачек, женщины пошли к Хиори.

Они нашли ее там, где она рухнула утром, на каменном символе Юкино, упавшем с дома. Ее голова была уткнута в сгиб руки, словно она спала, но Мисаки знала раньше, чем села на корточки, что Хиори не спала. Ее плечи были напряжены, как могло быть только от боли бодрствования.

— Хиори-чан? — Мисаки коснулась спины подруги.

Она была такой напряжённой и неподвижной, что на жуткий миг напомнила труп в снегу, закоченевший и замерзший. Она не двигалась, когда мужчины опустили Дая на ледяную плиту рядом с укутанными останками его сына.

— Хиори-чан? — снова сказала Мисаки.

Ошеломлено моргнув, она жалобно сказала:

— Что?

— Они нашли тело твоего мужа.

Хиори отвернулась от Мисаки со сдавленным звуком отрицания, словно овечка в пасти волка.

— Нет, — она уткнулась лицом в руки. — Нет.

— Ты должна хотя бы помолиться за него, Хиори-чан, — мягко сказала Сецуко. — Чтобы он покоился с миром. Он так тебя любил.

Хиори сжалась сильнее на камне, подтянула колени к груди.

— Я не могу.

— О чем ты, Хиори-чан?

— Я не достойна, — голос Хиори был полон боли, приглушен рукавами. — Я не должна его трогать. Я не должна даже смотреть на него.

— Хиори-чан, о чем ты говоришь?

— Я подвела его.

— Что? — Сецуко растерялась. — Ты про Рёту-куна? Хиори-чан, это был не твоя вина…

Хиори отпрянула от ладони, которую Сецуко пыталась опустить на ее плечо, и сжалась, мотая головой. Мисаки не говорила Сецуко о том, что последний солдат из Ранги сделал с их подругой — и не сказал бы. Это леди Кайгена не должна была произносить. Это было постыдно.

Мисаки ждала, пока Сецуко выражала уважение Даю, а потом опустилась на колени в негу, обвила рукой плечи Хиори. Она пыталась говорить мягко и тихо, как всегда делала ее мать, пытаясь утешить той магической силой:

— Хиори, — прошептала она, прижавшись лбом к волосам подруги. — Это была не твоя вина.

Хиори не отпрянула. Она сжалась сильнее с жалобным звуком, но Мисаки не дала подруге погрузиться во тьму. Не из-за позорного поведения мужчины.

— Он был сильнее тебя. Ты ничего не могла сделать ради твоего сына и тебя. Твой муж понял бы это лучше всех. Любой воин, знающий победу и поражение, понял бы.

Хиори шмыгнула носом, и хоть Мисаки не видела слезы, она ощущала, как соленая вода текла из глаз Хиори в ее рукав.

— Дай-сан ценил тебя. Он не перестал бы любить тебя за то, что не было твоей виной.

— Д-думаешь… — пролепетала Хиори, и сквозь горе показалось мерцание того, что вызвало у Мисаки облегчение. Надежду. — Думаешь, он мог бы… простить меня?

— Нет, Хиори-чан, — Мисаки погладила голову подруги. — Он не обязан. Нечего прощать.

— Но я не… я уже не чиста.

— Кто-то лишил тебя этого, — яростно сказала Мисаки, — бесчестно. Как кто-то лишил его жизни.

— Думаешь, его убили подло?

— Не глупи, Хиори-чан. Кто мог убить Молнию Дая в честном бою? — Мисаки не упомянула, что голова Дая, казалось, была разбита атакой сзади. Такую деталь нежная Хиори не оценила бы — и это не требовалось, потому что на лице Хиори появилась хрупкая улыбка. Это было самое красивое, что видела Мисаки, и она сжала подругу, отчаянно пытаясь удержать это.

— Думаю, ты права… — робко сказала Хиори.

— Те, кто это сделал… кто бился без чести и уничтожал, не думая… они будут гореть в Аду за это. Не твой муж. Не ты.

— Т-ты уверена?

— Да, — сказала Мисаки. — Если кто и должен извиняться перед Дай-саном, то это я.

— О чем ты говоришь?

— Я должна была прийти раньше. Я знала, что ты могла быть в опасности, я должна была проверить тебя, как только мои дети были в безумности. Нами, я знала, что атака Ранги могла произойти. Я… у меня было много шансов что-то сделать, но я подвела тебя. Я подвела всех. Так что позволь попросить у Дай-сана прощения, а ты… — Мисаки отодвинулась, чтобы сжать плечи Хиори, пытаясь передать в нее силу. — Просто отправь ему всю свою любовь. Хорошо?

Хиори дрожала, слезы были в глазах, но она кивнула.

— Хорошо.

Хиори закончила молиться, и Мисаки с Сецуко сидели с ней. Слова не могли унять ее агонию. Но их слова и не были важны. Хиори просто сидела на коленях и смотрела на тело, не видела и не слышала ничего вокруг себя. Они все равно остались, держали ее за руки, словно могли хоть немного развеять одиночество.

Мисаки все еще шептала мягкие слова, когда трепет знакомых красок привлек ее взгляд.

— О, — она встала, гадая, привиделся ли ей символ, но он был настоящим. Волна с белым гребнем Цусано поднималась среди знамен Амено.

Сецуко кивнула Мисаки, словно говоря: «Я за ней присмотрю».

Мисаки сжала ее руку в безмолвной благодарности.

— Хиори-чан, я на минутку, — она задела ладонью спину Хиори и поспешила так быстро, как позволял статус леди, к Цусано.

Она тут же увидела сине-серебряное хаори отца, но, когда лидер Цусано повернулся, это был не ее отец.

— Казу-кун! — ее голос оборвался.

Она еще никогда не была так рада своему глупому братишке, и она спешила к нему. Может, пустота, оставшаяся от Мамору, была слишком свежа в