Папа римский и война: Неизвестная история взаимоотношений Пия XII, Муссолини и Гитлера - Дэвид Керцер

попросить священника передать Муссолини устное послание. Он хотел, чтобы дуче понял: Святой престол также обеспокоен благополучием Эдды. В Ватикане знали, что ей удалось уехать в Швейцарию, однако не знали ее точного адреса. Тардини также хотел передать Муссолини, что Ватикан беспокоился о благополучии и других членов его семьи уже в первые недели после ареста диктатора прошедшим летом. Похоже, он пытался заручиться расположением Муссолини, однако не удержался от колкости. Передайте ему, попросил ватиканский чиновник, что если бы он внял предостережению Пия XI, призывавшего не связывать судьбу Италии с нацистами, то страна теперь не оказалась бы в столь плачевном положении. Тардини не преминул добавить, что Муссолини, возможно, и сумеет убедить дочь, что он не повинен в казни ее мужа, но никто в Италии в это не поверит[852].

Благодаря помощи монсеньора Тардини и нунция Бернардини в Швейцарии отец Панчино сумел выполнить поручение дуче. Посылая его в Швейцарию, сообщил Панчино нунцию, Муссолини стремился «восстановить отношения» с дочерью, которая «после смерти мужа испытывает ненависть ко всем родным». В конечном итоге свергнутый дуче не получил особого облегчения. Эдда, в свою очередь, воспользовалась визитом Панчино, чтобы передать ему письмо для своей свекрови. Она просила ее организовать погребение сына возле склепа его отца и проследить, чтобы туда регулярно приносили свежие цветы. А собственному отцу она просила передать лишь краткое устное послание: «Скажите, что мне его жаль и что ему надо бы оставить свой пост, поскольку он не дает ему ни власти, ни престижа»[853].

Союзники начали 21 января 1944 г. новое наступление. Из гавани Неаполя вышли 28 эсминцев, 103 других военных корабля и 241 десантное судно, направились на север и вскоре после полуночи достигли побережья в районе города Анцио примерно в 60 км к югу от Рима. Самолеты союзников совершили около 1200 вылетов, обеспечивая прикрытие для более чем 36 000 бойцов и 3000 боевых машин, высадившихся на берег в первый день операции. Немцев она застала врасплох, так как в этом районе у них были не слишком мощные укрепления. Как утверждают некоторые, если бы союзники действовали агрессивнее, они могли бы сравнительно быстро захватить Альбанские горы к северу от места высадки, перерезать немецкие коммуникации и выбить немцев из Рима. Но командующий операцией был осторожен, поскольку не верил, что эта территория и в самом деле защищена слабо. Два дня союзнические части окапывались на приморском плацдарме, а немцы в это время спешно перебрасывали подкрепления, занимали позиции на высотах, откуда открывался вид на Анцио, и расстреливали из артиллерии войска союзников, сосредоточенные внизу. Вскоре 7000 солдат союзников нашли последнее пристанище на обширном кладбище близ берега. Это безбрежное море белых крестов, среди которых мелькают и звезды Давида, до сих пор привлекает туристов[854].

Хотя высадка в Анцио дала Ватикану надежду на то, что Рим скоро освободят, она принесла и опасения. Больше всего там не понравилось обращение союзников, призывавших жителей итальянской столицы делать все возможное, чтобы ослабить оккупационную армию немцев: «Настал час, когда Рим и итальянцы должны отдать все силы борьбе с врагом… Организуйте диверсии. Перекрывайте пути отхода. Разрушайте коммуникации… Сражайтесь неустанно, повсюду наносите удары». Ватиканские власти продолжали заверять немецких оккупантов, что Святой престол убеждает итальянцев не поддаваться призывам союзников, подчеркивая, что сопротивление приведет лишь к росту насилия. В итоге число отважившихся на участие в сопротивлении было скромным. Трудно сказать, было ли это результатом советов церкви или просто естественной пассивности жителей Рима. Не началось и народное восстание, которое надеялись инициировать союзники[855].

Продвижение союзников породило у папы еще одно опасение. Через четыре дня после высадки в Анцио он поручил кардиналу Мальоне передать Осборну срочное сообщение. Британский посланник в тот же день переправил его в Лондон: «Господин государственный секретарь вызвал меня сегодня, чтобы заявить следующее: папа надеется, что в небольшом союзническом контингенте, который может быть расквартирован в Риме после его взятия, не будет цветных военнослужащих. Кардинал поспешил добавить, что Святой престол не проводит расовых разграничений, но надеется на удовлетворение этой просьбы». Обращение понтифика привлекло внимание на весьма высоком уровне. Как следует из архивов британского Министерства иностранных дел, оно дошло до министра Энтони Идена, который направил его копию лорду Галифаксу, британскому послу в Вашингтоне, с просьбой уведомить американцев[856].

Между тем положение итальянских евреев, и без того прискорбное, продолжало ухудшаться. Увеличивалась частота облав, проводимых в значительной мере итальянскими полицейскими силами. Схваченных отправляли на север, в нацистские лагеря смерти. В феврале Пьетро Карузо, недавно назначенный начальником римской полиции, инициировал новую охоту на евреев, жертвами которой стали несколько сот человек. Их мало утешал тот факт, что в январе правительство Бадольо, обосновавшееся на юге, сподобилось отменить расовые законы[857].

Та зима выдалась холодной. Угля не хватало, и ватиканские коридоры с их мраморными полами казались просто ледяными. В дождливые дни жизнь здесь была совершенно безрадостной. «Мы буквально умираем от холода», – жаловался бразильский посол. Папа счел, что ему следует страдать наравне со всеми обитателями Рима, и поэтому запретил пользоваться обогревателями. Когда он покидал свои покои, сестра Паскалина, видевшая, что руки папы костенеют от холода, иногда тайком приносила электрическую печку и убирала ее, прежде чем понтифик вернется. За стенами Ватикана людям тоже приходилось несладко. Усилился дефицит продуктов; фашистская полиция прочесывала улицы, разыскивая подозреваемых в «заговоре с целью свержения режима»; немецкие солдаты сгоняли местных мужчин, чтобы отправить их на север на принудительные работы. «Эти насущные проблемы, – писал Осборн в Лондон в начале февраля, – усугубляются тем, что надежды на быстрое облегчение благодаря высадке союзнических сил тают»[858].

Линия фронта приближалась к Риму, и самолеты союзников начали атаковать немецкие автоколонны в Альбанских горах на юге от столицы. Одна из бомб попала 1 февраля в женский монастырь, находившийся рядом с папской виллой Кастель-Гандольфо. Погибли 17 монахинь. На другой день бомбы упали уже на территории папского поместья, в результате чего погиб еще один человек. Казалось чудом, что жертв не было больше: в этом поместье и вокруг него укрывались тысячи итальянцев, считавших, что там они в безопасности, так как этот район не станут атаковать ни союзники, ни немцы. Печальное везение кончилось 11 февраля, когда папские угодья попали под третью бомбардировку. Были убиты сотни беженцев. Осборн предостерег Лондон уже после первой бомбежки, призывая военных избегать подобных инцидентов. Айра Икер, генерал, руководивший этой воздушной операцией, ответил британскому Министерству иностранных дел, оправдывая свои действия. «Данный район, – писал он на следующий день после первого авианалета, – сейчас находится в центре зоны боев, там проходят важнейшие коммуникации. Я обсудил вопрос с Александером[859]; он считает, что мы не можем подвергать риску успех нашей римской операции, в разгар сражения предоставляя врагу безопасный район, где есть возможность укрыться»[860].

В ночь на 4 февраля 1944 г. полицейские фашистской республики в штатском окружили территорию собора Святого Павла, находящегося близ реки Тибр в южной части Рима. Прообраз храма был возведен еще в IV в. над могилой святого Павла, теперь же это был один из четырех главных соборов Рима, уступавший по размеру лишь собору Святого Петра. В 23:30, когда большинство находившихся внутри спали, полицейский авангард успешно взобрался на стену в задней части храмового комплекса и проник в сад. Латеранские соглашения предоставляли собору статус экстерриториальности, и его охраняла Палатинская гвардия. Увидев, как первый чернорубашечник перебирается через стену, один из гвардейцев выстрелил из винтовки в воздух и побежал известить сержанта. Когда сержант попытался воспрепятствовать вторгшимся, они разоружили его.

В это же время в дверь главного входа в собор позвонили, и на звонок вышел служитель. Не открывая, он спросил, кто там. Ему ответили, что это два монаха