Грозовой перевал - Эмили Бронте

– И вам было приятно смотреть, как ваш папа ее бьет? – спросила я, нарочно поощряя его распускать язык.

– Я зажмурился, – признался он. – Я всегда так делаю, когда мой отец бьет при мне собаку или лошадь. Он так сильно их наказывает! Но тогда я сначала обрадовался – ведь она заслужила наказание за то, что толкнула меня. Правда, потом, когда он ушел, она подвела меня к окну, открыла рот и показала, что у нее от удара вся щека внутри изодрана о зубы и рот наполняется кровью. А затем она собрала осколки портрета и села лицом к стене. После этого она со мной не разговаривала – ни единого словца не сказала. Иногда мне кажется, что она не может говорить от боли. Это, конечно, плохо, но она мне уже надоела своим беспрестанным плачем. Вдобавок лицо у нее такое бледное, а взгляд такой дикий, что я боюсь ее.

– А сможете достать ключ, если захотите? – спросила я.

– Да, когда пойду наверх, – ответил он. – Но сейчас я не могу идти наверх.

– А в какой она комнате? – спросила я.

– Вам я ни за что не скажу! – завопил он. – Это наш секрет. Никто, ни Гэртон, ни Зилла, не должен об этом знать. Хватит с меня! Уходите сейчас же – я устал от вас! – Он склонил голову на руку и вновь закрыл глаза, показывая, что вознамерился заснуть.

Я почла за лучшее покинуть Грозовой Перевал, не сталкиваясь с мистером Хитклифом, и привести подмогу из усадьбы для освобождения моей молодой госпожи. Когда я появилась в «Скворцах», изумление и радость других слуг при виде меня были велики и только усилились, когда я сообщила, что их молодая хозяйка цела и невредима. Двое или трое тут же хотели устремиться наверх, собираясь прокричать эти замечательные новости у двери мистера Эдгара, но я настояла на том, что сообщу их хозяину сама. Как же сильно изменился мой господин за те несколько дней, пока я отсутствовала! Он лежал так тихо, что казался воплощением скорби и обреченности перед ликом смерти. Страдания несказанно омолодили его: ему было тридцать девять лет, но никто не дал бы ему и тридцати. Он постоянно думал о Кэтрин, потому что то и дело шептал ее имя. Я взяла его за руку и заговорила:

– Кэтрин скоро будет здесь, дорогой мой господин! Она жива и здорова и с Божьей помощью окажется подле вашего ложа уже этим вечером.

Воздействие моих слов привело меня в дрожь: мой господин приподнялся, жадно оглядел комнату и затем упал на подушки в глубоком обмороке. Когда он пришел в себя, я рассказала, как нас заманили на Грозовой Перевал, а потом и задержали там. Я сказала, что Хитклиф силой затащил нас в дом, что, конечно, не совсем соответствовало истине. Я постаралась как можно меньше чернить Линтона и не стала подробно описывать дикую грубость его отца, чтобы не добавлять лишнего в уже переполненную чашу горестей мистера Эдгара.

Он понял, что его враг среди прочего стремился к тому, чтобы закрепить за своим сыном, то есть на деле за собою, не только имение, но все личное имущество семьи Линтонов. Однако мой хозяин терялся в догадках, почему Хитклиф не хочет просто дождаться его смерти. Видно, он не знал, как велика вероятность того, что и он, и его племянник одновременно покинут сей мир. В любом случае Эдгар решил, что лучше изменить завещание и вместо того, чтобы отказать капитал Кэтрин напрямую, вверить его опекунам, которые выплачивали бы его дочери пожизненное содержание, а затем передали бы деньги ее детям, если они у нее родятся. В этом случае Хитклиф не сумеет завладеть наследством, коли Линтон умрет.

Получив от моего господина необходимые распоряжения, я отправила одного слугу за стряпчим, а еще четверых, вооруженных соответствующим образом, на Грозовой Перевал, чтобы потребовать мою молодую леди у того, кто ее насильственно удерживал. Никто из них не вернулся вплоть до позднего вечера. Первым прибыл обратно тот, кого отправили в Гиммертон. Он сказал, что мистер Грин, наш поверенный, отсутствовал, когда он пришел, и посланцу мистера Эдгара пришлось прождать битых два часа его возвращения. По приходе мистер Грин заявил, что у него еще есть одно дельце в деревне, которое безотлагательно требует его внимания, но он прибудет в усадьбу «Скворцы» еще до рассвета. Четверо слуг также вернулись домой без мисс Кэтрин. Они сообщили, что к ним вышел мистер Хитклиф и объявил о том, что молодая леди так больна, что не может выйти из своей комнаты и не принимает посетителей. Я отругала глупцов, поверивших в эту сказку, которую я не стала пересказывать своему господину. Я решила с первыми лучами солнца сама нагрянуть на Перевал со всей ватагой слуг, которую смогу собрать, и при необходимости буквально взять дом штурмом, если нам не отдадут пленницу добровольно. Я поклялась, что ее отец увидит свою дочь перед смертью, даже если для этого придется убить этого дьявола Хитклифа на пороге его собственного дома!

К счастью, мне не пришлось прибегать к таким крайним мерам. В три часа ночи я спустилась вниз за водою и с кувшином в руках пересекала холл, когда тишину дома прорезал стук в дверь. Я вздрогнула, но сказала себе: «Это, видно, мистер Грин пришел, только и всего!» Я пошла дальше, чтобы приказать кому-нибудь из слуг открыть дверь и впустить законника, когда стук повторился – не громко, но настойчиво. Я поставила кувшин на ступеньку и поспешила к двери. Снаружи ярко светила полная луна. Это был не стряпчий. Моя ненаглядная маленькая госпожа, рыдая, бросилась мне на шею с вопросом:

– Эллен, Эллен, папа жив?!

– Да! – закричала я. – Да, ангел мой, он жив, благодарение Богу. А вы опять с нами и в безопасности!

Она хотела тут же бежать к отцу, даже не отдышавшись после своего побега, но я заставила ее опуститься в кресло, принесла воды, напоила ее и умыла ее бледное лицо, растерев его своим передником так, чтобы на щеках появился хотя бы легкий румянец. Потом я сказала, что пойду вперед и предупрежу мистера Эдгара о ее возвращении, а ее попросила сказать, что она счастлива с молодым Хитклифом. Она сначала уставилась на меня в недоумении, но затем поняла, зачем от нее требуется эта ложь, и уверила меня, что не станет жаловаться.

Я не посмела присутствовать при их встрече. С четверть часа провела я в коридоре под дверью и лишь затем отважилась приблизиться к кровати. В комнате стояла тишина. Отчаяние Кэтрин было столь же молчаливо, как и радость ее отца. Она, оставаясь внешне совершенно спокойной, обняла и поддерживала его, а он не мог отвести от ее лица сверкавших восторгом глаз.

Кончина его была блаженной, мистер Локвуд, истинно так! Поцеловав дочь в щеку, он прошептал:

– Я иду к ней. И ты, наше дорогое дитя, тоже пребудешь с нами…

После этого он ничего не говорил и не шевелился, а только смотрел и смотрел все тем же восхищенным, лучистым взором, пока сердце его не перестало биться и душа не отлетела. Никто не заметил, когда точно он покинул сей мир, уйдя из него тихо и без всякой борьбы.