Конан, варвар из Киммерии - Роберт Говард

— Ты лжешь! — смех Ксальтотуна был безжалостен, как острие меча. — Это ядовитая змея! Дурак, ты подпоясался гадюкой!

Гвардеец посмотрел на свой живот удивленно расширенными глазами и с ужасом увидел, что пряжка ремня поднимается к его лицу. На ней была змеиная голова! Он увидел злобные глаза и текущие ядом зубы, услышал шипение и почувствовал холодное прикосновение твари. Испуганно вскрикнув, он нанес удар ладонью и почувствовал, как змеиные зубы погрузились в нее, потом замер — и рухнул, как бревно. Тараск равнодушно поглядел на него. Он видел только кожаный ремень, пряжка которого своими двумя застежками впилась в ладонь гвардейца. Ксальтотун перевел свой убийственный взгляд на королевского оруженосца, который стал серым и задрожал, но вступился Тараск:

— Нет, этому мы можем доверять.

— Смотри же, чтобы все наши сегодняшние дела остались в тайне. Если я понадоблюсь, пусть Альтаро, слуга Ораста, вызовет меня способом, которому я его научил. Я буду в Бельверусе, в твоем дворце.

Тараск поднял руку в прощальном жесте. Когда он смотрел вслед уехавшему магу, безобразная гримаса исказила его лицо.

— Почему он пощадил киммерийца? — прошептал перепуганный оруженосец.

— Сам удивляюсь, — сказал Тараск.

Глухие отголоски битвы и погони замерли где-то далеко за отъехавшей колесницей; заходящее солнце охватило скалы алым пламенем, и повозка скрылась в огромных темно-красных тенях, встающих на востоке.

4

«Из какой преисподней ты выполз?»

О своем длинном путешествии в колеснице Ксальтотуна Конан не знал. Он лежал, как мертвый, когда бронзовые колеса гремели по камням горных дорог, подминали высокие травы зеленеющих долин и, наконец, когда повозка уже съехала с предгорий, ритмично застучала по широкой белой дороге, которая через щедрые поля вилась до самых стен Бельверуса.

На заре жизнь вернулась к нему. Он услышал людские голоса и скрип тяжелых ворот. Сквозь дыру в плаще он увидел черные, неясные в свете факела своды ворот и бородатые лица гвардейцев. Пламя отражалось на их шлемах и остриях копий.

Как закончилось сражение, благородный господин? — спросил кто-то по-немедийски.

Очень хорошо, — прозвучал лаконичный ответ. — Король Аквилонии убит, его армия уничтожена.

Поднялся гул восторженных криков, но снова утонул в грохоте колес по каменным плитам. Искры сыпались из-под ободов, когда Ксальтотун, щелкая кнутом, гнал лошадей через ворота. Но Конан услышал, как один из стражников бормочет: «С самой границы до Бельверуса от захода до восхода солнца! И кони только чуть запылились! Клянусь Митрой, они…» Потом наступила тишина, нарушаемая лишь стуком копыт и колес по темной улице.

Слова эти запали в память Конана, но сейчас ничего для него не значили. Он все видел и слышал, но ничего не понимал. Его окружали образы и звуки, лишенные смысла. Он снова погрузился в глубокий сон, когда колесница остановилась в глубоком, как колодец, дворе, его самого подхватило множество рук и понесло по крутой каменной лестнице, а потом — через длинный темный коридор. Шепоты, тихие шаги, отрывистые звуки проходили мимо его сознания.

Но последнее пробуждение было внезапным и резким. Он полностью вспомнил сражение и его исход и ясно понял, где находится.

Он лежал на обитом шелком диване в той же самой одежде, что и раньше, закованный в такие цепи, которые даже он не смог бы порвать. Зал, в котором он находился, был убран с мрачной роскошью: черные шелковые шторы свешивались со стен, толстые пурпурные ковры покрывали пол. Не было видно ни окон, ни дверей, одна лишь искусно выкованная золотая лампа, висящая в стенной нише, заливала все ярким светом.

При этом освещении сидящая перед Конаном в серебряном, похожем на трон кресле фигура казалась нереальной и фантастической, очертания ее были скрыты прозрачными шелковыми одеяниями. Но черты лица были видны особенно резко, над головой образовался как бы нимб, подчеркивая рельефность обрамленного бородой лица и делая его единственной реальной действительностью в этой таинственной, призрачной комнате.

И лицо это с классической красотой черт производило сильное впечатление. Воистину тревога таилась в его спокойствии, какая-то магия знания, превышающего человеческие возможности, какая-то нечеловеческая уверенность в себе. И неприятная дрожь узнавания зашевелилась в каком-то отдаленном уголке души Конана. Король хорошо знал, что никогда не видел этого человека, но черты его кого-то напоминали. Было ощущение, что Конан наяву видит образ некоего прошлого кошмара.

— Кто ты? — спросил он, пытаясь сесть, хоть кандалы и мешали.

— Мое имя — Ксальтотун, — ответил ему сильный мелодичный голос.

— Где я нахожусь?

— Это зал во дворце короля Тараска в Бельверусе.

Конана это не удивило. Столица была самым большим городом у границы.

— А где Тараск?

— С армией.

— Что же, — сказал Конан. — Если ты собираешься меня убить, то почему бы тебе не приступить к делу, чтобы мы оба избавились от лишней заботы?

— Не для того я спас тебя от королевских лучников, чтобы убить в Бельверусе, — ответил Ксальтотун.

— Что ты со мной сделал, проклятый?

— Я лишил тебя сознания, — ответил Ксальтотун. — Каким образом — ты все равно не поймешь. Можешь назвать это черной магией.

К такому выводу Конан мог и сам прийти, теперь его интересовало другое:

— Кажется, я понимаю, почему ты сохранил мне жизнь, — сказал он. — Амальрик хочет держать меня в качестве угрозы Валерию, если бы случилось невозможное и он стал королем Аквилонии. Всем известно, что за этой попыткой стоит барон Тор, и, насколько я знаю Амальрика, он не позволит, чтобы Валерий стал более самостоятельным, чем эта марионетка Тараск.

— Амальрик не знает, что ты в плену, — ответил Ксальтотун, — равно как и Валерий. Оба думают, что ты погиб на берегах Валькии.

Конан сузил глаза и всмотрелся в собеседника.

— Я чувствовал умысел за всем этим, — сказал он, — но полагал, что это Амальрик. Неужели он, Тараск и Валерий лишь марионетки на твоих веревочках? Кто же ты?

— Какое это имеет значение? Если бы даже я рассказал тебе все, ты бы не поверил. Что ты скажешь на то, чтобы вновь воцариться на престоле Аквилонии?

Конан глянул на него волчьим взглядом.

— Какой ценой?

— Повиноваться мне во всем.

— Чтобы тебя черти взяли со всеми твоими замыслами! — заревел Конан. — Я не кукла. Корону свою я добыл мечом. И не в твоей воле распоряжаться троном Аквилонии. Королевство еще не завоевано, а одна битва войны не решает.