Вексель судьбы. Книга вторая - Юрий Шушкевич

План у Алексея созрел мгновенно: военную колонну досматривать не станут, стало быть, на ней можно опасную зону безопасно покинуть. Куда бы военные ни направлялась - у него появится шанс уйти, тем более что затянувшееся облаками небо темнело быстрее обычного, а темнота, как известно,- лучший друг разведчиков и диверсантов.

Дождавшись проезда очередной автофуры, которая должна была скрыть его от глаз часового, Алексей, словно ничего не ведающий грибник, поднялся на насыпь, чтобы пересечь шоссе, и спустя мгновение уже находился между армейскими грузовиками. Однако вместо того, чтобы продолжить движение в следующую половину леса, он мигом забрался в кузов и спрятался в нём.

Всё было сделано вовремя, поскольку спустя несколько мгновений из громкоговорителя, установленного на командирской машине, раздалась команда “По кабинам!” Со всех сторон послышались громкий топот, стук сапог по металлу, свиристенье запускаемых моторов, и вскоре громовой рёв последовательно принимающихся с места многотонных грузовиков возвестил, что колонна отчалила.

“Дистанция двадцать!” — донеслась сквозь шум и рёв очередная команда.

Алексей с ужасом обнаружил, что лежит в аккурат между старыми ящиками, в которых находились более чем почтенного возраста шестидюймовые артиллерийские снаряды. На полуистёртых маркировках он нашёл цифры “1938” и “1940”, а мельком замеченная табличка “Разминирование” выдавала всю военную тайну колонны - в грузовиках везли на уничтожение старые боеприпасы.

Было странно и даже фантастично находиться под охраной и защитой смертоносного груза без малого одного с ним возраста. И который теперь за негодностью и ненужностью везут на свалку. Легко вообразить, что если это - сама свалка истории, то туда же, скорее всего, пора отправляться и ему, Алексею Гурилёву, сыну советского наркома, певцу великого и до сих пор не понятого и не оценённого времени, в котором он с одинаковой страстностью мог мечтать, что будет влюбляться каждой авторитарной московской весной, а задумчивыми вечерами осени коротать разлуку в свободолюбивом Париже…

Хотя если рассуждать о свалке истории, то лучшей проверки, чем сейчас, для этого трудно представить. Малейший удар, искра - и в огненном пламени, рождённом от проснувшегося огня из прежней юности, в мгновение ока исчезнут и он, и всякая о нём память. Возможно, подумал Алексей, это был бы даже лучший результат: разом прекратится жалкая жизнь человека без прав и имени, исчезнут обиды, забудется горечь измен, растворится суета - всё, всё пройдёт, и не останется ничего, кроме торжественного и бесконечного покоя, в котором он будет вечно плыть под тёмными сводами чужих и навсегда погибших надежд. Впрочем, этому делу можно и подсобить - не испытывать на прочность проверенные военприёмкой ГАУ [Главное артиллерийское управление] советские боеприпасы, а достать из-под грибов пистолет, да и шурануть из него прямо во взрыватель!

Однако нет, это всё пустые и глупые мечты. Он будет по-прежнему лежать между смертоносными ящиками, укрывшись брезентом от камер дорожной полиции, слушать надсадный рёв моторов с треском дороги под могучими колёсами, и продолжать думать о будущем. О том будущем, которое, вопреки всему, он пытается сотворить и воплотить своими пусть не сильными, однако готовыми к борьбе руками. И на пути к которому судьба, столь щедро однажды подарившая ему новую жизнь, возможно и в очередной раз его не оставит.

Немного от этой мысли успокоившись, Алексей решил, что лучше будет испытать судьбу в момент, когда ему придётся покидать грузовик. Ведь если судьба к нему благосклонна - он сумеет сделать это незаметно. Если же нет - то его побег из сапёрной колонны будет воспринят как похищение крупнокалиберного боеприпаса, и в этом случае на его розыски бросят по тревоги целые полки, а в небо поднимут уже не пижонские, а настоящие боевые вертолёты, с пулемётами и автоматическими пушками на борту…

И судьба в очередной раз Алексею благоволила. Когда за несколько километров до Воскресенска колонна начала торможение, и его грузовик стал съезжать на обочину, поднимая плотное облако пыли, он воспользовался образовавшейся завесой, спрыгнул с борта и растворился в посадке. Отойдя вглубь на безопасное расстояние, он сориентировался по звуку поезда и вскоре вышел к дачной станции с названием Трофимово. Несмотря на поздний час, на Москву ещё уходили две электрички, и одна из них вскоре мчала Алексея в столицу.

Обнаружив в вагонах нечто напоминающее видеоконтроль - будь он неладен!- Алексей двинулся по составу, нашёл вагон с неработающим освещением и всю дорогу в нём просидел, склонившись к окну и прижав лицо к краю рамы, изображая спящего. Когда же поезд стал приближаться к “Москве-Казанской”, то он предпочёл не рисковать и сошёл чуть раньше, на станции Перово.

Спустившись вместе с немногочисленными пассажирами с платформы, он сразу же отвернул в направлении слабоосвещённого пешего прохода через пути, за которыми раскинулась обширная грузовая станция. Соваться на её охраняемую и отлично освещённую территорию не стоило. Алексей решил присмотреться к местам потемнее - и вскоре обнаружил возле путей небольшую металлическую будку с незапертой дверью.

В будке страшно пахло креозотом и хранился какой-то скарб для ремонтных работ. Поскольку ни ночью, ни в наступающее воскресный день никакого ремонта не предвиделось, Алексей затворил изнутри дверь с помощью найденного куска проволоки, расчистил лежанку, соорудил импровизированное изголовье из покрытых ветошью тормозных колодок - и ни секунды не задумываясь о ночных опасностях и предстоящем дне, уснул крепким и спокойным сном.

Алексей сделал внутреннюю установку проснуться в шесть, и со вполне объяснимой получасовой погрешностью эта установка его не подвела. Несколько минут он лежал, не вставая, наслаждаясь утренней тишиной и узким цвета сочной охры лучом солнечного света, пробившимся через припотолочную щель. Из открытых дверей ранней электрички, остановившейся на платформе, было слышно, как объявляют название следующей станции. Алексей вспомнил, что своём письме незабвенная Анжелика Сергеевна писала, что в годы гражданской войны её отец скрывался в районе Чухлинки, то есть в этих самых местах, и здесь же она сама когда-то появилась на свет…

Около семи он покинул своё убежище, расположенное на ухоженной и вычищенной железнодорожной территории. Всё пространство кругом было сплошь устлано тёмно-коричневой щебёночной отсыпкой, через обильный слой которой не могла пробиться никакая трава, и поэтому уходящий вдаль безжизненный ландшафт производил впечатление вечного порядка. Вдалеке двое рабочих медленно двигались вдоль путей, в руках одного было ведро, а другой, изредка наклоняясь, аккуратно подбирал с земли редкие клочки мусора, слетевшего с поездов.