РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ ВРАГИ - Доминик Ливен

Можно было в принципе усилить привлекательность империи причастностью к великой цивилизации, с которой отождествлялся тот или иной имперский режим. Наряду с экономическими и военными преимуществами империи это могло по крайней мере обеспечить некоторую защиту от националистической угрозы. Однако, несмотря на то что некоторые из империй, рассмотренных в этой книге, были в лучшем, чем Россия, положении, ни одна из них не сумела воспользоваться привлекательностью своей великой цивилизации для поддержания имперского режима. Столетие, предшествующее 1914 году, было временем небывалого расцвета русской литературы и музыки. Российская интеллигенция не только создала высочайшие образцы высокой культуры, она также была открыта для людей разных рас и религий и имела чисто космополитические симпатии и воззрения. Культура российской интеллигенции, черпавшей вдохновение из всех источников европейской культуры и разговаривавшей на различных языках, во многих отношениях была значительно шире, чем национальные перспективы, общие для отдельных культур Западной Европы, Хотя польские и немецкие подданные русского царя никогда, по-видимому, не смогли бы принять российскую культуру, образованные классы Украины, Белоруссии и других небольших христианских народов вполне могли сделать это, особенно если бы они имели возможность развивать собственные языки и культуры параллельно с русскими. Даже мусульманские реформаторы конца девятнадцатого - начала двадцатого века, так называемые джадиды7, часто испытывали значительное уважение к российской интеллигенции и склонялись к союзу с ней, чтобы модернизировать свое собственное общество. Однако, учитывая глубокий антагонизм между царским режимом и большей частью российской интеллигенции, воздействие последнеи на нерусское население было слабым подспорьем имперским правителям. Слабым утешением царскому правительству было то, что украинские или еврейские социалисты, к примеру, зачастую тяготели не к национальным, а к общеимперским революционным партиям, хотя впоследствии это могло привести к образованию социалистической империи на руинах царской.

Джадидшм (от арабского «джадид» - новый) - культурно-реформаторское и общественно-политическое движение мусульман Поволжья, Крыма и Средней Азии в конце XIX - начале XX века. Джадиды выступали за введение в мусульманских школах ряда светских предметов, развитие национальной культуры, равноправие женщин) реорганизацию деятельности духовенства, преподавание в школах на национальных языках,

Альтернативным экстремальным решением имперских национальных проблем был геноцид или по крайней мере этнические чистки большого масштаба. Как мы уже видели, царский режим «поощрял» эмиграцию за границу некоторых малых кавказских народов, которые рассматривал как угрозу российской безопасности- Но правители царской России - как Романовы, так и аристократия - к девятнадцатому веку были однозначно европейскими по своим ценностям и взглядам. Им также была далеко не безразлична их репутация в Европе. Попытки решить проблемы империи при помощи систематического геноцида или этнических чисток попросту не представлялись возможными в свете моральных критериев российского правящего класса, бывшего по своей сути викторианским. И здесь не могло быть места аморализму режимов Гитлера или Сталина, когда тоталитарные светские идеологии могли оправдывать и даже требовать уничтожения народов, «стоящих на пути истории».

Впрочем, к 1900 году российская правящая элита была отнюдь не чужда антисемитизму. Не подлежит сомнению, что бедственное положение российских евреев - периодические погромы, ограничения в правах, массовая нищета - побуждало значительную часть еврейского населения западных пограничных земель к эмиграции в Западную Европу и Соединенные Штаты. Но когда речь заходит о политических преследованиях и насилии, очень важна лингвистическая точность. Безусловно, погромы были ужасны, но их все-таки нельзя назвать систематическими этническими чистками, не говоря уже о геноциде целых народов, которые были стратегией предположительно более цивилизованных народов Европы по отношению к евреям. Более того, все недавние исследования подтверждают, что царское правительство само никогда не организовывало и не провоцировало погромов, хотя местные власти порой смотрели на них сквозь пальцы и часто медлили, когда надо было их пресекать. Царские министры не потворствовали убийствам и в любом случае были глубоко обеспокоены вспышками массовой жестокости, а также весьма опасались, как бы неконтролируемая склонность простонародья к анархическому сведению счетов не обернулась против них самих, Но с другой стороны, порой неприкрытая антипатия высшего начальства к евреям могла внушить младшим чиновникам надежду на то, что их неспособность остановить погромы пройдет безнаказанно или даже будет поощрена. Не следует также забывать про то, как во время Первой мировой войны сотни тысяч евреев были с крайней жестокостью и без каких бы то ни было военных причин изгнаны российской армией из западных пограничных земель.

Третьей возможной стратегией, направленной на решение проблем империи, могла быть попытка пойти по австрийскому пути к некоей версии многонациональной федерации, Однако российская политическая традиция делала такую стратегию менее вероятной, чем в Австрии, Самодержавная централизация никогда не позволяла империи развиться в мозаику коронных земель в австрийском стиле, где каждая земля сохраняла свою собственную политическую идентичность. Более того, хотя император Франц Иосиф не был националистом, он был по своей природной склонности сторонником централизации и абсолютного правления, В первые годы своего императорства он попробовал управлять страной в этом стиле и потерпел неудачу. Внутренняя оппозиция и поражения сначала от Франции, а потом от Пруссии заставили его отказаться от авторитарного и централизованного правления и ступить на дорогу либерализации и передачи власти коронным землям. Ступив однажды на эту дорогу, Австрия уже была не в состоянии остановить своего движения в сторону многонационального федерализма - во всяком случае это уже значительно меньше зависело от желаний императора, чем от тех сил в обществе, которые он больше не мог контролировать.

Ни один из членов российской элиты не рассматривал австрийский вариант решения проблемы многонациональной империи как образец, достойный подражания. Напротив, с российской точки зрения он представлялся источником политической нестабильности и, что еще хуже, проявлением военной слабости, которой в России старались избежать любыми средствами. Комментируя итоги войн 1859 и 1866 годов, российские военные особо отмечали тот факт, что многонациональный состав габсбургской армии отрицательно воздействовал на ее моральную стойкость и боеспособность. В противоположность этому высоко ценилось значение национальной однородности в прусской, итальянской и прежде всего в российской армии. Этим военным не представлялось возможным, что Российская империя может в каком-то смысле быть сравнима с многоязычной Австрией. С военной точки зрения эти российские офицеры были правы. В это время лишь некоторые мусульманские подданные русского царя были военнообязанными. В 1870 году, например, 90 процентов призывников составляли русские, белорусы и украинцы. И здесь наиболее существенным было то, что в глазах царской элиты белорусы и украинцы вне всяких сомнений являлись русскими, пусть и говорившими на странных диалектах и имевшими свои особые, хотя ни в коем случае не нежелательные или политически опасные традиции. В самом деле, не только царская элита, но буквально вся Европа в 1870-х годах принимала как данность, что украинцы и белорусы в своей национальной идентичности и политической лояльности были русскими в гораздо большей степени, чем баварцы - немцами.

В том, что Габсбурги и Романовы избрали различные подходы к решению проблем империи, большую роль сыграли демографические факторы. Австрийские немцы на рубеже двадцатого века ни в каком смысле не являлись нацией и, кроме того, составляли значительно меньше четверти населения империи. В этих обстоятельствах было совершенно немыслимо превратить империю Габсбургов в национальное немецкое государство. В России дело обстояло совсем по-другому. Все русские - в противоположность немцам - были подданными царя и традиционно обладали гораздо более сильным чувством национального единства, чем различные немецкие общины, разбросанные по габсбургской империи. Более того, в 1897 году русские составляли 44 процента населения империи. Если добавить сюда украинцев и белорусов, то две трети подданных царя происходили из основной нации империи. Политическая мысль того времени легко сбрасывала со счетов мусульманских подданных в азиатских районах империи, поскольку они воспринимались слишком отсталыми для того, чтобы играть политическую роль. Что касается малых христианских народов, их судьба считалась неразрывно связанной с Россией, поскольку они никак не могли желать попасть под владычество германского кайзера или османского султана. В эпоху империализма считалось, что малым народам на пограничных землях между империями небезопасно, да и невозможно быть независимыми. Более того, весьма распространено было мнение о том, что население и ресурсы этих народов недостаточны для развития настоящей высокой культуры, основанной на их собственных языках. И угроза, которую представляли поляки, была главным образом связана именно с их многочисленностью, высокой культурой, еще свежими воспоминаниями о собственной государственности и с их непоколебимой враждебностью к России. Но считалось, что две трети русского населения и девять десятых лояльных или аполитичных подданных русского царя легко могут найти ресурсы и желание обуздывать поляков до тех пор, пока последние не согласятся с неизбежностью и преимуществами лояльности российскому правлению.