Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том I - Виктор Холенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И много других подобных этюдов, которыми можно было бы заполнить здесь не одну страницу. Кроме того, написал небольшую новеллу, навеянную этими наблюдениями. Года через три-четыре я опубликовал её в «Тихоокеанском комсомольце», наряду с двумя другими, написанными позже. А ещё увлёкся записями цитат и мудрых мыслей из прочитанных книг, газет или просто услышанные где-нибудь. Вроде таких: «Если ты один день провёл в бездействии, значит, ты умер на день раньше». Гулиа. И эта привычка сохранилась у меня надолго.
А ещё мне запомнилась наша первая поездка на картошку, сразу через неделю после начала занятий. Весь наш первый курс увезли в совхоз, расположенный в Октябрьском районе, где-то недалеко от села Покровки, районного центра. Ребят в пединституте было мало, и нас всех направили в ящичный цех ремонтировать тару для картофеля и овощей. А девчат в большинстве своём возили каждый день на поля собирать клубни, помидоры, огурцы, морковь. Из наших же девчат была сформирована и кухонная команда. Надо отдать должное, готовили они хорошо, кормили сытно. А на поле вместе с нашими девчатами работали первокурсники из высшего мореходного училища из Владивостока. Жили они от нас отдельно, была у них и собственная кухня. И с нами они не общались: как первокурсники они, видно, ещё не решались нарушать дисциплину. А командиры держали их строго. Но по вечерам как здорово они пели! Заслушаешься. Тогда я впервые услышал, как оказалось, довольно известную в 30–40 годах песню, сочинённую кем-то из политзаключённых, «Ты помнишь тот Ванино порт». Слитные мужские голоса с трогательной грустью выводили волнующие душу простые слова этой песни, рассказывающей об одном из наиболее горьких эпизодов нашей современной истории:
Ты помнишь тот Ванино порт
И гул парохода угрюмый,
Как шли мы по трапу на борт
В холодные мрачные трюмы.
От качки стонали зэка,
Обнявшись, как родные братья,
И только порой с языка
Срывались глухие проклятья…
И заканчивалась эта песня, кажется, такими словами:
Их ждал впереди Магадан —
Столица колымского края…
На всю жизнь запомнил я эти слова легендарной песни из эпохи, в которой начинало жить моё поколение. И честно скажу, никогда больше мне не приходилось услышать её в лучшем исполнении…
Сейчас я уже не помню дословно всё содержание этой грустной песни. Но зато до сих пор жива в памяти одна саркастическая прибаутка на эту же тему, видимо, тоже сочинённая каким-нибудь таким же опальным поэтом, побывавшим в тех местах не по своей воле:
Колыма ты Колыма,
Чудная планета:
Двенадцать месяцев зима,
А остальное – лето!..
Институт я оставил по вполне уважительной причине. Дело в том, что врачи обнаружили у меня обострение гастрита, который в последнее время довольно здорово допекал. И порекомендовали срочно перейти на нормальное домашнее питание. Тогда я решил перейти на заочное отделение, посоветовавшись предварительно с Сердобинцевым, которого очень уважал, а потом и с деканатом.
Вот какую запись я оставил в своём дневнике:
«23 января 1957 года, среда: Наконец-то покончено с неопределённостью – Сердобинцев подписал заявление: „Декану литфака – подготовить документы к переводу на заочное отделение после зимней экзаменационной сессии, от зачёта по английскому языку освободить как по специальности…“»
А вот следующая запись:
«31 января 1957 года, четверг: Аминь – я на заочном. Причём по собственному желанию. А с физмата пятерых выгнали на заочное за несдачу зачётов. Я сегодня получил зачёт по английскому. Второго буду сдавать историю КПСС. Завтра переговорю с Сорокиным, деканом, хотелось бы ускорить сдачу экзаменов…»
После некоторых размышлений мне даже предложили кратковременный отпуск от учёбы после сдачи экзаменов за третий семестр. Но когда на очередной встрече я сказал об этом врачу, она покачала головой с сомнением и объяснила, что от этой цепкой болезни так быстро не избавиться. И деканат дал добро. Обострение случилось во время зимних каникул, когда все уехали по домам, а я остался в общежитии совсем один и почти без денег после празднования Нового года. Ехать было домой в жуткий зимний холод неохота, и я решил перебиться эти две недели на скудных харчах. Мой дневной рацион в эти мужественно проведённые каникулы был даже по-спартански довольно скромным: буханка хлеба, пол-литровая банка соевых бобов в томате (очень вкусные и питательные консервы из сои делал в то время местный масложиркомбинат, и 50 копеек банка!) и чай с сахаром – это уж сколько угодно. И вот следствие, так сказать. Увы и ах.
Все экзамены я сдал без «троек», меня перевели на заочное отделение, простился с ребятами и уехал домой. До вокзала меня проводил Алик Смирнов, там, в буфете, мы ещё распили на прощанье бутылку красного. А в вагоне я вдруг увидел третьекурсницу с физмата. Знакомы с ней мы были чисто визуально, потому что часто встречались в студенческой столовой. Ну а тут уж познакомились по-настоящему и проболтали до утра, сидя в общем вагоне за столиком у окна. Она ехала к родителям в Антоновку, что по дороге в Кавалерово, и мы снова с ней вместе ехали потом по трассе от Варфоломеевки до её села в автобусе (прогресс – в нашу дремучую таёжную глухомань уже стали ходить автобусы!), а Нина, так звали мою новую знакомую, проспала всю дорогу на моём плече. В Антоновке мы расстались уже как давние друзья, я даже пообещал ей как-нибудь при случае заглянуть на пельмени или блины. И разошлись, как в море корабли, позабыв даже фамилии друг у друга спросить. У Алика потом узнаю – подумалось мимолётно, но и это желание совсем скоро растаяло бесследно как дымок погасшей сигареты.
А дома меня поджидал уже новый удар – буквально дня через два после моего приезда. Мама шла с авоськой в руках из магазина, и недалеко от дома её сбили пацаны, катавшиеся с горки на санках. Перелом голени, и моя многострадальная мама надолго осталась с загипсованной ногой. Как говорится, пришла беда – отворяй ворота. Заботы по хозяйству сразу же легли и на мои плечи, хотя отец и 14-летний братишка тоже старались помочь по возможности.