Где я, там смерть (СИ) - Сербинова Марина

Только эта упрямая капризная девчонка продолжает сопротивляться. Ей не достаточно крови, которой она у него выпила, она хочет заставить его мучиться еще, хочет продлить его невыносимую пытку… Только на этот раз она проиграет. Он не пойдет больше у нее на поводу, как глупый мальчишка. Пора вести себя с ней, как мужчина… стать самим собою, не бояться больше показать себя мужчиной, через руки которого прошло множество женщин, который умел соблазнить и подчинить, заставить отдаваться, терять голову, разжигать в женском теле такое желание, которому невозможно было сопротивляться. Ему всегда было не по себе, когда Кэрол называла его ловеласом или бабником, или какими-то еще словечками, выдуманными женщинами для нормальных мужчин с естественными сексуальными порывами, и ему хотелось выглядеть в ее глазах другим. Хотел, чтобы она не думала о нем, как о бездушном охотнике за женскими телами, чтобы знала, что он способен на любовь, на постоянство, на верность… если она будет с ним. Что он не бабник. Он никогда не признавал этого, не признавался в связях с женщинами и изменах жене, даже когда Кэрол видела его с любовницами. И ему хотелось убедить ее в обратном, чтобы она смогла поверить в него.

Но теперь ему было наплевать. Он больше не мог с этим бороться, страсть извела его, а она не дается, упрямица. И он будет с ней тем, кем был на самом деле — обольстителем, искусителем, в совершенстве отточившим искусство любить в своих многочисленных практических занятиях с разными женщинами. Ладно, пусть знает, все равно она так всегда и считала, что у него было миллион женщин, как у «последнего бабника», как она говорила. Он сам предпочитал называть себя иначе — просто опытным и знающим свое дело любовником. И он этим гордился. Женщины его любили, и ни одна не покидала его постель по собственной инициативе. Уж где-где, а здесь он был в себе уверен на сто процентов. И пришло время этой девочке узнать, что такое «Казанова», как его всегда бичевала она и Рэндэл, а он почему-то обижался, принимая, как насмешку и оскорбление. А может, надо было воспринимать, как комплимент?

Сначала Кэрол престала сопротивляться, потом уже самозабвенно отдавалась его ласкам, забыв обо всем на свете. Тряслась, как в лихорадке, от вожделения, и стонала так, будто он изводил ее нечеловеческими пытками. Она уже сама к нему тянулась, жадно ласкала его тело, искала губами его рот, готовая его принять. Но он не спешил. Он никогда не спешил. Пусть чуть-чуть подождет, помучается, изнывая от страсти и не получая желанного удовлетворения, как он мучился все эти годы. Пусть этот момент станет для нее таким же радостным, сладким и вымученным, как и для него. Пусть она страдает от желания. Пусть молит его сделать это…

— Кэрол… да? — прошептал он ей на ухо.

Она порывисто сжала его в объятиях, пытаясь как можно сильнее прижать к своему разгоряченному жаждущему телу, обхватила его бедра ногами и подалась к нему. Он прижался к ней, но на этом остановился. Девушка жалобно застонала.

— Ты согласна? Скажи… да?

— Да… да… пожалуйста…

Он закрыл глаза и застонал от захлестнувшего его восторга и удовольствия, медленно проникая в ее тело. Ногти девушки больно впились ему в спину, из ее приоткрытого рта вырвался короткий крик, стройные длинные ноги стиснули его мертвой хваткой. Он подался назад, вызвав протестующий возглас, улыбнулся, когда она снова вскрикнула и задохнулась от удовольствия, когда он вернулся, и на это раз настолько глубоко, насколько возможно…

Она ответила ему не меньшей страстью, чего он и хотел. А он вспомнил, как это прекрасно, заниматься любовью с любимой женщиной, владеть той, которая была в твоем сердце, мыслях, мечтах. Любить не только телом, но и душой. И никогда его не переполняло столько счастья и восторженной, всепоглощающей радости, как в эти мгновения, когда ему наконец-то принадлежала та, которую он так давно желал и любил. И он наслаждался этими минутами, не позволяя нетерпению и безумству завладеть собой и погнать на всех порах к удовлетворению. Девушка дважды с криками наслаждения содрогнулась под ним, не отличаясь терпением, пока он с глухими стонами, подстроившись под ее третий оргазм, не заставивший себя ждать, не присоединился к ней.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Невероятное облегчение, и физическое, и душевное, и эмоциональное снизошло на него, он уткнулся лицом в грудь девушки, поддавшись охватившему его блаженству и слабости, разлившейся по всем мышцам. Она тоже не двигалась, тяжело дыша. Он почувствовал, как руки ее соскользнули с его плеч и безвольно, как не живые, упали на простынь. И вдруг из груди ее вырвался такой жалобный, такой отчаянный стон, что сердце его больно кольнуло. Он вскинул голову, посмотрев ей в лицо, которое вдруг исказила гримаса боли. С рыданием Кэрол столкнула его с себя, но Рэй схватил ее и сжал в объятиях, не позволяя вскочить. Она снова забилась в его руках, в ярости колотя по нему кулаками.

— Ненавижу тебя! Ненавижу!

— Кэрол, не надо… умоляю, не надо так! Все хорошо, все так, как должно быть, — он стал нежно целовать ее залитое слезами личико, стараясь успокоить, безмерно расстроенный ее реакцией на то, что между ними произошло. — Я так тебя люблю, мое солнышко, моя хорошая… Успокойся, не плачь. Ты рвешь мне сердце. Не надо так со мной, не надо…

Он прижал ее к груди, переполненной любовью и горечью, и Кэрол, затихнув в его объятиях, безутешно разрыдалась. Господи, Куртни еще не успели похоронить, а она уже переспала с ним… Жестокая боль внутри стала каменеть. Леденящий холод разливался в груди. Она самая последняя дрянь. Неблагодарная, подлая сучка. Шлюха. Самая настоящая шлюха. Она отдалась Рэю, предав Куртни, и это случилось именно здесь, в мотеле, где она росла среди шлюх… и сейчас и здесь она стала одной из них. А может, она всегда была одной из них, только сама не хотела этого признавать. Ведь недаром люди называли ее здесь потаскушкой. Только она была еще хуже. Шлюхи продавали свое тело, зарабатывая на этом деньги, а она продала свою душу, совершив самый грязный, бесчестный, отвратительный и подлый поступок в своей жизни, которому не было ни прощения, ни оправдания.

Тяжесть навалилась на нее, сдавив со всех сторон, и изнутри, и снаружи. Кэрол закрыла глаза, чувствуя головокружение в опьяненном мозгу. Она была пьяна. Оправдания не существует. Это только значит, что она не просто шлюха и дрянь, а пьяная шлюха и дрянь. Завтра она протрезвеет и в полной мере осознает и прочувствует то, что натворила…

Глава 12

Похороны Кэрол перенесла с трудом. С большим трудом.

Ей так и не удалось протрезветь окончательно, мысли путались, глаза слипались, в голове пульсировала мучительная боль. Все тело ломало, дрожь от слабости и нервного напряжения не оставляла ее с того момента, когда Рэй разбудил ее на рассвете. Он напоил ее крепким кофе, заставил выпить какие-то таблетки, искупал под холодным душем. Она молчала и подчинялась, как поломанная кукла, которую пытались привести в порядок. Она даже не воспротивилась, когда он снова ею овладел, и, не смотря на ужасное самочувствие и физическое и душевное, снова получила от этого удовольствие, и лишний раз убедилась в том, что она всего лишь похотливая сучка, не умеющая владеть своим телом. Презрение к самой себе отвратительной горечью подкатывало к самому горлу, она чувствовала эту горечь во рту.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Она нашла в себе какие-то еще силы, чтобы привести себя в порядок.

Пока она сидела перед зеркалом, Рэй старательно гладил ее одежду. Осторожно и аккуратно он водил горячим утюгом по ткани, склонившись над гладильной доской и высунув от сосредоточенного напряжения кончик языка между губами. Кэрол наблюдала за ним в зеркало, чувствуя смутное удивление. Она была уверена, что Рэй никогда не брал в руки утюг, но теперь в этом усомнилась. Он умел гладить, и делал это уверенно и почти мастерски! Заметив ее взгляд, он улыбнулся.