Черная камея - Энн Райс

Я совершенно опешил. Никак не ожидал услышать нечто столь разумное и дрркественное. Здравый смысл советовал мне промолчать и обдумать предложение, но я не послушал его и поспешил ответить:

"Нет. Думаю, вся эта процедура уже достаточно затянулась. Полагаю, вы теперь посовещаетесь и сообщите мне диагноз?"

"Мы так и сделаем, если хотите, – ответил доктор Уинн. – И благодарны вам за то, что вы пришли".

"Вы говорите так, словно я образец какого-то редкого вида, – вспылил я, не обращая внимания на то, что тетушка Куин тихо охнула. – Для чего меня сюда привели – ради вас или ради меня самого?"

Мой резкий тон никак не подействовал на доктора Уинна – он остался по-прежнему невозмутим.

"Наша больница – одновременно и учебный центр, Квинн, – ответил он. – Здесь все взаимосвязано. Что касается вашего диагноза, то для нас совершенно очевидно, что вы не страдаете маниакальной депрессией, что вы не шизофреник и не психопат. А именно такие больные доставляют здоровым людям беспокойство".

Он поднялся из-за стола, что послркило сигналом остальным врачам, и на этот раз пожал мне руку и поблагодарил за терпение. Оба стерильных молодых человека тут же исчезли, с ними ушла и женщина, огромный унылый председатель этой команды пожелал мне удачи, а тетушка Куин ликующе заявила, что теперь мы можем подняться на крышу, в ресторан "Гранд-Люминьер", и отлично поужинать.

Гоблин по-прежнему не отходил от меня ни на шаг, и, когда мы все вместе поднимались на лифте, я чувствовал, как он меня крепко обнимает правой рукой.

Я раздумывал, как мне теперь заявить о правах мистера Нэша Пенфилда. Времени на деликатность не оставалось.

Ресторан оказался на удивление чудесным. Все дифирамбы тетушки Куин не отражали в полной мере его великолепия. Мы возвышались над всем городом, что само по себе было здорово, огромные окна с арочными сводами открывали во все стороны вид на огни Нового Орлеана. Вдоль одной стены располагалась колоннада, где можно было прогуляться на свежем воздухе. Внутри помещения в простенках между окнами висели дорогие картины в тяжелых красивых рамах – образцы живописи разных веков.

Я тут же приметил полотна голландской школы.

"Господи, мы будем обедать в окружении сплошных Рембрандтов!" – воскликнул я, обращаясь к тетушке.

"Нет, дорогой, это все подделки, или репродукции, как любит говорить Роуан Мэйфейр. Их заказали специально для ресторана. Но не беспокойся. Совсем скоро ты побываешь в Амстердаме и собственными глазами увидишь многие оригиналы".

"Какая потрясающая идея, – заметил я, – собрать все эти картины здесь для людей, которые не желают отправляться в странствия".

"Тихо, тихо, дорогой, – сказала тетушка. – Не волнуйся насчет странствий. А вот и Нэш. Сидит за столом. Иди за мной".

Прежде чем рассмотреть поджидавшего нас человека, я оглядел ресторан. За столиками, покрытыми белыми скатертями, сидела самая пестрая публика: множество больных в инвалидных креслах ужинали со своими родственниками, за некоторыми столиками я увидел нарядно одетых людей, собиравшихся, видимо, провести весь вечер в городе, а кроме того – врачей и медсестер. Все столики были круглые, но различного размера. Наш был накрыт на четверых, что сразу меня порадовало.

В общем, я понял, что это вполне демократическое заведение, в котором смело сочетаются истинная красота и изысканность, и сразу проникся симпатией к женщине, все это придумавшей. В окна было хорошо видно залитое солнцем небо, а еще – мигающие огоньки двух речных мостов, чудесно сиявшие в сумерках. Я сразу влюбился в этот вид.

Но пришла пора познакомиться с Нэшем и представить его Гоблину.

Мужчина, помогавший тетушке Куин усесться за стол, оказался даже выше меня (в то время) – приблизительно дюйма на два. У него были волнистые черные волосы с заметной сединой на висках, и одет он был в отлично сшитый легкий льняной костюм в сине-белую полоску.

У него были светло-голубые глаза и довольно глубокие морщины на лице, придававшие ему несколько обрюзгший вид, хотя на самом деле его отличала стройность. Он производил впечатление очень умного и чуткого человека, и его рукопожатие оказалось теплым.

"Вы Нэш, – приветствовал его я. – Спасибо, что помогли мне с компьютером".

Он заговорил таким низким бархатистым голосом, которому позавидовал бы любой мужчина. Четкая дикция выдавала в нем профессионала, и это было очаровательно.

"Я очень рад познакомиться с вами, Квинн. Надо полагать, Гоблин сейчас с вами?"

Мы оба начали с верной ноты. Я тут же представил ему Гоблина и заметил, что мой приятель холодно уставился на учителя, пока тот изо всех сил старался соблюсти вежливость по отношению к чему-то для него невидимому.

Нас усадили за столик в центре открытой круглой площадки, и когда подошла официантка, я сообщил ей, что слева от меня сидит невидимая персона, которой следует подать то же самое, что и мне.

Официантка была поражена.

Тетушка Куин поспешила одобрить мой заказ, прежде чем молодая женщина успела рассмеяться или отпустить какое-нибудь замечание. А Нэш сразу начал обсуждать тяжелые столовые приборы из чистого серебра.

Я заказал двойной мартини с водкой и оливками, и все нашли выбор очень удачным. Тетушка Куин тут же повторила заказ – для себя и для Гоблина, – а заодно попросила принести карту вин.

Нэш ограничился стаканом содовой воды, заметив, что давно выпил свою цистерну – даже раньше, чем можно было ожидать.

Взволнованная официантка поспешила уйти.

Затем Нэш заговорил о себе. Я выслушал неторопливый рассказ о том, как он и тетушка Куин познакомились в Европе, когда Нэш сопровождал группу старшеклассников в турне по континенту. Видимо, это была его летняя работа во время отпуска, когда Клермонтская последипломная школа в Калифорнии закрылась на каникулы, но теперь он закончил читать лекции, как требовалось перед защитой докторской, и ему оставалось лишь написать диссертацию.

А какая тема? Тщательное исследование с целью выяснить, были ли когда-то тексты Диккенса отредактированы и как бы сейчас выглядели его произведения, если бы их подвергли правке по современным редакторским стандартам, с параллельным анализом того, как они сокращались в Англии и Америке.

Я сразу заинтересовался, меня привлекал этот человек, с сединой на висках и с низким звучным голосом, который я готов был слушать часами. Более того, мне захотелось слушать его и впредь. Он говорил с естественной увлеченностью и врожденной любезностью, что производило очаровательное впечатление.

Но тетушка Куин очень скоро вмешалась, чтобы выразить свое желание: как только будет зачитано завещание Папашки, мы незамедлительно отправляемся в Европу. Разумеется, Нэш согласился, что у меня сейчас самый подходящий возраст для большого турне, и я ему поверил, когда он сказал, что в зрелости новые впечатления становятся менее яркими. Потом он повернулся и, стараясь направить взгляд куда-то слева от моего уха, поинтересовался мнением Гоблина относительно путешествия.