ПУБЛИЦИСТЫ 1860-х ГОДОВ - Феликс Кузнецов

Конечно же, нет, отвечает он. Но часто эти вопросы, столь незначительные на первый взгляд среди общего плача и скрежета зубовного, только прикрывают собой вопросы более жизненные. От того-то споры о них ведутся с таким одушевлением, с таким жаром, с таким фанатизмом. Ведь и «в XVIII веке споры шли на всех бесчисленных пунктах знания и религии, и велись недаром: пришло, наконец, время, когда можно было начать делать дело, и тогда словесные препирательства стали неуместны», — раскрывает он подлинную подоплеку просветительской пропаганды шестидесятых годов. И книга, которую писали Соколов и Зайцев, отнюдь не была отвлеченным историческим трактатом, она вся подчинена конкретной революционной цели: подготовке того времени, когда и в России можно будет «начать делать дело».

Внимание авторов «Отщепенцев» привлекают в первую очередь те страницы истории, где вполне выявился социальный протест народных масс.

В работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» Ф. Энгельс писал, что в средние века, когда религия вбирала в себя формы идеологии, «всякое общественное и политическое движение вынуждено было принимать теологическую форму. Чувства масс вскормлены были исключительно религиозной пищей; поэтому, чтобы вызвать бурное движение, необходимо было собственные интересы этих масс представлять им в религиозной одежде. И подобно тому, как бюргерство с самого начала создало себе придаток в виде не принадлежавших ни к какому определенному сословию, неимущих городских плебеев, поденщиков и всякого рода прислуги — предшественников позднейшего пролетариата, — так и религиозная ересь уже очень рано разделилась на два вида: бюргерско-умеренный и плебейски-революционный, ненавистный даже и бюргерским еретикам».

В «Отщепенцах» подробно рассказывается именно о плебейски-революционном виде ереси, том самом, где «под видом богословского догматического разногласия идет борьба бедняка против богатого, честного против подлого, угнетенного против деспота». Центром «исторического отщепенства» в книге представлены гуситы и движенце Томаса Мюнцера, «последнее великое проявление борьбы в религиозном духе». Особое внимание уделяется плебейски-революционному движению крестьян, руководимых Томасом Мюнцером. «Сектаторы погибали на кострах и виселицах не потому, что не соглашались с церковью в том или другом догмате, а потому что… были врагами старого общественного порядка, противниками не церкви, а государства и социальных условий».

В представлении авторов книги Мюнцер — «последний сектатор и первый социальный демократ новой истории», «предшественник революционеров XVIII и социалистов XIX века». В книге подробно описаны его судьба, обстоятельства пленения и казни крестьянского вождя, приведена его предсмертная речь, особенно испугавшая цензуру. И хотя Мюнцер погиб и после его смерти «по было более религиозных революционеров, отщепенцев во имя Евангелья», он «подает свою доблестную руку, руку, ниспровергавшую алтарь и митру, ряду других отщепенцев, в которых живет вечная, бессмертная идея и которые продолжают протест во имя свободы, равенства и братства, против насилия и лихоимства. Сектаторокий религиозный дух умер, конечно, по идея, жившая в нем, осталась живая и только переменила знамя!..Философия заменила религию, наука — предание».

В «Отщепенцах» дана не только история борьбы «евангельских» революционеров-сектаторов, но и прослежен драматический процесс угасания христианской веры, самоотрицания ее. «Как пропадают верования» так называется следующая глава его книги, посвященная судьбе христианской религии. Приведем выдержки из этой главы, дабы дать возможность почувствовать пафос книги. Итак:

«КАК ПРОПАДАЮТ ВЕРОВАНИЯ»

«Близится конец царству старого учения — и настает пора глубокого равнодушия к вере отцов…

Вначале, когда учение только зарождалось и распространялось, его приняли и усвоили, потому что признали его за истину. В ту пору вера была жива и сильна: люди знали тогда, во что и чему они веруют.

Прошли века за веками, потомство верующих стало уже веровать по преданию и привычке, мало-помалу теряя сознание и чувство заветной веры. И вот она исподволь меняет свою основу и, не опираясь более на убеждения, начинает уже покоиться на авторитете и окончательно превращается в мертвящую рутину. Передаваясь из рода в род по завещанию, старое учение постепенно искажается, утрачивает прежнее свое значение, а вера обращается в притворное чувство и сохраняется только на словах. Как пи звучны эти слова, но нет в них выражения веры, той чистосердечной и пылкой веры, которая некогда заставляла людей волноваться, страдать и умирать.

Такое тупое равнодушие к заповедному учению не может, впрочем, долго продолжаться. Рано или поздно в среде того самого общества, которое не верует искренно, а живет только суеверными привычками, появляются люди с пытливым умом и с чувством правды. Для них немыслима вера без убеждения и противен им разлад слова с делом. С невольным отвращением смотрят они на бессмыслие и лицемерие толпы, которая притворяется, будто бы во что-то верует и чему-то поклоняется. Совесть их возмущается при виде этого повального нравственного разврата, и в уме их зарождается тяжелое сомнение в истине веры, которая па практике обратилась в пошлую обрядность и позорное шутовство…

Это сомнение совершенно законно и разумно. Мало того: умные и совестливые люди, которые презирают подложное чувство веры и видят в нем разврат мысли, вовсе не думают сперва посягать на самую веру или отрицать учение, которое ее вызывало. Нет, они желают только разгадать истинный смысл этого учения и оправдать его правила своим разумом, с целью веровать не слепо, а с убеждением.

Напрасное желание. Века изуверства и лицемерия так исказили мысль господствующего учения, что оно бессильпо уже воскресить в сердцах погибшую веру и рассеять сомнения. В нем была правда, и правдой держалось оно все время, пока шла борьба за его существование. Борьба кончилась торжеством; победители отпраздновали свою победу и вскоре затем впали в то спокойствие, равнодушное состояние, которого не знали прежде, когда боролись за свое правое дело, за веру и убеждения. Как сперва борьбой укреплялось новое учение, так потом победой ослабилось его значение, потому что бойцы охладели к нему и перестали им увлекаться. С этой самой поры гаснет вера, а с нею вместе и сознание ее смысла. Начиная с того, что самое учение о вере теряет свой отрицательный характер, получает догматический тон…»

«И вот в порыве страстного увлечения отрицатели подложной веры громко заявляют свое отречение и взывают к здравому смыслу и совести общества. Без расчета и тайного умысла отрицатели отважно провозглашают, что старое учение ложно, и обращаются к обществу с сильною, выразительною речью, в которой так и звучат слова давно забытой, но вечно сущей правды. С этой торжественной минуты во всех слоях общества проявляется какое-то тревожно-томительпое настроение, и вскоре вспыхивает ужасная борьба.