Корзина спелой вишни - Фазу Гамзатовна Алиева

— Я тебе, бабушка, сейчас приготовлю чайку из тмина.

— Не надо, внученька. Ты лучше сбегай на крыльцо, погляди, не утихла ли метель.

Амина открыла дверь: в лицо ударил снег, захватило дыхание…

— Нет, бабушка, не утихла.

Если бы Амина знала, что бабушка умирает, разве она сказала бы так? Она бы сказала, что на дворе тепло, что небо чистое, а звезды ясные, что на пригорке уже чернеет земля, а воздух пахнет весной.

Но не знала Амина, что для ее бабушки настал последний час. Она зажгла огонь в очаге, насыпала в казан тмину и сушеной мяты. Но не успела закипеть вода, как бабушка снова окликнула ее.

Теперь голос ее был хриплым и прерывистым, а дыхание коротким:

— Внученька, ты бы сбегала за мамой. Боюсь, если это со мной случится, тебе страшно будет…

— Нет, нет, — закричала Амина, только теперь почувствовав что-то неладное. — С тобой ничего не случится. Вот увидишь. Смотри, и чай уже закипел. Сейчас напою тебя горячим… с медом.

— Не надо, внученька, уже ничего мне не надо. За мамой не ходи. А то еще по дороге простудишься. Да и зачем их пугать. Слушай, что я тебе скажу. Если я перестану дышать, ты меня не бойся. Ведь я же твоя бабушка…

Бабушка умолкла.

И Амина выбежала из дома в метель в одном фланелевом платьице. Легкой тенью на сугробах, не чувствуя холода, пересекла она спящий аул и изо всех сил забарабанила в окно, за которым, ничего не подозревая, спала ее мать.

А утром со своего крыльца она видела, как несколько мужчин, оставляя на снегу тяжелые следы сапог, хмуро прошли по направлению к кладбищу. И там, куда они ушли, небо стало розовым от зарева: это разжигали костры, чтобы прогреть замерзшую землю, хотя бы верхний ее слой. А потом через снежную пургу пронесли бабушку, и первый раз в жизни она была одета в шелка.

Бабушка навсегда унесла с собой теплый запах хлеба, сладкий аромат парного молока и высохшей травы. Вместе с ней навсегда ушло из дома дыхание леса: ведь некому было теперь собирать и сушить травы.

Амина стала жить у матери. Но все в этом доме казалось ей по-прежнему чужим.

Мать не раз делала попытки проложить тропинку к сердцу дочери:

— Амина, золотце мое, почему ты такая грустная? Словно все печали мира легли на твои плечи.

Амина отмалчивалась.

— Ну отчего ты молчишь? Чего тебе не хватает? И дом у нас — полная чаша. И одеваю я тебя не хуже других. И отчим тебя не обижает. А братья, так те души в тебе не чают, только и слышно: «Амина, Амина»… А ты все молчишь.

Амина и сама не знала, почему чурается своих близких. Почему ей все хочется убежать в горы, пройти по тем тропинкам, услышать то эхо, прикоснуться к тем травам… «Горы надо любить, и они откроют тебе свои тайны», — часто слышался ей голос бабушки. И Амина потихоньку стала собирать травы. Сначала она делала это просто так, сорвет — подержит в руках и бросит, а потом на крыльце появились мешочки из марли и в мамином доме запахло так, как прежде у бабушки. А там в дом потянулись больные, и сердце Амины стало чуть оттаивать…

Даже отчим вдруг стал ей казаться добрым и ласковым. Не было дня, чтобы он вернулся с работы без гостинца для нее. А в день, когда она закончила десятый класс, он набросил ей на плечи белоснежное гурмендо.

В этом платке она и пришла в дом своего родного отца. Мачеха встретила ее ласково:

— Поздравляю, доченька. Ой, какой красивый платок. Это жениха подарок? Пусть никогда тебе не придется сменить его на черный. — И она вздохнула. — А мы тоже приготовили тебе подарок.

— Спасибо, — ответила Амина, с удовольствием поглаживая мягкий, нежный отрез панбархата. — Только жениха у меня нет. А платок мне подарил отчим.

— Разве мать ничего тебе не говорила? — удивилась мачеха и добавила ворчливо: — Твой отчим не такой человек, чтобы сделать доброе дело без выгоды для себя. Это такая лиса… Думаешь, зря он к тебе ластится. Да он просто так и в очаг не подует.

Амина с удивлением смотрела на нее.

— Да, да, не удивляйся, он хочет выдать тебя за Чарана, своего сына от первой жены. Ему же выгодно: и калым за тебя не платить, и дом не строить: ведь бабушкин остался.

Амина стояла и слушала. Она выглядела спокойной, а в сердце ее в это время все рушилось: обламывались скалы, с грохотом осыпая в пропасть огромные глыбы камня и мелкие камешки.

Она знала Чарана: он часто забегал к ним, знала и не любила: то ли ревновала к младшим братьям, которые обожали его, то ли раздражала его веселость. Когда он приходил, в дом словно залетала стая говорливых птиц. Мальчишки висли на нем, и сразу начиналась куча мала. Одного он подбрасывал к потолку, другого сажал на колено, третьего держал под мышкой. А потом возил всех на своем грохочущем грузовике: Чаран работал шофером.

Не помня себя, Амина вбежала в дом.

— Что случилось? — воскликнула мать, оторвав руки от миски, в которой она мыла бобы. — Ой, неужели дети? Они как раз поехали покататься с Чараном. — И она в испуге взглянула на мужа.

И в этой мертвой, напряженной тишине прозвучал выкрик Амины:

— Пусть умрет ваш Чаран!

И она, сорвав с себя платок, бросила его на пол. Легкое белое облако плавно опустилось у ног матери.

— Опомнись, — закричала мать, — что ты делаешь? Мы же тебе добра хотим.

Но Амина уже не могла остановиться.

— Не нужно мне вашего добра. Я учиться поеду. Я буду врачом, как хотела моя бабушка.

Отчим, застигнутый врасплох взрывом молчаливой Амины, стоял как вкопанный. Но потом, словно его укусила змея, подпрыгнул на месте и тоже закричал:

— Ах ты!.. Где бы ты была, если бы я не подобрал тебя, когда вас бросил отец. Ходила бы по дворам с протянутой рукой. Если ты пренебрегаешь моим сыном, ноги твоей не будет в этом доме.

Амина ушла жить к отцу. Здесь ее окружили заботой и вниманием, тайно злорадствуя, что сорвались планы ее отчима.

Но теперь у Амины болело сердце за мать. Сейчас, когда она ушла из ее дома, мать стала ей близким, родным человеком, и Амина изводила себя мыслями о том, что была несправедлива к матери, не умела быть ласковой с ней. Каждую ночь она снилась ей. Они что-то выясняли, о