Путь Пилигрима - Гордон Диксон

Решения бывают творческими. Творчество определяется подсознательной частью разума, над которой властвует сознание в ситуациях, подобной этой. Представим себе две эти части разума в виде человека верхом на лошади, затерявшегося в пустыне, отчаявшегося в поисках воды. Лошадь может учуять воду на расстоянии, как в данный момент и происходит. Если ей дать свободу, она приведет к воде их обоих. Наездник, однако, чувствуя, что должен всегда направлять лошадь, посылает ее сначала в одном направлении, ошибочном, потом - в другом, таком же, пока наконец не начинает ездить по кругу. А между тем они уже едва не умирают от жажды, и необходимая им вода где-то за горизонтом.

Выход для наездника - набраться смелости и отпустить поводья, дать лошади свободу, и она приведет обоих к воде и жизни.

Сознание Шейна было наездником. Подсознательная часть его разума - лошадь - не останавливалась, чтобы доискиваться причин, почему повинуется запаху, но просто знала, что это необходимо для поддержания жизни. Роль наездника состояла втом, чтобы довериться лошади.

Это была и вправду трудная роль. Он и раньше заставлял себя играть ее в подобных ситуациях и мог это сделать сейчас. Некоторое время, пока шел, он боролся с собой, но наконец сознание ослабило свой контроль и его мысли разбрелись в беспорядке. Прошлый опыт научил его, что в конце концов избранный ими маршрут окажется на пути к решению, которого он доискивался.

Сейчас, когда он наугад шел по улицам, в его голове мелькали образы, явно не связанные друг с другом. Начать с того, что эти образы в основном имели отношение к его детству, когда умерли мать и отец, оставив его одного с дядей и тетей. При жизни матери он был довольно близок с тетей, но, оставшись один, почувствовал, что у него мало общего и с тетей, и с дядей - в особенности с дядей, которого он видел мельком после длительного отсутствия, когда тот возвращался домой с работы или из деловых поездок, связанных с текущей работой или с поисками следующей.

Часы, проведенные в классной комнате, не были ни приятными, ни наоборот - он вспоминал о них как о какой-то пустоте. Он получал хорошие оценки, не делая ничего, помимо слушания на уроках. Изредка он заглядывал в учебник для самопроверки, но многолетняя привычка к чтению выработала у него такую скорость чтения, что он просматривал интересующие его страницы очень быстро, моментально схватывая информацию.

Его настоящая жизнь проходила с книгами в местной библиотеке. Его завораживали полки с книгами на иностранных языках, и он научился читать по-французски, по-немецки, по-испански и по-итальянски сначала таким методом, который осознал много позже,- подсознательное распознавание латинских и германских корней в словах того или иного языка, родственных английским словам приблизительно того же значения - потом со словарем иностранного языка в руках. Он рано смог оценить, насколько больше можно прочувствовать и понять, например, в характерах романа Дюма «Три мушкетера», если читать его в оригинале, на французском, нежели в английском переводе.

Это привело к тому, что он избрал многочисленные языковые курсы еще в средней школе; его способности привлекали внимание учителей. В конце концов его способности привели его на лингвистический факультет университета. Все эти отрывочные воспоминания о прошлых годах вспыхивали в памяти, и впервые начал он понимать, насколько права была Мария, как основательно он выстроил жизнь для себя, отгородившись от семьи, от любых друзей, которых мог бы приобрести, даже от учителей и студентов-однокурсников.

Но как попал он оттуда сюда - в данный момент времени, в китайскую метрополию, стоящим перед лицом надвигающейся катастрофы, которую сам подготовил для человеческой расы?

Подсознание явно подсказывало ему, что его одиночество - это и есть ключ для решения проблемы с алаагами. Но почему так, в данный момент, на данном месте?

Вопрос вернул его назад, к окружающей действительности. Он поймал себя на том, что уже некоторое время наблюдает наступление рассвета. Все еще серый, но ясный свет озарил окружающие предметы. В этом свете он увидел, что на тротуаре, на каждом из четырех углов перекрестка, который он проходил, сидели или стояли по одной-две кошки, которые глазели на кошек, находящихся напротив.

Они посмотрели и на него, когда он проходил мимо, но лишь мельком. Он почти не удостоился их внимания, как будто они были алаагами. Они ничего не делали и не производили никакого шума. И уж никак не были они вместе. Даже когда на углу было больше одной, они находились на отдалении друг от друга и вели себя так, будто других кошек рядом с ними не было.

Возможно, они заявляли нечто вроде территориальных притязаний. Но в таком случае не было заметно, чтобы какую-то территорию захватывали или защищали. Только молчаливое выжидание и наблюдение.

Может быть, подумал он, скорее, не они похожи на алаагов, а он, а они все напоминают людей - занятых каким-то ритуалом, непостижимым для алаага, и который он, алааг, игнорировал, потому что для него не было резона вникать или вмешиваться.

Как Марии могло прийти в голову, что он восхищается алаагами и хочет быть похожим на них? Он всегда считал, что ненавидит алаагов тайной ненавистью, до которой далеко даже его коллегам-переводчикам. Он ненавидел их больше других, потому что боялся больше; и он боялся их больше, потому что изучал их более вдумчиво и лучше понимал. О-о, были вещи, за которые он воздавал алаагам по заслугам,- более выраженная, чем у людей, страсть к порядку, чистоте, честности и моральной прямоте. Но не может быть правдой, будто он подсознательно хочет быть похожим на них, что он подражает им в каком-то смысле.

Насколько он себе представлял, это было то же самое, с чем он столкнулся когда-то в школе. Он никогда не сможет стать частью алаагского общества, потому что они не примут его. Он просто не был алаагом и никогда им не станет. Он выжил рядом с ними благодаря своему уму, как сказала Мария. И стараясь как можно чаще быть незаметным; и избавляя их от необходимости демонстрировать свое превосходство над ним. Именно в этих хитростях он был силен…

Его вдруг осенило, где он научился таким трюкам. Это было в старших классах школы, когда его перевели на два класса вперед и ему пришлось общаться с подростками обоего пола двумя годами старше его. По отношению к нему они вели себя как алааги. Ни за что не хотели принять его. Два года в этом возрасте означали огромное различие. Ни один не хотел водить компанию с мальчишкой на два года младше. Такая дружба приклеила бы к ним ярлык непохожести на остальных в том возрасте, когда все хотят быть похожими друг на друга. Притом за стенами школы он мог соперничать с ними в физическом, социальном или эмоциональном плане не более, чем с алаагами в их специальных зонах.