Мой адрес — Советский Союз! Дилогия (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

Нет, с этим нужно что‑то делать. Хм, а не устроить ли засаду? Уйдём утром типа учиться, а я огородами через соседский двор заберусь через дверь с задней стороны дома, и запрячусь в одной из комнат с топором в руках. Буду сидеть, поджидать воров.

И сколько так сидеть? Ну день, два… На третий надоест, тут‑то ворюги и нагрянут. Вот же блин, задачка.

Можно, конечно, пожилую соседку попросить приглядывать за домом в наше отсутствие. Но она и подслеповата, и глуховата, пользы от неё… А другие соседи сами днём на работе, дети в школе.

Тут я вспомнил про Прокурора. Может, он сможет чем‑то помочь? Как‑никак должен знать всю местную шушеру. Бумажка с телефоном всё это время лежала свёрнутой вдвое в моём кошельке, в отдельном кармашке. Стоит только достать и позвонить.

А вдруг это всё же не воры? А я, получится, только из‑за своих ни на чём не основанных подозрений потревожу уважаемого вора… Хм, уважаемого, тоже начал думать, как жиган какой‑нибудь.

Или подождать, пока обнесут дом? Твою ж мать, везде засада. Ладно, утро вечера мудренее, может, на свежую голову какая умная мысль придёт.

Не пришла. Зато пришёл один из той парочки, о которой говорила Полина. Он заявился под видом газовщика. На нём даже была спецовка и в руке чемоданчик с инструментом. Полина в тот момент дома была одна, я ещё торчал в институте, а узнала типчика, уже впустив домой. Предупреждал ведь, чтобы без меня никого посторонних, кроме участкового, не впускала… Просто повезло, что урка не убил её и не изнасиловал. Наверное, заявился чисто с разведывательной целью, даже попросил поставить роспись на бланке, что Полина и сделала трясущейся рукой. Сказала, что она тут не прописана, но «газовщик» махнул рукой, мол, не имеет никакого значения.

Я решил, что тянуть уже не имеет смысла, и на следующий день с телефона‑автомата набрал записанный на бумажке номер. На том конце провода трубку подняла, как ни странно, женщина. Чуть хрипловатый голос осведомился, кто я и что хочу. Сказали, что перезвонят. Перезвонили через час и сообщили, что Прокурор готов принять меня сегодня в 9 вечера. Без четверти девять я должен стоять возле кинотеатра «Октябрь». Ко мне подойдут и проведут куда следует.

Вот же, блин, «Место встречи изменить нельзя» ещё не сняли, а чем‑то похожим уже дохнуло. Причём «Эра милосердия» тоже ещё нее написана, выйдет из печати, если не ошибаюсь, в 1975 году.

Полине я сказал, что у меня сегодня внеочередная тренировка, даже сумку с формой взял для правдоподобия. На улице мела метель и, стоя у ступеней кинотеатра, по которым двигались люди кто на сеанс, а кто с сеанса, я закрывал лицо воротником пальто. Тем не менее меня узнали.

– Покровский?

Провожатый оказался ненамного старше меня, на нём была короткая куртка и шапка, похоже, заячья. А брюки были заправлены в унты, причём довольно добротные. Спёр, что ли, у какого‑то рыбака или полярника? Лицо в общем‑то обычное, внимание разве что привлекал небольшой белесый шрам над левой губой, тянувшийся до носогубной складки.

Идти оказалось недалеко. Минут через пятнадцать мы оказались в квартале, застроенном двухэтажными бараками, один из них и был конечной точкой нашего маршрута. Над единственным подъездом тускло светил забранный в сетчатый намордник плафон.

Провожатый потянул на себя дверь и сделал движение головой, предлагая войти. Я не стал вставать в позу, зашёл в подъезд первым, уверенный, что мне не засадят нож в спину. Мы поднялись на второй этаж, здесь в конце коридора на подоконнике сидел здоровяк самого уголовного вида, спустив одну ногу на дощатый пол, а вторую подогнув, и курил, выпуская сизый дым в приоткрытую форточку.

– К Прокурору, – сказал провожатый, кивая в мою сторону.

Крепыш забычил окурок в консервной банке, сполз с подоконника, вразвалочку подошёл

к оббитой дерматином дверей, и трижды, с расстановкой, ударил в неё кулаком. Потом, с ещё большей паузой, ударил в четвёртый раз. Дверь отворилась.

– К Прокурору, – повторил крепыш, пропуская меня с проводником, а сам возвращаясь на «боевой пост».

Открывший дверь худой и какой‑то весь дёрганый тип, осмотревший меня с вызывающей подозрительностью. Мол, что это за фраер залётный припёрся.

– Заходите.

Квартира была однокомнатной – зала и кухонька, куда вела приоткрытая дверь. Обстановка скромная, можно даже сказать, спартанская. Разве что висевшая стене 6‑струнная гитара вносила в интерьер некий романистический антураж. Да и то по виду она была чуть ли не старше меня.

Был ещё телефонный аппарат, явно довоенного образца. Интересно, на этот номер я звонил, когда просил о встрече? Или где‑то на другой квартире сидит тётка‑связная?

За круглым, накрытым клеёнчатой скатертью столом, над которым клубилось сизое облако табачного дыма, сидели четверо. Двое из них перекидывались в засаленные, видавшие виды карты, двое наблюдали. Помимо карт на столе лежали несколько помятых 5 и 10‑рублёвых купюр, пачки «Беломора» и «Примы», а также стояла початая бутылка «Столичной», четыре гранёных стакана и нехитрая закусь, в которой предпочтение отдавалось соленьям. Интерьер дополняла вполне цивильная пепельница. Сидевший лицом ко входу картёжник, кинувший в мою сторону быстрый, цепкий взгляд, кивнул в сторону продавленного дивана:

– Присядь пока.

Похоже, это и был Прокурор. Обивка выглядела столь непрезентабельно, что у меня не было никакого желания на неё опускать свой зад. Но свободных стульев или табуретов я не видел, дёрганый, что впустил нас, уселся на валик дивана, а мой провожатый ушёл, видимо, сделав своё дело – доставив меня по назначению.

Пружины жалобно скрипнули под моим весом, хотя я и присел на самый краешек. По ходу дела разглядывал остальных сидевших за столом. Оппонент Прокурора был бугай с широченной спиной и мятыми ушами – лица я его сзади не видел. Не иначе занимался когда‑то вольной или классической борьбой.

Слева за столом сидел хмурый мужик лет пятидесяти, задумчиво смоливший «беломорину». Худой, лицо изрезано морщинами, брови густые. Пальцы в перстнях‑татуировках. Впрочем, как и у остальных, включая Прокурора. На безымянном пальце его правой руки был вытатуирован чёрный крест с точкой посередине и диагональными лучами, а на среднем – белая корона с расходящимися лучами. Наверное, что‑то авторитетное. Сидевший справа картёжник обладал неброской внешностью, мог сойти и за водителя самосвала, и за какого‑нибудь токаря‑карусельщика. Взгляд, правда, выдавал в нём натуру хищную, такой пырнёт ножом – и на его лице не дрогнет ни один мускул. В данный момент он как раз и поигрывал ножичком с наборной рукояткой.

Играли вроде бы в «буру», насколько я разбираюсь в карточных играх. И везло всё больше Прокурору, а «борец» то и дело сопел и что‑то гундел себе под нос, что‑то типа: «Бог создал вора, а чёрт прокурора». Наконец партия закончилась закономерной победой Прокурора, тот с непроницаемым лицом подгрёб к себе купюры и констатировал:

– Играйте без меня пока, ко мне человек пришёл… Пойдём на кухню, не будем людям мешать.

Закрыв за собой дверь, кивнул на табурет, что стоял у маленькой плиты, сам уселся на такой же, напротив меня, у небольшого столика.

– Ну что, давай знакомиться, Артист. Меня можешь звать Сан Санычем, можно просто Саныч, и без выканья.

– А я Евгений, и тоже согласен на «ты», – улыбнулся я, пожимая сухопарую ладонь.

– А не боитесь незнакомого человека на свою «малину» пускать? – начал я первым с добродушной улыбкой, чтобы придать разговору некую раскованность.

– Так тут всё законно, я здесь прописан, – безмятежно махнул рукой Прокурор. – И могу друзей приглашать хоть каждый день. Мы не шумим, не хулиганим. Участковый в курсе, раз в неделю приходит с проверкой… Так что у тебя за дело?

Не спеша я выложил историю с подозрительными личностями, один из которых позже прикинулся газовщиком.

– А может, он и есть газовщик? – прищурился Прокурор.

– Я своей девушке верю, у неё чуйка, – приврал я. – Вот и хотел узнать, может, ваши кто задумал мою хату обнести?