Замок Горменгаст - Мервин Пик

Глава сорок пятая

Текли дни, складываясь в недели и месяцы. Камень Горменгаста становился все прохладнее, лето сменилось осенью, а осень – зимой, темной и холодной. На протяжении многих дней дули могучие ветры, которые выдавливали из окон стекла, срывали черепицу с крыш и сдвигали камни в руинах, завывали и ревели между башен и труб.

А потом так же неожиданно, как начинался, ураган стихал, и воцарялась не менее пугающая тишина. Тишина столь глубокая, что собачий лай, случайное позвякивание ведра, плач ребенка, казались реальными лишь в том смысле, что они подчеркивали эту абсолютную, всеохватывающую тишину, сквозь которую эти случайные звуки поднимались как пузырьки в ледяной воде – они появлялись на поверхности, лопались и исчезали навечно.

Среди зимы начались такие мощные снегопады, что тем, кто прятался за бесчисленными окнами, уже не верилось, что все видимое из окон имело когда-то четкие очертания и не было окутано белой дымкой, что за окнами кроме белого цвета когда-то существовали и другие цвета. Казалось даже воздух вытеснялся снежинками, каждая величиной в ладошку ребенка, все вокруг неузнаваемо изменилось, округлилось, скрылось под белым покровом.

В полях, окружающих Замок, занесенных снегом, валялось множество мертвых и умирающих птиц, там и сям коченеющие птицы делали последнюю отчаянную попытку взлететь, раскрывали обледенелые крылья – и бессильно падали в снег.

Из окон Замка казалось, что поля усеяны черными угольками, белые лица полей были покрыты этими оспинками, выбитыми великим множеством тварей, загубленных зимой. Трудно было сыскать девственное пространство на снегу, не испещренное этими следами смерти, каждый сугроб был кладбищем.

На фоне слепящего яркого снега птицы вне зависимости от окраски перьев казались черными как смоль, а их прихотливые силуэты – изображениями, выгравированными тонкими иглами. Птицы своей собственной смертью расписали похоронные полотна полей иероглифами утонченной красоты, прочитать которые было нельзя, но смысл их был красноречиво ясен.

Следующий снегопад стирал эти знаки смерти, заботливо и нежно укрывая замерзшие тельца мягким покрывалом. А потом поверх этого слепящего глаза покрывала появлялась новая россыпь черных грудок. И так повторялось много раз. Прежде чем замереть без движения в пушистом снегу, ковыляли, стояли дрожа или ползли умирающие птицы, оставляя за собой печальные следы.

И все же, несмотря на всю эту массовую гибель птиц в полях, в Замке их число не уменьшалось. Графиня, чье сердце обливалось кровью при виде такого массового птичьего страдания, делала все возможное, чтобы спасти диких птиц, открывая им доступ в Замок. Кругом рассыпали зерно, крошки и кучки мяса, выставляли тазы, миски, чашки с водой, с которых постоянно сбивали лед в надежде заманить птиц в пустые коридоры и залы Замка, где было все-таки теплее, чем в полях. Однако, несмотря на все эти усилия (хотя голод заставлял забывать страх, и тысячи сов, цапель и других пернатых, включая даже хищных, слеталось в Замок), поля по-прежнему были усеяны мертвыми и умирающими птицами. Суровость зимы гнала к Замку живность из лесов и замерзших болот. Животные и птицы тысячами стекались к Горменгасту, но многие погибали, так и не обретя спасения за его стенами.

Графиня приказала (что вызвало массу неудобств), чтобы большую обеденную залу превратили в лазарет для птиц и животных. Огромная, рыжая, одинокая, она ходила между страждущими тварями, пытаясь им помочь. И многих она действительно выхаживала. В залу принесли ветви и прислонили их к стенам. Столы были перевернуты, с тем чтобы дать птицам возможность, если они того захотят, сидеть на торчащих вверх ножках. Зала была всегда полна птичьего гама, в котором выделялись голоса ворон и галок.

Многих птиц, умирающих в снегу, удалось выходить, но снег в окрестных полях был слишком глубок, и птиц можно било собирать лишь у самых стен Замка и из окон.

Более месяца Замок был в снежном плену. Некоторое входные двери рухнули под весом сугробов. Те же, которые выдержали нагрузку, пришлось чинить. Внутри Замка целыми днями горели свечи – окна были либо забиты досками, либо заткнуты одеялами.

Трудно сказать, что произошло бы с Флэем, если бы не был открыт подземный туннель или если бы Тит не рассказал ему о нем. Сугробы вокруг его пещеры нанесло такие, что вряд ли ему удалось бы выбраться из нее; к тому же холод почти наверняка убил бы его, не говоря уже о том, что он не смог бы ничего добыть себе на пропитание.

Но существование туннеля решило для Флзя все эти проблемы.

Поначалу он совершал походы в Замок почти каждый день. Держа в руке свечу, он проходил по туннелю мимо множества корней, извивавшихся по стенам, переступая через черепа и кости, усеивающие земляной пол, вдыхая запах сырой земли. В туннеле находили прибежище лисы, грызуны, самые разнообразные насекомые. Вскоре по уже знакомым ему корням Флэй научился распознавать, какое расстояние он прошел, он даже знал, под каким местом на поверхности находится.

Хотя в туннеле не было снега и в нем не было так холодно, как снаружи, однако Флэй не жил там, а использовал его лишь как проход ко внутренним частям Замка. В туннеле было темно, сыро и все напоминало о разложении и смерти. И во время своих одиноких путешествий под землей Флэй старался там не задерживаться.

Когда в первый раз он добрался до конца туннеля и вышел по коридору в ту часть Замка, где располагались Безжизненные Залы – туда, где Тит испытал ужас погружения в полную тишину и безжизненность, – нечто подобное испытал и Флэй. Его костлявые плечи поднялись до ушей, его челюсть выставилась вперед, а взгляд метался вокруг, словно он ожидал нападения какого-то невидимого и бесшумного врага.

Но потом, после того как он много раз днем приходил в эту совершенно безжизненную часть Замка и исследовал ее, всякий страх покинул его. Более того – все эти безжизненные залы, погруженные в вечную тишину, стали ему чуть ли не родными, настроение, которое здесь царило, он подсознательно соотносил с настроением Леса Горменгаст. Не в его привычках было делать что-то поспешно, и поэтому он не бросился сразу на поиски зла, поселившегося в Замке. Сначала ему нужно было освоиться.

После того как Флэй нашел путь, который привел его к статуе в Галерее Скульптуры, он стал посвящать свои полуночные визиты поискам тех изменений, которые произошли в ночной жизни Горменгаста со времени его последнего посещения. Жизнь в лесу научила его неторопливости и терпению, заострила его умение оставаться незаметным в любом окружении. Он не появлялся в Замке среди дня, а ночью ему было достаточно замереть и прислониться к стене или к двери из гниющего дерева и он становился незаметным. Он опускал голову, и в полумраке его волосы и борода становились еще одной паутиной, а лохмотья превращались в папоротник-листовик, свисающий с серой сырой стены коридора.