Моцарт и Сальери. Кампания по борьбе с отступлениями от исторической правды и литературные нравы эпохи Андропова - Петр Александрович Дружинин

Текст О. Михайлова («Наш современник», 1982, № 10, с. 54):

«При начале дела дивизионного генерала Компана ударило осколком гранаты. Он сдал команду другому генералу – Дезе, но и тот вскоре был опасно ранен. Его место заступил присланный от Наполеона генерал-адъютант Рапп, однако и его не пощадил русский свинец».

Такое бездумное списывание заслуживает, конечно, осуждения (в частности, и за указание фамилии не в принятом сейчас, а в одном из вариантов старого написания). Но чтобы обнаружить это списывание, нужно знать основную литературу 1812 года, Мальгин же Михайловского-Данилевского, как видно, не читал, а в результате вместо указания на действительный недостаток выдвинул выдуманное им самим необоснованное обвинение.

К критике фактических ошибок Мальгин присоединяет еще один критический «пассаж». Обнаружив у Михайлова явную словесную оплошность, он не пожалел места и красок, чтобы расписать ее с присущим ему сарказмом. Однако и тут не обошлось без конфуза. Позвольте пояснить, о чем идет речь. Кутузов по окончании войны 1812 г. признался Ермолову: «Если бы кто два или три года назад сказал мне, что меня изберет судьба низложить Наполеона, гиганта, страшившего всю Европу, я право плюнул бы тому в рожу!» Слова «Если бы кто два или три года назад…» Михайлов опрометчиво заменил словами: «Если бы кто в молодости сказал мне…» Получился, естественно, курьез, настолько нелепый, что и длинных пояснений, казалось бы, не требуется. Но Мальгин буквально вцепился в эту нелепицу. И вот что у него получилось:

«Я лично представляю дело так. 15 августа 1769 года в корсиканском городке Аяччо в семье мелкопоместного дворянина Карло-Мария Буонапарте родился младенец Наполеон. И в тот же миг, за тысячи километров от Италии, некто спрашивает у молодого двадцатипятилетнего офицера Михаила Кутузова: „А что, Миша, не возьмешься ли ты низложить императора Наполеона?“ – „Да что ты, окстись!“ – отшатывается Кутузов и плюет этому „кому-то“, как вы сами догадываетесь, „в рожу“».

Сильно написано! На это можно бы сказать: «И поделом этому Михайлову, раз заслужил». Только вот хочется спросить язвительного критика: «А при чем тут Италия?» Почему в момент рождения Наполеона «некто» задает свой вопрос молодому Кутузову «за тысячу километров от Италии», а не от Испании или, скажем, Англии? Я лично представляю дело так: Мальгин считает, что Наполеон родился в Италии. Другое объяснение, по-видимому, невозможно. Но ведь общеизвестно, что еще до рождения Наполеона Франция сначала купила у Генуэзской республики (Италии как государства в XVIII веке вообще не существовало) формальные права на Корсику, а затем завоевала ее и объявила своим владением. так что родился будущий французский император во Франции. Выходит, что у Мальгина и тут, в этом простейшем случае, получилась довольно неприятная «история с географией».

В целом стремление А. Мальгина предстать в облике знатока истории и поборника исторической точности вызывает в памяти древний совет: «Врачу, исцелися сам!» Ошибки следует уметь выбирать самые серьезные (а у Михайлова есть из чего выбрать) и критиковать их надо со знанием дела. Без этого никакой сарказм не поможет, напротив – он бумерангом бьет по самому критику.

Вся остальная критика работы Михайлова сводится у Мальгина к тому, что он уличает автора в переписывании целых кусков из «Записок» А. П. Ермолова и частично Д. В. Давыдова. Критика правильная, но беда в том, что Мальгин и тут не может удержаться от бестактных передергиваний и преувеличений, рассчитанных на недостаточную осведомленность читателей. Вот примеры.

У Михайлова после Бородинского сражения Ермолов размышляет:

«Да, в Бородинском бою все русское воинство увенчало себя бессмертной славой! Не было еще случая, в котором оказано более равнодушия к опасности, более терпения, твердости, решительности и презрения к смерти. В этот день испытано все, до чего может возвыситься достоинство человека!» Мальгин указывает, что эти размышления почти дословно списаны из «Записок» Ермолова. Если бы он отметил далее, что такой прием не свидетельствует о мастерстве и зрелости автора, то был бы вполне прав. Но Мальгина интересует не это. Он пытается внушить читателю, что в первое время после Бородинского сражения такие мысли вообще не могли появиться у Ермолова, ибо приведенные размышления «родились под его пером не в день, не в два, а появились спустя многие годы после Бородина, после долгих раздумий, тщательного, пристрастного изучения хода боя». Тут уж хочется сказать критику: критикуй, но знай же и меру! Понятно, конечно, стремление Мальгина посильнее уязвить Михайлова, но позволительно ли ради этого оглуплять Ермолова? Известно, что невиданный героизм русской армии в Бородинской битве был очевиден всем ее современникам и уже в 1812–13 гг. справедливо получил самые высокие оценки в печати (я не привожу их только из опасения превратить свое письмо в целый трактат), а вот Ермолов – один из вождей русской армии в 1812 году – смог, оказывается, прийти к такой оценке, если поверить А. Мальгину, только после многолетних раздумий, тщательного да еще и пристрастного изучения хода боя. Что же это такое?

Другой пример передергивания. В связи с «заимствованиями» Михайловым из «Записок» Ермолова Мальгин восклицает: «Но зачем, спрашивается, напрасно трудиться, писать да переписывать, не лучше ль просто переиздать „Записки“ Ермолова? Они, ей-богу, того заслужили». Михайлов этого не стерпел: «Стоп! Тут пора все-таки взять за руку А. Мальгина. Допустить такую, ну, скажем помягче, некорректность, можно, кажется, лишь в расчете на полную безнаказанность…» Я целиком разделяю этот взгляд, такое написать можно действительно «лишь в расчете на полную безнаказанность». Но Михайлов не договорил до конца – по-видимому, ориентируясь на публикацию, он не хотел привлекать излишнее внимание к одному деликатному вопросу. Я же на публикацию не рассчитываю, поэтому поясню суть дела. Состоит она в том, что «Записки» Ермолова не только написаны тяжелым языком, но и весьма субъективны. В них содержится более чем спорная оценка полководческих способностей и действий Кутузова в 1812 году, дается уничижительная характеристика знаменитому подвигу Д. П. Неверовского под Красным, М. И. Платов характеризуется как генерал недеятельный и неспособный и т. д. Поэтому «Записки» Ермолова заслуживают, разумеется, переиздания, но лишь в виде научного издания, оснащенного солидным научным аппаратом и рассчитанного на весьма подготовленного читателя, – главным образом, специалистов-историков; заменить же художественное произведение – будь оно хорошее или плохое – такое издание никак не сможет. И уж что-что, а это Мальгину, конечно, известно. Зачем же он пытается вводить читателей газеты в заблуждение? Как можно назвать такой прием?

Пожалуй, достаточно. Поучительный урок, мне кажется, состоит в том, что