Записки нечаянного богача 2 - Олег Дмитриев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Уверен? — спросил, глядя не в глаза, а куда-то глубже.
— По ситуации решу, — ответил я, принимая и бережно пряча коробочку во внутренний карман куртки. Мне начало передаваться его азартное возбуждение и предвкушение приключения.
Эпилог
Договор и разрешение
Мы сидели с Михаилом Ивановичем на удобных огромных креслах друг напротив друга. Их в салоне было четыре штуки, стояли они по углам, и при желании поворачивались в любую сторону. На заднем диване, разделенном надвое подлокотником из красного, наверняка, дерева, сидели два молчаливых джентльмена. За всю поездку они не произнесли ни слова, даже поздоровались кивком. Немые, наверное. Я подумал было, что это бойцы, но тут один из них остановился на мне взглядом. И я понял, что ошибся. Эти не бьются — эти убивают. Причём быстро и безжалостно. Кажется, слово «жалость» рядом с такими глазами даже у себя вызывало саму себя.
Второв дальнозорко щурился в телефон, то набирая кому-то сообщение, что читая что-то. Я сперва осмотрел всё внутреннее пространство Шевроле, тщательно делая вид, что не избегаю пересекаться взглядами с господами на заднем диване. Машина была удобная, просторная, богатая, но на дальнюю дорогу скучная, как по мне. Тут наверняка был телевизор, мультимедиа и все прочие пироги, но спрашивать про них означало отвлечь кардинала. Мало ли чьи судьбы он там перемещал крепким сухим пальцем по экрану? У тех двоих, одинаковых с лица, тоже интересоваться не было ни малейшей охоты. А окон в машине не было, как и звёздного неба на потолке. Я начал было продумывать разговор с Мурадовым, но бросил. Бывают моменты, когда можно заранее продумать всё. Это когда ты точно и достоверно знаешь все условия и мельчайшие детали предстоящего события. А бывает — как сейчас. Я даже не знал, куда мы едем. Можно было только предполагать, что там я увижусь с золотым дедом Владимиром Ивановичем. И что организация нашей встречи с сенатором не отняла у него много сил и времени.
Скорость на прямой не чувствовалась вовсе. Когда через два часа начали отмечаться плавные ускорение-торможение — решил, что добрались до какого-то города. Когда начали, судя по всему, подстаивать в пробках — опознал не глядя Москву-матушку.
На улицу вышел сперва один из сидевших сзади. Потом, через некоторое время, второй. Потом снаружи обе распашных двери в борту открыл Фёдор Михайлович, ехавший всю дорогу впереди. Вид у него был равнодушный, как у Будды. Только легкой отрешенной улыбки не было ни на губах, ни в глазах. Он был крайне собран, и это ощущалось даже на расстоянии. Кивнув, он помог спуститься Михаилу Ивановичу. Я влез следом самостоятельно, чай не баре, и осмотрелся. Напротив стояло длинное, на всю, кажется, улицу старое четырёхэтажное здание красного кирпича. Судя по надписям — там был коворкинг, какой-то музей, какое-то кафе и куча чего-то ещё, чем обычно полнятся дома в пределах Садового. А тут прямо не покидало ощущение, что центр столицы неподалёку. Я обернулся, посмотрел на стандартный выезжающий шлагбаум, перекрывающий въезд в какой-то не то дворик, не то проулок. А потом меня как ударило. Прямо за шлагбаумом стоял какой-то одноэтажный флигелёк со скучной серой крышей из металлопрофиля. А на стене висела стандартная адресная табличка: «улица Тимура Фрунзе». Я против воли втянул воздух полной грудью — и цензурные мысли пропали вовсе. Потому что из проулка, откуда-то из-за флигеля пахло шаурмой. Вкусной, сытной, без часто сопровождающих запахов горелого жира и лука. Я перечитал ещё раз название улицы на табличке, словно сам себе не доверял. Хотя — почему «словно»?
— Вы серьёзно? — похоже, это были последние культурные слова в голове. Второв обернулся. Он не выглядел удивлённым или недоумённым, но подобного вопроса от меня явно не ждал.
— О чём ты, Дима?
— Мы приехали на улицу Тимура Фрунзе есть шаурму к Абрагиму? — казалось, ещё чуть-чуть — и я начну нервно подхихикивать. А потом запою «ля-ля-ля, я сошла с ума, какая досада» и убегу.
— Почему к Абрагиму? Хозяина зовут Сулейман. Ты что-то путаешь, — нахмурился Второв. А я понял, что он точно не знал, скажем так, альтернативной истории этого места. Ну и поведал, что помнил.
— Очень интересно, очень. Как, говоришь, автора зовут? — и Михаил Иванович вынул из нагрудного кармана записную книжку в кожаном переплёте и записал. Да, не в смартфон. И — да, книжка была с непременным разделенным кругом на обложке. — Надо же, как пересекаются реальность и вымысел в Москве. И все норовят её придуманными чудищами населить. Будто обычных, настоящих им не хватает!
Второв искренне веселился, слушая про тайное место встречи, где можно было беседовать, ничего не опасаясь, и где, порой, встречались заклятые враги, чтобы найти общий язык. А потом поведал мне историю иранца, что приехал в столицу очень давно. И открыл маленькое заведение вдали от метро и прочих святых мест, типа ГУМ, ЦУМ и Детский мир. И прославился сперва в одних кругах, потом в других, а потом прочно закрепил за собой ту славу, которую и описывал популярнейший автор современного городского фэнтези. Договаривал он уже на ходу, потому что, с его слов, ждали только нас.
Повернув за флигель, мы оказались в уютном дворике, куда, казалось, вовсе не доносились звуки вечно спешащей Москвы. Тут, под липами, стояли большие зонтики, а под ними — простые белые пластиковые столы и стулья. И мясом пахло так, что не передать. Народу почти не было, лишь за крайним столиком аккуратно ел, часто промакивая губы бумажной салфеткой, пожилой мужчина в клетчатых брюках и пиджаке. Время от времени он извлекал из внутреннего кармана фляжечку и с выражением неописуемого блаженства совершал глоток. За столиком возле самой кухни и раздачи сидели Дымов и Мурадов, о чём-то оживленно переговариваясь. Мне стало как-то неловко. Будто я притащил на школьную разборку отца и деда.
— Нариман, а вот и мы! — сообщил о нашем приходе Второв. Темноволосый, с густым серебром проседи, сенатор встал из-за стола и поздоровался с ним за руку.
— Здравствуй, Михаил Иванович, здравствуй. Очень давно не видел тебя, — проговорил он с тем самым акцентом, в котором был явный перебор букв «Ха», что так и липли в каждом слове.
— Дела, Нариман, дела, сам понимаешь. Одно из них, видишь, и
