Имперский ястреб - Диана Удовиченко

– О—о–о, – выдохнул Дрианн.

– Прости, лейтенант, – повинился Хамар.

Я изо всех сил тер ладонями лицо, чтобы хоть как—то прийти в себя. Потом поднял голову. Айшет стояла на краю ямы и смотрела на меня. Тяжело поднявшись, я подошел к ней. Воины куда—то исчезли, а может быть, они и оставались на месте, просто мы их не замечали. Смотрели друг другу в глаза, я обнимал ее хрупкие плечи, а она доверчиво прижималась ко мне. Как у тебя это вышло, девочка? Такая юная, такая маленькая – и покорила существо, собиравшееся уничтожить роту здоровых мужиков. Кто ты? Как жаль, что мы не можем понять друг друга. И вдруг… Не знаю, как, но я услышал ее голос, произносящий:

«Я пришла. Отец не хотел отпускать меня, но я пришла…»

«Твой отец…»

«Нет, тогда он не заставлял меня. Я сама»

«Прости меня, но я все равно не могу остаться с тобой»

«Я понимаю, любимый. Это ничего, ведь у меня навсегда останется частица тебя»

«Значит, это правда, и у нас будет сын?»

«У нас будет дочь…»

«Дочь, Айшет?»

«Дочь, Заклинающая пустыню, как я»

«Айшет…»

«Мне пора идти, любимый. Легкой дороги тебе. Пусть не страшит пустыня – теперь она отпустит тебя»

«До свидания, Айшет»

«Прощай…»

Девушка ласково отстранила меня и взмахнула руками, словно птица, собирающаяся взлететь. Пространство снова расслоилось, и перед ней открылся туннель. Не оглядываясь, Айшет шагнула в него и двинулась туда, где угадывались очертания шатров. Почему—то теперь я точно знал, что она ушла из моей жизни навсегда. Но у меня будет дочь… Эта мысль вдруг ни с того ни с сего наполнила таким счастьем, что я радостно рассмеялся. Оказавшийся неподалеку Ом посмотрел на меня с искренним интересом, не понимая, чем вызвана такая веселость.

– У меня будет дочь! – поделился с ним я.

Лютый недоверчиво вытаращил светлые глаза, потом, широко улыбнувшись, подтвердил:

– Ну да, очень даже просто! – видимо, решил, что у лейтенанта что—то с головой приключилось после схватки с чудищем.

– Хамар! – в этот момент я всех любил, и ссориться с капралом не хотелось.

– Лейтенант, я…

– Ничего, Хамар. Скажи только, кому ты молился.

– Я вырос в Солнечном крае. Моя семья – выходцы из Андастана. У нас есть древняя легенда о Песчаном боге, появляющемся в пустыне раз в несколько тысячелетий. И справиться с ним могут лишь Заклинающие пустыню.

Андастан? А, да, там тоже есть какие—то пески. Видимо, предки Хамара были кочевниками, или караванщиками.

– Каждый андастанец с детства знает охранную молитву, в которой просит Песчаного бога пощадить его племя и не являться ему. Но я думал, это лишь сказка, дань традициям…

– А что ты знаешь о Заклинающих пустыню?

– Да ничего толком, до этого момента тоже считал их красивой сказкой.

– Что за сказка?

– У нас есть предание, что где—то живет старинный род Заклинающих, которые обладают знаниями Древних. Лишь они способны укротить Песчаного бога и вернуть его обратно.

– Куда обратно? Откуда он вообще вылез—то?

– Говорю же, лейтенант, не знаю я ничего! У нас никто и никогда не видел ни бога этого самого, ни Заклинающих.

Простите, и вот это, ужасное, тупое и уродливое – бог?! Я только теперь осознал, что Хамар упорно именует сгинувшее в песчаных глубинах чудовище этим громким титулом. Нет, не может такого быть! Бог – он мудрый, всезнающий, бог – это высший разум, а не просто сгусток энергии, облаченный в кусок изменяющегося мяса! Больше, сколько я ни пытал капрала, ничего узнать не смог.

Мы похоронили солдата, обескровленное изуродованное тело которого осталось лежать неподалеку от ямы. Потом отошли как можно дальше от места бойни, и разбили лагерь. Сил, чтобы продолжать путь, ни у кого не было. Казалось, Песчаный бог выпил из людей всю энергию. Впрочем, может, так оно и было. Постепенно солнце, спустившееся к горизонту, и небо обрели свой прежний цвет, и даже жара немного спала. Подул слабый, но все же хоть чуть—чуть освежающий ветерок. Наступил вечер, но призраки так и не появились. Видимо, их тоже напугал розовый урод, а может, они сочли, что после пережитого ужаса люди не воспримут их появление всерьез.

– Жизнь налаживается! – констатировал мастер Триммлер.

– Ты—то что в нашей жизни понимаешь? – привычно отозвался Добб. – Того, этого, кроме шахт своих ничего и не видел.

– Я не видел? Да ты по сравнению со мной просто сосунок! Вы, люди, ужас какие высокомерные! Почти как Белоглазые!

– А все гномы жадные и трусливые! – безапелляционно заявил капрал, обиженный сравнением с эльфами.

– Что—о–о? – на этот раз он сумел достать сына гор. Действительно, уж чего—чего, а таких грехов как алчность и пугливость за мастером явно не водилось.

Оскорбленный напраслиной, гном подскочил к Доббу, старательно жующему полосу вяленого мяса, и отвесил ему звонкий подзатыльник. Не ожидавший столь стремительного натиска капрал подавился и зашелся в хриплом кашле, жестами прося постучать его по спине. Что мастер Триммлер и выполнил с превеликим удовольствием. Кусок полупрожеванной снеди вылетел из Добба, и удивительно, что вслед за ним не последовали легкие.

– Того, этого, – откашлявшись, вполне добродушно удивился он. – Что на тебя нашло—то, борода?

– А ты думай, что говоришь! Б’хойч никогда не были трусами! И жадности за нами не водится, мы просто бережливые, и деньги считать умеем!

– Ладно, ладно, – пробормотал Добб, который и сам уже не рад был, что завел этот разговор. – Да только, – не удержался он, чтобы не подкусить друга. – Что ж ты, раз смелый такой, сбежал с волшбинковой шахты? А из Санмы, небось, сразу на корабль – и дай Луг ноги! А мы дерись там…

– Это – не моя война, – посуровел мастер Триммлер. – У меня есть дела в Гольтенвейер, б’хойч не вмешиваются в людские распри.

– Да пошутил я, борода!

Однако гном нахмурился и отошел от костра, всем своим видом демонстрируя оскорбленное достоинство. Он уселся поодаль и принялся полировать тряпочкой свой и без того до блеска начищенный топор, периодически исторгая из себя истошные визги и рыки, которые упорно продолжал считать пением. Исподтишка наблюдая за ним, я заметил, что мастер Триммлер время от времени о чем—то задумывается, потом, словно прогоняя нежелательную мысль, взмахивает головой, трясет бородой и вроде бы успокаивается. Но проходило какое—то время, и сын гор снова погружался в мрачные размышления.

Я немного посидел у костра, пожевал сухарей и мяса, сделал пару глотков старки, по которой уже успел изрядно соскучиться за последние дни (в жаре пустыни не больно—то разбежишься с горячительными напитками). И отправился на боковую. Меня беспокоил Артфаал, заявивший во время битвы с чудовищем, что он обессилен. Я даже боялся, что демон не явится. Но он выпал из воздуха, и на кошачьей морде было написано искреннее раскаяние. Не думал, что когда—нибудь увижу нечто подобное. И как ему удавалось передавать свои эмоции при помощи звериной физиономии?