К суду истории. О Сталине и сталинизме - Рой Медведев

По словам Зинаиды Гавриловны, в квартире, кроме «черного» входа, которым все пользовались, имелся еще и парадный. Но он был не только закрыт, но и заставлен книжными шкафами. Этот ход вел в гостиную, и воспользоваться им для убийства было нельзя, так как в гостиной как раз в момент выстрела находилась жена Орджоникидзе.

Она немедленно позвонила Сталину, квартира которого была напротив. Он пришел не сразу – сначала собрал членов Политбюро. В спальню вбежала и сестра жены. Она увидела на письменном столе листки бумаги, исписанные бисерным почерком Серго. Вера Гавриловна схватила эти листки и зажала в руке, читать она не могла. Когда Сталин вошел в спальню в сопровождении Молотова, Ворошилова и других членов Политбюро, он сразу увидел листки в руке у Веры Гавриловны и вырвал их. Зинаида Гавриловна, рыдая, воскликнула: «Не уберегли Серго ни для меня, ни для партии!» «Молчи, дура», – оборвал ее Сталин.

Заслуживают внимания хранящиеся у автора рукописные воспоминания об этом трагическом дне Константина Орджоникидзе, младшего брата Серго, оставшегося в живых после 16-летнего заключения.

«Я расскажу о некоторых подробностях, связанных со смертью моего дорогого брата Серго. Серго покончил жизнь самоубийством 18 февраля 1937 г. в 17 часов 30 минут.

Как обычно, в этот вечер после катания на коньках в Сокольниках я направился в Кремль к своему брату Серго. У подъезда шофер Серго Н. И. Волков сказал: “Поторопитесь!” Я ничего не понял. Поднявшись на второй этаж, мы с женой направились в столовую, но нас остановил работник НКВД, стоявший у дверей. Потом все же нас впустили в кабинет Серго, я увидел Гвахарию. Он произнес: “Нет больше нашего Серго”.

Я поспешил в спальню, но мне преградили путь и не допустили к покойнику. Я вернулся в кабинет ошеломленный, не понимая, что произошло. Потом пришли Сталин, Молотов и Жданов. Они прошли сначала в столовую. У Жданова на лбу была черная повязка. Вдруг из кабинета Серго увели Гвахарию почему-то через ванную комнату. После этого Сталин, Молотов и Жданов прошли в спальню. Там постояли они у покойника, потом все они вместе вернулись в столовую. До меня донеслись слова, сказанные Зинаидой Гавриловной: “Об этом надо опубликовать в печати”. Сталин ей ответил: “Опубликуем, что умер от разрыва сердца”. “Никто этому не поверит”, – возразила Зинаида Гавриловна. Далее она добавила: “Серго любил правду, и нужно опубликовать правду”. “Почему не поверят? Все знали, что у него было больное сердце, и все поверят”, – так закончил Сталин этот диалог.

Двери в спальню были прикрыты. Я подошел к ним и, немного приоткрыв, увидел, что там сидят на стульях у ног покойника Ежов и Каганович. Они о чем-то разговаривали. Я сразу же закрыл дверь во избежание излишних нареканий.

Спустя некоторое время в столовой собрались члены Политбюро и ряд других высокопоставленных лиц. Появился и Берия. Зинаида Гавриловна назвала Берию негодяем. Она направилась к Берии и пыталась дать ему пощечину. Берия сразу после этого исчез и больше на квартире Серго не появлялся.

Тело покойного из спальни было перенесено в кабинет. Здесь брат Молотова сфотографировал покойного вместе со Сталиным, Молотовым, Ждановым, другими членами правительства и Зинаидой Гавриловной… Потом приходил известный скульптор Меркуров и снял маску с лица Серго.

Зинаида Гавриловна обратилась к Ежову и Паукеру и просила сообщить родственникам в Грузию, чтобы на похоронах присутствовал старший брат Папулия. Ежов на это ответил:

“Папулия Орджоникидзе находится в заключении, и мы считаем его врагом народа, пусть отбывает наказание, можно оказать ему помощь теплой одеждой и питанием. Остальным родственникам мы сообщим, дайте только адреса”.

Я дал им адреса брата Ивана и сестры Юлии, а также жены Папулии Нины.

Поздно вечером приехал Емельян Ярославский. Увидев покойника, он упал в обморок. С трудом уложили его на диван. Когда Ярославский пришел в себя, его на машине отправили домой. После этого приехал Семушкин. День был выходной, он отдыхал на даче в Тарасовке. Увидев страшную картину, Семушкин стал буйствовать. Пришлось чуть ли не связанным, силой отправить его домой.

Секретарь Серго Маховер, пораженный увиденным, произнес запомнившиеся мне слова: “Убили, мерзавцы!”

…В ночь на 20 февраля 1937 г. состоялась кремация. На следующий день, 20 февраля, состоялись похороны. С запозданием приехали в Москву брат Иван с женой и сестра Юлия с мужем.

Через некоторое время начались усиленные аресты… Арестовали Семушкина с женой и многих работников Наркомтяжпрома, близко соприкасавшихся с Серго. Арестовали Нину Орджоникидзе – жену нашего старшего брата Папулии (Павла) Орджоникидзе. Вместе с ней арестовали и другого нашего родственника – Г. А. Орджоникидзе. Наконец 6 мая 1941 г. арестовали и меня».

О СУДЬБЕ Н. К. КРУПСКОЙ

Тяжело сложилась в 30-е гг. судьба вдовы В. И. Ленина Н. К. Крупской. Мы уже писали о тех «проработках», которым она подверглась в середине 20-х гг. и в разгар коллективизации. Когда в 1934 г. вышла в свет книга Крупской «Воспоминания о Ленине», ей позвонил сам Сталин и поздравил с хорошим и полезным изданием. Однако не прошло и нескольких дней, как в «Правде» появилась несправедливая и резкая рецензия на книгу Крупской. Рецензент П. Поспелов приписывал (явно не без ведома Сталина) Крупской «ошибки» в изображении Ленина и ряда вопросов истории партии [354] .

Когда начались массовые аресты, Крупская несколько раз пыталась защитить от репрессий многих хорошо известных ей деятелей партии. Так, на июньском (1937 г.) пленуме ЦК ВКП(б) она выступила с протестом против ареста И. Пятницкого, члена ЦК ВКП(б), объявленного НКВД провокатором царской охранки. Крупская говорила, что Пятницкий был ответственным работником большевистского подполья (он отвечал за технику связи с Россией из-за границы) и что по его линии в партии не было ни одного провала. Но ее протест был оставлен без внимания.

Только в отдельных случаях Крупской удавалось добиться освобождения тех или иных партийных работников. Именно в результате энергичного вмешательства Крупской был освобожден И. Д. Чугурин, который 3 апреля 1917 г. вручил партийный билет В. И. Ленину [355] .

Однако вскоре органы НКВД перестали вообще обращать внимание на все протесты Крупской. Когда на торжественном январском заседании, посвященном памяти Ленина, Крупская обратилась к Ежову с вопросом о судьбе ряда известных ей товарищей, он ничего не ответил, отвернулся и отошел. Н. К. Крупская умерла в самом начале 1939 г., на следующий день после своего дня рождения. Когда она отмечала этот день в узком кругу своих ближайших друзей, в ее квартиру принесли огромный торт – от Сталина. Позднее на этом основании возникли слухи о возможном отравлении Крупской. Но подобный подарок от Сталина доставляли Крупской каждый год в день ее рождения, и никто из ее гостей, лакомившихся тортом, не пострадал. Н. К. Крупскую хоронили со всеми почестями; урну с прахом несли члены Политбюро во главе со Сталиным. Однако уже на следующий день после смерти Крупской на ее квартире и даче был произведен тщательный обыск и большая часть архива была изъята. Издательство Наркомпроса получило директиву: «Ни одного слова больше не печатать о Крупской» [356] . После смерти Надежды Константиновны ее имя было предано почти полному забвению. Под разными предлогами книги Крупской снимались с библиотечных полок. Даже на выставке, посвященной созданию «Искры», о ее работе в этой газете ничего не было сказано.

Когда известие о смерти Крупской дошло до Троцкого, последний написал в некрологе: «Мы далеки от мысли винить Надежду Константиновну в том, что она не нашла в себе решимости открыто порвать с бонапартистской бюрократией. Более самостоятельные политические умы колебались, пробовали играть в прятки с историей и – погибли. Крупской было в высшей степени свойственно чувство личной ответственности. Личного мужества у нее было достаточно, но ей не хватало мужества мысли. Мы провожаем ее с глубокой скорбью, как верную подругу Ленина, как безупречную революционерку и как одну из самых трагичных фигур в истории» [357] .

В данном случае можно понять позицию Троцкого. Обосновывая свою близость к Ленину и приводя слова Ленина о том, что «после Октября не было у нас лучшего большевика, чем Троцкий», Троцкий ссылался чаще всего на личные письма Крупской к нему уже после смерти Ленина. Плохим отзывом о Крупской он мог бы частично дезавуировать эти свидетельства.

Однако историк не может полностью согласиться с оценками Троцкого. Не вызывает сомнения трагичность положения Крупской, которая была свидетельницей гибели многих лучших друзей Ленина и своих товарищей. Но она быстро прекратила даже очень робкие попытки вмешательства в деятельность НКВД и не возражала, когда в ее статьи вставляли обширные пассажи с восхвалениями Сталина. Многие коммунисты, оказавшиеся в заключении, задавались вопросом – чем объяснялось поведение Крупской, которую Сталин и Берия могли, конечно, тайно умертвить, но не решились бы арестовать. Ответ был в основном один – Крупская была сломлена задолго до 1937 г.