Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента - Гуревич Анатолий Маркович

После нашего «знакомства» на поприще разведки с Макаровым меня настораживали его некоторая рассеянность, несобранность и нежелание общаться с людьми того общества, которое соответствовало бы положению владельца магазина. Даже при первых наших встречах можно было прийти к выводу, что Карлос Аламо ведет слишком «легкий» образ жизни.

Во время одной из моих встреч с Анной, уже тогда зная, что Отто и Анна находятся в более близких отношениях с Аламо, чем со мной, я осмелился высказать свое мнение о нем как о неблагонадежном человеке и попросил передать этот разговор Отто. Тогда я не знал, сделал ли из этого Отто необходимые выводы, состоялся ли у него с Аламо по этому вопросу разговор, доложил ли он о моих наблюдениях в «Центр». Во всяком случае, после того как связь с «Центром» через «Метро» осуществлял я, подобного сообщения не последовало.

Первоначальное мое впечатление о Хемнице нашло подтверждение несколько позднее. Однажды мне понадобилось срочно с ним встретиться. Договорились о встрече у него на квартире. Когда я пришел, как-то совершенно машинально, быть может, даже случайно задал Хемницу вопрос:

– Ты один дома, никого нет в квартире?

Получил утвердительный ответ. Я уже привык к осторожности и не стал вслух говорить о причинах, побудивших меня к этой неожиданной, срочной встрече. Я вынул из кармана блокнот, сел за стол, вырвал листок и хотел было сделать соответствующую запись для Хемница, как совершенно неожиданно, внезапно из молниеносно открывшейся двери, ведущей в соседнюю комнату – спальню, выскочили две собачки и вместе с ними вышла молодая женщина, которую часто можно было встретить на бульваре, в том числе и у гостиницы «Метрополь». Женщина мило поздоровалась и, видимо хорошо уже зная расположение комнат, прошла на кухню. На этом мое посещение квартиры закончилось, и я, полный возмущения, покинул ее, так и не выполнив намеченного мероприятия.

О случившемся, вернее, о моем возмущении поведением Карлоса Аламо я доложил в тот же день через Анну ее мужу Отто. Какой вывод сделал из этого Отто, я не знаю. При очередной встрече я лично в разговоре с ним выразил свое возмущение поведением Хемница. Мне показалось, что Отто остался недоволен начатым мною разговором. Несмотря на это, я счел возможным при разговоре с Большаковым, связистом «Центра» из «Метро», затронуть волновавший меня вопрос. Не знаю, докладывал ли он о нашем разговоре в «Центр», – об этом мне судить трудно.

В то же время Отто как-то доверительно сообщил мне, что «Центр» потребовал немедленной отправки Макарова в Москву, но он воздержался от выполнения этого указания.

Хочу сразу сказать, что, когда я заменил Отто и стал резидентом, я счел необходимым серьезно поговорить с Аламо о его поведении и образе жизни. Я открыто выразил ему недоверие. Жизнь показала, что в моей оценке Хемница я не ошибался, а то, что с моим мнением не посчитались, нанесло значительный ущерб не только нашей резидентуре. Об этом более подробно я буду вынужден еще особо сказать далее.

Наступил день моего огьезда в Швейцарию для выполнения задания «Центра». На этот раз я оформил свою поездку через бюро путешествий английской туристической фирмы «Кук», предварительно получив необходимые визы.

У меня на руках была уже программа «туристической поездки». В ней были указаны города, которые я, как турист, должен был посетить, гостиницы для проживания, а также перечислены увеселительные заведения и музеи, в которых я мог побывать. Бюро путешествий «Кук» выдало мне чековую книжку с купюрами разного достоинства с портретом Кука на общую сумму, соответствовавшую внесенным мною деньгам. Естественно, в Швейцарию ехал богатый молодой человек, а стоимость поездки была немалая. Чековая книжка на большую сумму подтверждала богатство путешественника.

Был март 1940 года. Обстановка в Бельгии нормализовалась. Я побывал во Франции. Казалось, все верят в то, что никто и ничто не угрожает этим странам. Такое же впечатление сложилось у меня при посещении Нидерландов. Несмотря на то, что уже более полугода шла, вернее, была объявлена война, люди жили нормально, в театрах шли спектакли, ставились оперы, ночные клубы и рестораны были переполнены.

Всегда с улыбкой вспоминал я, как совершенно неожиданно впервые увидел королеву Нидерландов Вильгельмину I. Она прибыла с официальным визитом в Бельгию. В Брюсселе ее ждали. Встречал ее, тогда еще вдовец, король Леопольд III в военной форме. Они проехали по улицам к королевскому дворцу в специальном открытом экипаже, запряженном шестью белыми лошадьми. Старая королева была в парадном платье белого цвета и такого же цвета широкополой шляпе с перьями. Проспекты, бульвары и улицы были переполнены ликующими толпами народа. Королева и король, торжественно восседая в коляске, с улыбками на лицах приветствовали поднятыми руками в перчатках шумно встречающих их бельгийцев.

Мне показалось тогда, что королева Вильгельмина I уже очень старая. Своими мыслями я поделился с владельцем «Селект скул». В ответ услышал, что она действительно в преклонном возрасте, на троне уже восседает около 50 лет, что наследницей престола является тоже уже немолодая ее дочь Юлиана. Попутно мой собеседник рассказал о том, что немцы, а в особенности сам Гитлер, очень обижены на королевский двор Нидерландов. Причиной этому послужило то, что, когда Юлиана торжественно бракосочеталась с одним из отпрысков бывшего немецкого королевcкого двора, в городах были развешены флаги королевства Германии, но отказались вывесить флаги Третьего рейха со свастикой. «Неужели это вызвало обиду у рядовых немцев?» – поинтересовался я. В ответ услышал, что действительно недовольными были Гитлер и его непосредственное окружение, а также все те, которые хотели продемонстрировать свое единомыслие с фюрером.

Позднее, когда началась Вторая мировая война, муж Юлианы якобы даже стал одним из главных деятелей в королевской пехоте, готовой вступить в бой с фашистами в случае их агрессии. Об этом мне приходилось слышать от многих моих собеседников, и это было подтверждено дальнейшим развитием событий.

Юлиану я видел как-то, находясь в Нидерландах. Я часто после этого признавался моим «друзьям» бельгийцам в том, что не мог понять, как такой красивый принц, а об этом я мог судить только по увиденной мною его фотографии, согласился стать мужем подобной девицы. Смеясь, я подчеркивал все чаще, что все больше проникаюсь уважением и любовью к королю Леопольду III, который, будучи еще наследным принцем, якобы решительно отказался от брака с Юлианой, которую ему навязывали в невесты, а предпочел действительно красивую Астрид.

Смех у меня вызывали и другие рассказы. Так, например, когда в Нидерландах делались попытки перевести все хозяйство страны на военный лад с началом войны, в целях «пропаганды» экономии горючего всем рекомендовали с автомашин и мотоциклов личного пользования пересесть на велосипеды. Вот тогда в разговоре со своими «друзьями» я услышал очень позабавивший меня рассказ. Королева Вильгельмина I якобы демонстративно во время своей прогулки ехала именно на велосипеде. Этим она, видимо, хотела доказать, что и королевский двор вынужден экономить горючее. Насколько это было правдой, конечно, я не мог судить, но рассказчики, сопровождая свои повествования хохотом, указывали на то, что сзади королевского велосипеда на всякий случай ехали две автомашины, одна из которых готова была в любую минуту принять в свои объятия уставшую королеву, а во второй машине ехали охранники.

Настал день моего отъезда из Бельгии в Швейцарию. Я любезно распрощался с моими соседями по дому – чехом и венгром, в том числе и с братом жены венгра, сообщив, что уезжаю ненадолго в Швейцарию, где меня ждут неотложные дела, связанные с коммерческой деятельностью. Все пожелали мне успеха и скорого возвращения в Брюссель.

Накануне отъезда я пригласил в ресторан владельца «Селект скул», его жену, де Буа и одну молоденькую ученицу этой школы, усиленно изучавшую английский язык, а поэтому часто принимавшую, как и в этот вечер, участие в совместных уроках, если можно так выразиться, то есть в тренировочных занятиях по совершенствованию разговорного английского языка. Эта девушка была из весьма престижной семьи, очень красивая, с прекрасной фигурой. Она мне очень нравилась еще и своей скромностью. По совершенно понятным причинам у нас с ней сложились дружеские отношения, но большего допускать я не мог.