Ангел-наблюдатель (СИ) - Ирина Буря

узрела. Но задумывался я об этом, честно признаюсь, нечасто — мой отпуск с каникулами пролетели как-то очень быстро, и потом в рабочее состояние я вернулся с большим трудом — каждый день часы считал, пока можно будет съездить за Дарой и вернуться к Аленке.

Но работы в мое отсутствие накопилось выше крыши, Марина, как только я вернулся на работу, снова вцепилась в меня мертвой хваткой со своими карательными идеями, а Макс — с воспитательными, и где-то к февралю я обнаружил, что каждый вечер вырываюсь из офиса только для того, чтобы дома снова оказаться перед ноутбуком. И тогда машина Анатолия начала приобретать явные черты райского уголка, в котором можно было хоть на полчаса отключиться от внешнего мира, отдышаться и от души об Аленке поболтать.

Тогда же я заметил, что Татьяна с Анатолием тоже как-то изменились. Совсем напряжение в них, конечно, не пропало, но даже у Татьяны оно сделалось каким-то… позитивно направленным, что ли. Возможно, они расслабились, когда после рождения Аленки на всех нас не обрушились немедленные громы небесные. Мне хотелось думать, что они просто отдохнули от нас и соскучились. Но, скорее всего, они немного успокоились, заметив, что Дара отвлеклась от Игоря и сосредоточила все свое внимание на сестре. И эту перемену в ней они охотно поддерживали: терпеливо выслушивали ее восторженные оды и ни разу не перебили вопросом о событиях прошедшего дня в садике.

А однажды даже в гости напросились. Игорь оживился, почуяв, видимо, какие-то подвижки в отношении своего собственного обзаведения младшим родственником. Дара вопросительно глянула на него и, дождавшись его едва заметного кивка, расплылась в победоносной улыбке. Я засомневался было, стоит ли навещать маленького ребенка в самом начале гриппозного периода, но, с другой стороны, мне уже давно интересно было, возникает ли столь глубокое взаимопонимание между любыми ангельскими детьми.

Дома, когда Галя гордо продемонстрировала нашу Аленку гостям и те единодушно признали ее сходство со мной (я старательно замял эту тему, чтобы не акцентировать на ней внимание Дары), вдруг куда-то рухнули все барьеры непонимания, которые выросли в последнее время между мной и Татьяной с Анатолием. Галя рассказывала, как легко ей управляться с Аленкой с такими помощниками, как мы с Дарой. Анатолий шутливо советовал ей — из личного опыта — не перехваливать меня. Я заметил, что насчет вреда от чрезмерных восхвалений ему — из личного опыта — точно виднее. А Татьяна в задумчивом молчании переводила взгляд с Игоря на Дару, которые уселись возле Аленкиной кроватки и разглядывали ее, ведя какой-то свой, почти не слышный разговор.

В некий момент определенное напряжение, однако, возникло, когда наблюдатели появились — сначала наши выскочили, а потом и Игорев барельефом, как всегда, к стене приклеился. Анатолий было напрягся, но я тут же, пока Татьяна не заметила, увел его на кухню чай готовить. И даже дал ему возможность поворчать там по поводу того, какой бардак творится на том святом месте, где он впервые в Татьяниной жизни материализовался.

Когда мы вернулись, Дара разыгрывала свой очередной спектакль. Кружась по комнате, то чуть приседая, то поднимаясь на цыпочки, то вскидывая руки, то заламывая их, она вдохновенно, во всеуслышание прорицала очень светлое будущее. В котором она станет великой актрисой, чтобы показать людям, какие хорошие все, кого она играет, а Игорь — знаменитым ученым, потому что он очень умный, а Аленка — и тем и другим, поскольку они научат ее всему, что знают сами, и она откроет новое лекарство, которое сделает всех умными, добрыми и красивыми. При этом она постоянно обращалась к Гале за подтверждением, напрашиваясь на все новые и новые комплименты.

Галя покачивала головой, посмеиваясь, Татьяна тоже то и дело покусывала нижнюю губу, а из углов спальни на нас с Анатолием дохнуло обалдением различной степени тяжести. Из противоположных углов — наши наблюдатели вжались вдвоем в один, словно поддержки ища друг в друге против тарана Дариной уверенности в своей неотразимости, а Игорев забился в самый дальний от нее. Откуда не веяло и дуновением его обычной колючей неприязни — судя по всему, ему пришлось все силы бросить на сооружение защитного скафандра, который не только его избавил от воздействия агрессивной внешней среды, но и среду — от непосредственного контакта с ним.

— Доверие, о мудрый мой наставник — великая вещь, — бросил я мысленно Анатолию.

После этого они чуть ли не каждый второй день по дороге из садика к нам наведывались, давая Гале возможность хоть ненадолго вырваться из рутинной домашней суеты, Игорю с Дарой — лишний час пообщаться, а мне — на тот же час оттянуть возвращение к работе и отвести душу в нашей привычной и уже чуть было не забытой шутливой пикировке. Анатолий вернулся к ней с не меньшим удовольствием и с куда большим энтузиазмом — вот извелся же, гад, когда не перед кем было великого гуру из себя изображать, а не дождешься, чтобы признался! И даже Татьяна вскоре почти совсем оттаяла — после того, наверно, как Анатолий доложил ей, что наблюдатели перестали при каждом их приезде появляться.

Обычно мы пили чай и болтали на кухне — Дара всякий раз ненавязчиво, но настойчиво выпихивала нас из спальни, говоря, что они с Игорем хотят с Аленкой поиграть. К тому времени мы с Галей уже убедились, что в отношении ее безопасности Даре можно безоговорочно доверять — в плане ответственности она за последние месяцы на добрый десяток лет повзрослела — но оставлять детей совсем без надзора было как-то нехорошо. Поэтому все двери мы всегда оставляли открытыми, и я время от времени наведывался проверить, что у них там происходит — особенно, когда они как-то подозрительно затихали.

И вот однажды, подойдя к входу в спальню, я застал следующую картину. Дара с Игорем сидят рядышком на полу, перед кроватью, молча и пристально уставившись на Аленку, которая лежит на животике на кровати, лицом к ним, и переводит внимательный взгляд с одного на другого, тихонько похохатывая. Окликнуть их я почему-то не решился — несмотря на полную неподвижность, от них исходило ощущение какой-то напряженной деятельности — и, чтобы понять, что происходит, мне не оставалось ничего другого, кроме как заглянуть в мысли Аленки.

Там-то я эту бурную деятельность и обнаружил. Я уже говорил, что сознание Аленки представлялось мне разноцветными песчинками в калейдоскопе, и размеры этого калейдоскопа росли с каждым днем — что было, в принципе, совершенно естественно, поскольку