Между двух миров - Эптон Синклер

Другими словами, все устраивалось как нельзя лучше. Молодая супруга обнаружила, что ее муж пылко любит ее, и забыть Италию и фашистов оказалось легче, чем она предполагала. Можно было также на время ускользнуть от миллионов и всех связанных с ними требований и обязательств. Денег с ней было немного, по счетам платил Ланни и подшучивал над ней, уверяя, что он старается содержать ее сообразно стилю, к которому она привыкла. Он объяснял ей характерные черты английского ландшафта и рассказывал эпизоды из английской истории. Разве не приятно иметь в одном лице мужа и учителя? В ресторанчике под вывеской «Утка и черепаха» он уселся за не слишком разбитый рояль и сыграл шумановское «Посвящение»: «Люблю тебя навек».

Словом, они прекрасно проводили время, и только выставка работ Детаза заставила их вернуться в Лондон. Если Ланни не будет показываться на выставке, какая-нибудь догадливая особа, вроде Софи или Марджи, свяжет это с исчезновением наследницы миллионов. Они вернулись, но стали играть в прятки с обществом, от души забавляясь этой игрой. Ланни встречал посетителей выставки, среди которых случайно оказались и миссис Дж. Парамаунт Барнс с дочерью. Рассеянно поздоровавшись с ними, он представил им Золтана, который знал об их миллионах и исполнил перед ними свой лучший номер на тему о французском художнике, который так быстро выдвинулся. По залам разнесся слух, что здесь знаменитая наследница, публика исподтишка наблюдала за ней, и славе Детаза отнюдь не повредило, что она громко восхищалась его работами.

Наследнице очень нравилось посещать выставку, заниматься изучением искусства и приводить с собой других американцев, своих знакомых. Она представляла их очаровательному венгерцу, заведывавшему выставкой, а он знакомил их с вдовой художника и его веселой маленькой дочкой. Иногда их знакомили и с пасынком художника, и этот приятный молодой человек давал весьма разумные ответы на различные вопросы, касающиеся живописи. Ирма не обнаруживала особенного интереса к его замечаниям, но деловитому мистеру Кертежи она сказала, что решила приобрести несколько картин для своей виллы на Лонг-Айлэнд. Он помог ей отобрать картины, получил, отвешивая глубокие поклоны, чек, записал ее адрес и указания насчет пересылки. Так оправдалась еще раз теория Золтана о том, что лучше назначать на картины слишком высокие цены, чем слишком низкие.

По вечерам, когда выставка закрывалась, Ланни подъезжал на автомобиле к условленному месту; появлялась Ирма в наемном такси, пересаживалась к нему, и они сначала кружили по улицам старого Лондона, проверяя, не следует ли кто-нибудь за ними. Ирма снова «уезжала к друзьям» и смеялась, когда Ланни вез ее во второразрядную гостиницу, где лет двенадцать тому назад у него было два свидания с Розмэри Кулливер. Гостиница эта все еще стояла на том же месте, в Лондоне все здания стояли на том же месте — они были вечны, как пирамиды, — уверял он. Ланни рассказал жене, как осколок шрапнели влетел однажды ночью в окно комнаты, и Ирма воскликнула: — Как интересно! Ты думаешь, это может опять когда-нибудь случиться?

«Бесси Бэдд» вышла в море, имея на борту пять пар молодоженов: по крайней мере, Иоганнес заявил, что у них с мамой медовый месяц тянется с тех пор, как они поженились; то же самое можно было сказать о мистере и миссис Дингл, о мистере и миссис Ганси, уже не говоря о мистере и миссис Ланни или мистере и миссис Фредди. Блаженство было совершенно ясно написано на их лицах, так что весело было на них смотреть.

Яхта взяла курс на север, миновала острова Феро и направилась в страну полунощного солнца. Они встретили нескольких китов, но айсбергов в июле и августе не бывает. Среди пустынного моря перед ними вырос большой остров; они вошли в один из фьордов, очень напоминавший норвежские фьорды, и увидели восхитительный городок, разбросанный на холмах вокруг прекрасной гавани.

Название «Исландия» звучит очень сурово — оно значит «Страна льдов», и путешественники были удивлены, найдя на острове культурное население, ухитрявшееся выпускать книги и газеты на своем странном языке и при этом избежавшее большей части тех зол, от которых спасалась «Бесси Бэдд». Удивительное зрелище представляли также горячие ключи и гейзеры, бившие из земли, которая большую часть года была покрыта льдом, а также действующие вулканы, опоясанные ледниками. Бьюти, изнеженная теплом Прованса, ежилась при одной мысли о зиме на этих бесплодных, оголенных бурями холмах; но Ланни находил, что здесь людям живется лучше, чем в трущобах старых городов Ривьеры.

Яхта держала теперь курс на запад. Пылающее солнце опускалось в море, когда пассажиры уже спали, чтобы вновь подняться из воды почти на том же месте, и день длился чуть ли не целые сутки; казалось, земной шар сошел с орбиты и ведет себя как-то чудно. Когда солнце ослепительно сияло среди совершенно безоблачного неба, на палубе становилось так жарко, словно яхта шла вдоль берегов Африки. Надо было научиться засыпать при свете или надевать повязку на глаза.

— Какие огромные пустыни — и все вода! — восклицала Бьюти. — И зачем только бог создал их! — Одни морские птицы были здесь и дельфины. Может быть, птицы и спят на воде, но этого никто не видел, да и дельфины тоже, кажется, совсем не отдыхают. Когда спускался туман, яхта еле ползла, а когда поднимался шторм, она набирала лишь такую скорость, какая нужна была для того, чтобы ее не сносило с курса. Путешественники не спешили: у них было сколько угодно пищи, воды и топлива. Они оставили все заботы в Берлине и. Лондоне, где забот всегда столько, что несколько лишних не в счет. Они не переодевались к обеду, как делали во время первой поездки, гораздо более фешенебельной. Они носили спортивные костюмы, чувствовали себя во всех отношениях превосходно и были вполне согласны с одноглазым дервишем из «Тысячи и одной ночи»: «Вот это жизнь; как жаль, что она быстротечна!»

На борту было пятеро музыкантов, не считая мистера Дингла, игравшего на губной гармонике, а также Бьюти и Ирмы, которые разучили раз навсегда несколько фортепьянных пьес, как принято в «хорошем обществе». Нот имелось великое множество, так много, что разобраться в них было нелегкой задачей, и жена Фредди объявила себя библиотекарем. Ганси, который никогда не успокаивался на достигнутом, упражнялся каждый день. Следуя обычаю, сложившемуся во время первой поездки на яхте, Ганси и Фредди часто отправлялись на бак и играли для свободных от вахты членов команды. Так как в этот раз на борту не было снобов, они пошли еще дальше, и каждое воскресенье приглашали вечером команду в салон и давали там настоящие концерты. Это делалось, конечно, во имя братства людей. Мистер Дингл, утверждавший, что бог — наш общий отец, пробил еще более широкую брешь в классовых перегородках, которые нигде не ощущаются так сильно, как на море. Когда один из матросов заболел, он молился за него. Кроме того, он часто посещал бак и излагал там свои теории, а также играл на губной гармонике вместе с теми из матросов, которые владели этим несложным инструментом.

В течение долгих мирных дней и слишком коротких ночей Ланни изучал тот дар, который преподнесла ему его замысловатая судьба. После бесконечных блужданий и неудач он, наконец, обрел жену — в спешке, почти случайно, как это бывает со многими двуногими существами, так же как и с четырех-, шести-, восьми- и сто-ногими. Теперь, когда все перегородки рухнули и все покровы упали, он спрашивал себя, что же представляет собой эта женщина, которую он назвал своею.

Прежде всего, она была веселого нрава — превосходное качество, когда люди живут вместе. Еда доставляла ей естественное наслаждение, и любовь — тоже. Чтобы чувствовать себя счастливой, ей не нужно было все время говорить, она давала Ланни время подумать, даже когда оставалась с ним наедине в каюте. Она любила прогуливаться по палубе, играть в любую игру. Она была еще очень молода и не особенно спешила стать взрослой. Хотя она и вышла за Ланни в припадке оскорбленного самолюбия, но добросовестно стремилась быть ему хорошей женой. Как они будут жить в том безумном мире денег и светских условностей, который рано или поздно потребует ее к себе, — он не мог себе представить; но здесь, в этом плавучем доме, среди немногих добрых друзей, где незачем было шикарно одеваться, — он убедил ее отправить горничную вместе с остальным штатом в Нью-Йорк — ему жилось с ней легко и спокойно.

Он обследовал ее умственный багаж. Идеи значили для нее не много. Она не видела причин волноваться из-за них. Может быть, это придет позже, когда она поймет, что его убеждения имеют отношение и к ней, к ее образу жизни и состоянию. Пока все было в порядке, так как у Ланни хватало идей на двоих. Он открыл также, что она не понимает музыки; архитектоника произведения ей ничего не говорила, но она любила слушать гармонические звуки, они приятно возбуждали ее. Быть может, музыка стимулировала совершавшиеся в ней бессознательные процессы пробуждения новой жизни. Ирма не собиралась овладеть роялем, как Бесс; она довольствовалась ролью жены и предоставляла природе делать свое дело. Это нравилось Ланни, а еще больше нравилось Бьюти, счастливейшей из свекровей; она осыпала молодую женщину ласками, следила за «признаками», делилась с ней собственным многообразным опытом.